О женском платке на Кавказе написано очень много — и академических исследований, и восторженных стихов, и нелепых журналистких статей, описывающих его чуть ли не как символ дикости и невежества. В традиционном женском костюме платок, конечно, имел не только прагматическое значение, но и был многозначным символом — манера завязывать платок выступала как региональный маркер, платок также маркировал статус женщины, как социальный, так и материальный. Как символ и знак женский платок присутствовал во многих важных ритуалах — от свадебного до похоронного.  

Платок как женский головной убор является древним элементом костюма. Исследователь костюма народов Северного Кавказа Звездана Доде пишет, что самый ранний платок в северокавказских некрополях обнаружен в могильнике Амгата VII–IX вв. : «Это большая холщовая шаль, отделанная шелковой каймой, подобная византийским мафориям, которые изготавливались из однотонной ткани и украшались цветной каймой, обрамляющей лицо. В аланском костюме такой платок мог появиться в результате тесных контактов с Византией, как подражание оригинальным византийским облачениям, которые аланская знать получала от Константинопольского двора».  

О том, как завязывали платок столетия назад, можно только предполагать. Исследования женского костюма, сделанные на Кавказе еще в период СССР, а также рисунки художников, побывавших в регионе в 1920-х -1960-х гг. , остаются неоценимым источником при реконструкции комплекса одежды на Северном Кавказе.  

Платок (шаль) могли складывать углом и накрывали голову, все концы спускались на спину и висели свободно — так носили платки в Осетии, Чечне и Ингушетии.

В Черкесии и Кабарде платок (вернее, тонкую шаль) девушки носили поверх шапочки.

 

Платок также мог набрасываться на голову свободно. Именно различные способы повязывания платка отличали девушку от женщины.

Е.Н. Студенецкая, известный советский этнограф, писала, что разная манера повязывания платка в зависимости от возраста объясняется разным отношением в культуре к женским волосам. Для девушек показывать свои волосы было вполне допустимо, тогда как рожавшие женщины должны были их тщательно скрывать. 

В Дагестане, как отмечает этнограф С.Ш. Гаджиева, “способы ношения платка имели некоторые возрастные особенности. Женщины и молодые девушки откидывали оба конца за одно плечо, пожилые один конец забрасывали за плечо, другим покрывали голову. Женщины Южного Дагестана – лезгинки, цахурки, табасаранки – конец платка обертывали вокруг головы таким образом, что он напоминал чалму. Пожилые лезгинки, накинув платок на голову и откинув его концы назад, перекрещивали их у затылка и завязывали узелком спереди, как пояс (лезгины)”.  

З. Доде приводит сведения П. Прцжеславского, согласно которым «в середине XIX столетия в Дагестане девушки носили челку и по обеим сторонам лица оставляли довольно длинные локоны, а женщины тщательно убирали волосы в головной убор, но обрамляли лицо открытыми прядями волос».

Та же С.Ш. Гаджиева, собиравшая полевой материал среди кумыков, уточняет, что “в прошлом женщины выпускали на виски локоны, спускающиеся на грудь нередко до пояса. На семейных фотографиях начала ХХ в. еще можно увидеть обрамляющие лица длинные локоны, ниспадающие на грудь. <...> Прятали локоны только во время траура”.  

В Дагестане взрослые женщины надевали платок поверх чухты – специального головного убора, тщательно скрывавшего женские волосы.  

При всех нюансах добротный, дорогой и красивый платок — обязательный элемент девичьего приданого. “Больному нужно бычье здоровье, девушке на выданье – шелковый платок”, - говорили балкарцы и карачаевцы.  

Интересно, что при всем многообразии завязывания платков, он ни в коем случае не был элементом одежды, который абсолютно сковывал женское начало, словно ограничивая женскую красоту — у женщины оставались открытыми уши и шея, и часто изысканные серьги ручной работы, виднеющиеся из- под платка, дополняли изящество женского облика. Традиция полного укрытия волос приходит только с середины XIX в., в результате распространения исламской проповеди.  

Платок на Северном Кавказе еще и символизировал женскую честь. Публичное срывание женского платка приравнивалось к публичным поцелуям или объятиям, считалось насильственным действием и влекло суровое наказание по адатам. Вспомним, что и в русской традиции “опростоволосить” женщину — значит, опозорить ее, оскорбить, задеть ее репутацию.

На Северном Кавказе, как известно, женщина публично могла снять платок только в одном случае — если была намерена помирить кровников или прекратить кровопролитие.

Интересно, что во многих исторических источниках и фольклорных текстах при описании такого рода эпизодов акцент делается не на снятии платка, а на обнажении женских волос. Например, З. Доде приводит слова подполковника русской армии, автора историко-этнографического описания горных районов Северного Кавказа второй половины XVIII в. Штедера: “...когда они (женщины) вмешиваются в кровавые схватки с криками и распущенными волосами, то все, пристыженные, вкладывают сабли в ножны и расходятся до более благоприятных обстоятельств”.  

Звездана Доде считает, что дело совсем не в платке, который в данном случае выступает как граница между кровниками, а в том, что женщина обнажает свои волосы.  

Северокавказский фольклор — эпос, сказки - содержит множество сюжетов, указывающих на то, что женшине, которая, обращаясь с просьбой, снимает свой платок, нельзя отказать. Такой отказ воспринимается как нарушение традиции.

Неслучайно платок в нартском эпосе и в сказках народов Северного Кавказа — предмет волшебный, способный оживлять мертвых или превращаться в другие предметы.  

З. Доде приводит в подтверждение своей версии осетинские предания и черкесскую сказку: “Тебя выручил твой конь, среди них были юноши и получше тебя, и если [они] оживут, то не позволят тебе взять меня в жены”. – “Нельзя иначе, ты должна их оживить”, – сказал Амзор. Саумарок Бурдзабах повернула платок на своей голове вправо, и все мертвые ожили” (Нарты 1989 II: 375).

В черкесской сказке платок выручает свою хозяйку, помогая ей преодолеть пре-

пятствие: “Ну погоди же, я отомщу тебе за сыновей! – крикнула старуха-цеунеж и бросила свой платок на море. Платок обратился в медный мост. Старуха перешла по нему через море, а затем сняла с воды свой платок” (Сын медведя Батыр 1940: 84).  

Известный современный исследователь женского пространства на Северном Кавказе Ю.Ю. Карпов проанализировал мотивацию закрытия женских волос, существующую у народов Северного Кавказа. Автор соглашается со своими коллегами, которые неоднократно говорили о связи женских волос с силами плодородия.

Но главной в ритуале обнажения или сокрытия женских волос Ю.Ю. Карпов считает связь женских волос с природными стихиями и демоническими силами. Контакт с женскими волосами опасен, а через сокрытие женских волос устанавливается контроль за теми силами, которые воплощает женская стихия.  

Карпов обратил внимание на то, что в культурах многих народов Северного Кавказа существует обряд снимания покрывала с головы новобрачной, который осуществлялся при помощи орудия “покорения”, “обуздания” стихии – кинжала, сабли или стрелы.  

З. Доде считает, что предположение о связи женских волос с природными стихиями можно применить к ситуации примирения кровников посредством женского платка. «В реальности не “волшебные” свойства последнего заставляли мужчин опустить оружие, а просьба прекратить кровопролитие, ассоциирующаяся с обнажением женщиной головы и магией ее волос. В этой связи уместно привести вайнахскую пословицу: “Когда обнажилось темя женщины, гром загремел”. Просьба не обязательно была вербальной, достаточно было жеста, понятного носителям традиции».

Источник: Доде З.В. Платок и хиджаб. Папаха и чалма. О национальных и конфессиональных традициях в культуре народов Северного Кавказа // Этнографическое обозрение. 2013. №4. С. 129-153.