Пока шли майские праздники, мне хотелось написать о чем-то светлом и праздничном, потому что мы еще помним времена, когда «мир-труд-май» выводил нарядных людей на искренние демонстрации на главные улицы, потому что в Москве была прекрасная погода, и на пути то и дело попадались серьезные мужчины с огромными пакетами угля, явно готовящиеся священнодействовать у шашлычных костров, потому что я знаю, что в моем родном Майкопе в эти дни в воздухе уже носится запах сирени...  

Но случилась одесская пятница, и как будто опустились руки и даже праздновать майские уже было как-то стыдно и кощунственно... 

Поэтому сегодняшний пост будет о грустном — об отношении к врагу на поле боя, о правилах боя (не стратегических и тактических, а о культуре ведения боя), выработанных у кавказских народов в течение столетий. Скажу заранее, что это — идеальная модель, и, возможно, в идеальном варианте она никогда не соблюдалась, поскольку идеал невозможен в принципе. Но следование этой традиции хотя бы оберегало человека от впадения в состояние палеолита, хотя бы держало в рамках, за которыми уже грех и вечный позор... Поскольку я лучше знаю черкесский материал, то пост написан именно на источниках о черкесах, хотя, уверена, у каждого народа мы найдем подобные принципы и ограничения.  

Любая война как зло априори изматывала и надрывала душу ее участников. Если таковая была изначально, конечно. Процитирую большого умницу черкеса Адильгирея Кешева, публициста и писателя второй половины 19 века. Он писал о влиянии Кавказской войны на черкесов: «... самый способ ведения войны, принявший с самого начала партизанский характер, не разбиравший средств к достижению предположенной цели, извратив рыцарские понятия древнего черкесского наездничества, заставил адыгские племена употреблять в видах самосохранения и возмездия много таких уловок, которые не вытекали вовсе из духа народа и считались бы им при других обстоятельствах, унизительными для чести наездника».

Черкесы в бою. Открытка из коллекции историка Тимура Дзуганова. К сожалению, в этих надписях вокруг не разобралась.

Начало войны, как свидетельствуют фольклорные источники, начиналось ее официальным ее объявлением. При этом слова были совсем необязательны — и предметы становились символами, знаками и словами. Например, у черкесов противнику отправлялась сломанная стрела — знак объявления войны. При этом обычай диктовал, что жизнь послов неприкосновенна. «ЛIыкIуэ яукI хабзэкъым» - «Послов убивать не в обычае».  

Среди правил, которым следовали неукоснительно, - запрет оставлять на поле боя убитого товарища. Историк 19 века, автор «Записок о Черкесии», Хан-Гирей в связи с этим упоминал: «Небольшие партии воинов скрытно пробираются, быстро нападают и быстро скрываются, и в случае погони за ними, сражаются отчаянно, и тела убитых товарищей с удивительною решительностью уносят с собою; и здесь, как и в больших действиях, защищая тело убитого товарища, целые партии погибают...».  

Англичанин Д. А. Лонгворт по этому поводу писал следующее: «В характере черкесов нет, пожалуй, черты, более заслуживающей восхищения, чем их забота о павших - о бедных останках мертвого, который уже не может чувствовать этой заботы. Если кто-либо из их соотечественников пал в бою, множество черкесов несется к тому месту за тем, чтобы вынести его тело,и героическая битва, которая затем следует,— явление такое же частое в сражениях черкесов, как и в старые времена на равнине у Трои,— зачастую влечет за собой ужасающие последствия...».  

Другое правило, действовавшее во время войны, зафиксировал наряду с другими авторами этнограф Н. Ф. Грабовский. Оно относилось к запрету поджога жилищ и посевов: «самым предосудительным преступлением в полном значении этого слова и по понятиям кабардинцев считается поджог. Таким же преступлением считается поджечь что-либо у своих врагов и особенно сжечь хлеб».  

Было только одно исключение из этого правила, о котором сообщает Хан-Гирей: «Заметим, что тот, у кого жена увезена другим,- писал он,- имеет право жечь дом похитителя, и целую деревню, где он пребывает, но без этого случая жечь строения, хотя бы они принадлежали и заклятому врагу,почитается постыдным поступком».

Традиция запрещала не только оставлять на поле боя тело погибшего товарища, она регламентировала и отношение к телу убитого врага.

В первую очередь старались вернуть тело погибшего его родственникам, но если такой возможности не было, то бывшего врага хоронили, соблюдая нюансы погребального ритуала.

Во время войн черкесов с другими народами допускался выкуп тел погибших, если таковые оставались в их руках. «Тела погибших на войне выкупаются,- сообщает француз Ф. Д. Монпере,- этим занимаются посланцы, которые приезжают обсуждать сумму выкупа за погибшего, предлагая в обмен быков, лошадей и другие предметы: здесь можно вспомнить Гомера, который описывает сцену выкупа тела Гектора». Во время междоусобных войн и стычек тела погибших враждующие стороны не удерживали и возвращали беспрепятственно.  

И хотя сами природные и социальные условия жизни и культ мужчины-воина, как и стремление к славе и смерти на поле боя, сделали черкесов чрезвычайно воинственными, нет ни одного источника нового времени, где говорилось бы о жестокости к пленным или глумлении над телами убитых. Польский офицер Т. Лапинский, принявший ислам и три года живший среди черкесов, и воевавший на их стороне, отмечал: «Адыг по натуре храбр, решителен, но не любит бесполезно проливать кровь и не жесток». Он же сообщает, что у черкесов «изувечение трупов, отрезание голов, ушей, рук, ног, убийства невооруженных, гнусности над женщинами, которыми ... сопровождается война, совсем неизвестны».

Во время боя считалось зазорным нападать на безоружного или раненого, не могущего оказать сопротивление человека. Даже если кто-то и позволял себе подобное, его сравнивали с женщиной, говорили, что он не мужчина, а подобное сравнение навсегда лишало человека репутации и социальных перспектив, выводя его из круга принятых коммуникаций и системы социальных связей.

Использованы материалы книги: Марзей А.С. Черкеское наездничество - ЗекIуэ. Из истории военного быта черкесов в XVIII - первой половине XIX века. Нальчик, 2004