Сегодня Вано Сирадегяну исполнилось 65. Писатель, политик, личность, вызывающая в обществе крайне противоречивые чувства. Одни им восхищаются, другие проклинают. Но то, что он личность, вошедшая в историю Армении - безусловно. С апреля 2000 года его в Армении нет. В настоящее время его разыскивает Интерпол. Биография Вано приведена в Кавказском узле. Хочу к ней добавить несколько фрагментов. Я, лично, не верю в его "преступную сущность" и отношусь к его фигуре с большим уважением. Писатель, чьи произведения проникнуты любовью к своей стране и людям, не может быть преступником. И наилучшим доказательством политической подоплеки его преследования является следующий факт: "Один из основных проходящих по делу обвиняемых - главный организатор инкриминируемых Сирадегяну убийств, единственный свидетель, давший против Сирадегяна показания, бывший командир внутренних войск Ваан Арутюнян - за оказанную следствию помощь получил пониженную степень наказания и был осужден на 7 лет лишения свободы, после чего был досрочно условно освобожден. После этого Арутюнян стал заниматься "общественной деятельностью", а в 2003 году принимал активное участие в предвыборной кампании Роберта Кочаряна, возглавляя один из его предвыборных штабов".

Не менее интересно и заявление исполнителя убийств, организация которых инкриминируется Сирадегяну, главаря банды Армена Тер-Саакяна. После оглашения приговора - пожизненное заключение - в своем последнем слове он заявил: "Все закончилось, но лишнего греха на душу я брать не хочу: Вано тут ни при чем".

Тем не менее, верить или не верить - дело личное, но брать нс себя функцию суда - действительно справедливого суда - я не хочу. Надеюсь, когда-нибудь он случится и выявит все, в чем был виновен и невиновен Вано.

А пока поздравляю этого неординарного человека с юбилеем!

Выдержка из эссе В. Сирадегяна «В ожидании крестового войска»

«Армянин историческую родину предпочитает реальной. Предпочитает, поскольку историческая родина не требует ухода. Этой родине ни налоги не нужны, ни труд в поте лица, ни оборона. И прелесть этой родины в том, что жить там совсем не обязательно.  И вот столетия напролет мы свою родину по кусочкам превращаем в историческую и привязываемся к ней всеобщей, искренней, ни к чему не обязывающей любовью.

Столетиями напролет превращая по кусочкам свою родину в историческую, мы по кусочкам же усиливаем своих соседей, усиливая – провозглашаем их врагами, злимся от враждебного соседства, проклинаем мизерность нашей реальной родины и мечтаем о некоем мощном, о некоем крестовом войске, которое вновь пройдется по нашей родине, по нашей исторической родине, по нашим соседям, и на этот раз, возможно, останется навсегда...»

В 2001-м В. Сирадегян, уже под псевдонимом Аветис Арутюнян, в своем эссе «Время шпаны» говорит: «Настало время шпаны. Еще какое-то время будет так. Пока герои либо в тюрьмах, либо погребены, пока здание парламента сотнями километров отделено от окопов, шпана будет натягивать на себя камуфляж-бикини и «горделивым» маршем путанок прохаживаться по коридорам власти».

А вот впечатление современника:

“Писатель, министр, мэр - в первую очередь он был ереванцем. И он любил этот город, - вспоминает в Livejournal блогер Irukan. - В 1994-м я записывал: "Вано решил сделать невозможное - вернуть тот город, которого нет. Проблема в том, что другими стали мы". И на самом деле ещё осенью 1994-го в возрождение верилось плохо. Разруха казалась незыблемой и вечной. Сам Вано - Дон Кихотом. Коим не был ни разу. Потому как город стал оживать. Вновь вернулись на постаменты пущенные на металлолом скульптуры - некоторые нашли, другие отлили заново - по макетам. Была ещё у города такая легенда, что давным-давно, во времена чуть ли не сталинские, плавали в Лебединном озере белые лебеди. Романтично, но неправдоподобно. Писатель решил сделать легенду реальностью. В озере появились лебеди, а на бережку менты - в том же количестве. Злые языки утверждали, что в случае утери вверенной птицы, менту предоставлялась полная возможность покрякать самому. Наследие тёмных лет - уродливые чугунные намордники сменились зеркальными витринами, на улицах появились изящные фонари (содержание их возлагалось на владельцев ближайших магазинов). И уже летом 1995-го мы как встарь стали собираться в сквере у Оперы, садились с гитарой на траве...”