Краткое содержание

Вооруженный конфликт на Северном Кавказе, то разгоравшийся, то угасавший с середины 1990-х, в последние годы заметно стихает. Вооруженное подполье, первоначально возникшее как военное крыло постсоветского сепаратистского движения в Чечне, постепенно трансформировалось в региональный джихадистский проект, объединенный в 2007 году «Имаратом Кавказ» (ИК*) ¹. В июне 2015 года произошла его третья реинкарнация, когда большая часть сохранившихся к тому времени групп боевиков присягнула на верность так называемому Исламскому государству Ирака и Левента (ИГИЛ*) ². К 2016 году к джихадистам в Сирии и Ираке присоединилось около трех тысяч радикалов с Северного Кавказа, что привело к значительному снижению числа жертв вооруженного конфликта и боестолкновений на Северном Кавказе. Однако большинство региональных экспертов и активистов опасаются, что относительное затишье носит временный характер.

Риск возобновления активного противостояния реален, в связи с этим российские федеральные и местные власти должны повысить эффективность действий, направленных на предотвращение новых волн радикализации и перехода ее в вооруженный джихадизм.

Эффективная профилактика предполагает системную работу с факторами и триггерами радикализации. На Северном Кавказе к факторам радикализации относятся индивидуальные социально-психологические проблемы, в том числе военные травмы, особенно характерные для Чечни, проблемные отношения в семье или со сверстниками, продолжительные стрессы, стремление ощущать свою значимость и жажда мести. Некоторые присоединялись к джихадистским группам, обычно не связанным с ИГИЛ* в стремлении защитить мирных жителей Сирии, оказавшихся в ситуации ужасающей гуманитарной катастрофы, или из превратно понятого чувства религиозного долга. ИГ* виртуозно играло на самых разных чувствах — гневе, жажде мести, сочувствии, страхе перед Богом и тяге к романтике.

Важнейшую роль в процессе радикализации играет и групповая динамика. На Северном Кавказе группы друзей и сверстников, родственники, односельчане и соседи, сокамерники — наиболее типичные среды, через которые происходит знакомство с насильственными идеологиями. И, наконец, вооруженное подполье подпитывается многочисленными макросоциальными проблемами региона. Неразрешенные этнические противоречия, острая нехватка демократических процедур, особенно свободных и конкурентных выборов, и как следствие неподотчетность власти, низкое качество государственного управления и распространенные систематические и грубые нарушения прав человека значительно способствуют радикализации. Для успеха профилактической работы федеральное и региональные правительства должны устранять подобные факторы.

Подходы к противодействию радикализации в регионе имеют много общих черт, но и заметную местную специфику. Основной частью идеологической профилактики является разъяснительная и просветительская работа, которая ведется в ходе разнообразных мероприятий, через местные СМИ, публикации в соцсетях, листовки и брошюры. Региональные власти возлагают большие надежды на развитие волонтерского движения в качестве альтернативы радикализму, продвигают разнообразную патриотическую активность. Они проводят местные и региональные молодежные форумы, а также выделяют небольшие гранты для развития санкционированного государством активизма.

Самая масштабная работа по профилактике развернута в Чечне, но ее критикуют за сильную политизированность, прямолинейность, формальный характер, полное отсутствие креатива. Большое внимание уделяется восхвалению Рамзана Кадырова, попыткам запугать молодежь и взять ее под контроль.

В других республиках официальная разъяснительная работа гораздо мягче и менее политизирована, в ней учитывается больше нюансов. Министерством молодежной политики Дагестана был разработан тренинговый курс «Мирный Дагестан», который ежегодно прослушивают тысячи человек из разных городов и поселков. Власти часто проводят идеологическую работу совместно с республиканскими патриотическими организациями, военно-патриотическими клубами и поисковым движением, которое привлекает молодежь к экспедициям по поиску захоронений периода Великой Отечественной войны.

В Ингушетии и Кабардино-Балкарии идеологическая работа проводится с несколько меньшей интенсивностью, что, вероятно, объясняется более низким градусом конфликтности в этих республиках. В 2018 году Комитетом по делам молодежи Ингушетии была реализована тренинговая программа «ДИЗлайк экстремизму», проводились еженедельные занятия для молодежи, где участников учили подавать заявки на федеральные форумы и гранты на реализацию активистских проектов. Благодаря этим усилиям на форуме «Машук-2018» республика получила наибольший объем грантов. В Ингушетии несколько критически настроенных имамов, включая умеренных салафитов, имеют возможность свободно вести проповеди в мечетях, в том числе озвучивать аргументы против ИГИЛ* со своих религиозных позиций, что гораздо убедительнее для радикализирующейся или критически настроенной молодежи.

Кабардино-Балкария — единственная республика, где была создана министерская должность для координации профилактики радикализации. Хотя методы профилактической работы здесь так же, как везде, нередко сильно напоминают советскую идеологическую работу — мероприятия в школах, университетах и на сельских собраниях, часть чиновников, задействованных в этой сфере, начинает понимать ограниченный эффект прямой и конфронтационной разъяснительной работы и применять более опосредованные и инновационные методы.

В целом, масштабные усилия по противодействию насильственному экстремизму привели к тому, что молодежь в регионе усвоила: насильственные джихадистские идеологии решительно осуждаются в обществе и государстве, а участие в таких группировках строго карается по закону. В последние годы региональное сообщество, занимающееся профилактикой, достаточно активно развивается, проправительственные организации получают финансовую поддержку со стороны государства.

Тем не менее проблемы остаются. Работу по профилактике власть доверяет прежде всего провластным, патриотическим организациям и традиционным религиозным лидерам, связанным с Духовными управлениями мусульман; однако они не имеют влияния на значительную часть молодежи и не пользуются у них авторитетом. В большинстве республик акторы, вовлеченные в подобную деятельность, стараются не касаться сложной социальной и политической проблематики, спорных религиозных вопросов и обходят стороной тему Сирии, порой не имея убедительных аргументов, а порой опасаясь реакции спецслужб.

Большинство респондентов Центра анализа и предотвращения конфликтов отмечало, что усилия по противодействию вооруженному экстремизму по-прежнему в значительной степени остаются формальными, скучными и довольно некачественными мероприятиями. Творческие и свежие подходы возникают там, где в дело вступают независимые НКО, преподаватели-энтузиасты или приверженные этой идее чиновники. Институализировать лучшие практики довольно сложно из-за того, что истории успеха сильно завязаны на конкретную личность или команду, и из-за нехватки устойчивых платформ для обмена опытом. Проблемой является и усталость молодежи от этой темы: идеологическая работа по предотвращению идеологии экстремизма и терроризма проводилась настолько массированно, что молодежь плохо воспринимает даже креативные программы и подходы.

Масштабная идеологическая работа и слишком активная контрпропаганда могут иметь и свои негативные последствия. Они представляют проблему радикализации более серьезной, чем она есть на самом деле, а в некоторых случаях даже способствует созданию героического образа террористических групп, противостоящих государству. Но самое главное, причины и факторы, способствующие радикализации, многочисленны и глубоко укоренены, а притягательность джихадистской пропаганды является крайне разноплановым и сложным явлением. Идеологическая работа подразумевает наличие простой причинно-следственной связи между идеологией и насильственными действиями, при этом множество других факторов, имеющих определяющее воздействие на радикализацию молодежи, остаются неразрешенными.

Политические и социальные изменения — непростая задача, решение которой требует времени, поэтому власти, система образования и гражданское общество должны параллельно искать возможность создать для молодых людей благоприятную, удовлетворяющую их жизненным стремлениям среду, что отчасти компенсирует отрицательное влияние структурных факторов. Поддержка семьи, увлекательные виды активности, направленные на подлинную самореализацию, своевременное решение психологических проблем, качественные отношения со сверстниками, социализация, обеспечивающая чувство близости с другими людьми, приключения и ощущение смысла жизни крайне важны в целях профилактики.

Наряду с идеологической работой меры по противодействию насильственному экстремизму на Северном Кавказе включают контроль над радикально настроенными людьми. Исторически «группы риска» в регионе были очерчены очень широко, и по определенным критериям в них потенциально включались все верующие салафиты. В Чечне сотрудники силовых структур систематически задерживают людей, визуально подпадающих под эту категорию. Впоследствии их часто подвергают жестокому обращению. После каждого нападения полиция Чечни осуществляет ряд «превентивных» арестов, в ходе которых задерживают десятки людей. К ним относятся как к пособникам, нередко удерживают в незаконных местах лишения свободы и, по сообщениям, часто избивают в качестве «превентивной меры воздействия».

В 2016 году в Дагестане республиканским МВД был введен так называемый профучет (превентивная регистрация) религиозных экстремистов, в разгар которого, как сообщалось, более 16 тысяч человек были внесены в соответствующую базу. Граждан, состоящих на профучете, регулярно подвергают задержаниям при пересечении административных границ, приводам в полицию и де-факто ограничению трудоустройства в госучреждениях. В марте 2017 года министр внутренних дел Дагестана сообщил, что профучет отменен, однако местные правозащитники отмечают, что неофициально он существует до сих пор. Помимо этого, «в качестве профилактики» власти Дагестана закрывали салафитские мечети и массово задерживали верующих после пятничных молитв.

Подходы на основе «мягкой силы», основанные на либерализации режима в отношении салафитов и предусматривавшие выстраивание с ними диалога, были опробованы в Дагестане (в 2010—2012 годах) и Ингушетии (с 2008 года). Необходимо тщательно и независимо оценить результаты этих подходов, а лучшие практики тестировать и в других республиках.

Силовики относят вдов и жен убитых или осужденных к тюремным срокам боевиков к еще одной группе высокого риска. В настоящее время перед Чечней и Дагестаном стоит проблема реинтеграции вдов и детей, вернувшихся из ИГИЛ*. На сегодняшний день не существует системных программ по их реинтеграции и дерадикализации, а правительство каждой республики Северного Кавказа относится к ним по-разному.

В Чечне вдов и жен боевиков «Имарата Кавказ»* нередко увольняют с работы, лишают социальных выплат и повергают давлению, однако к тем, кто вернулся из ИГИЛ*, относятся с бóльшим снисхождением. В Дагестане вдовы, вернувшиеся из ИГИЛ*, подвергаются уголовному преследованию, а вдов и жен боевиков «Имарата Кавказ»* ставят на профилактический учет. В отличие от жестких подходов силовиков некоторые муниципалитеты стараются оказать им возможную социальную поддержку. В Кабардино-Балкарии и Ингушетии жен и вдов боевиков обычно не подвергают преследованиям, а их детей ненавязчиво мониторят. Более того, Ингушетия — единственная республика, заявившая о том, что работа с такими женщинами и детьми для нее приоритетна. В начале 2017 года ее руководством были созданы два общественных совета для координации работы с семьями боевиков, которые, однако, не превратились в действенные институты и, по всей видимости, существуют только на бумаге. Конструктивная работа с вдовами и детьми бывших боевиков — очень правильное решение, нуждающееся в серьезной методической и материальной поддержке. К людям, возвращающимся из ИГИЛ*, следует относиться с особым вниманием из-за тяжести их психотравм, высокой степени первоначальной радикализации и последующей идеологической обработки во время их пребывания на Ближнем Востоке.

Рекомендации

Правительству Российской Федерации

Правительствам республик Северного Кавказа

Для устранения факторов радикализации, ведущей к насильственному экстремизму

1. Систематически устранять индивидуальные факторы радикализации, для чего:

(a) улучшать качество психологической помощи, предоставляемой государственными учреждениями;

(b) проводить дополнительное обучение школьных психологов работе с травмой и выявлению процессов, ведущих к радикализации;

(c) обеспечивать семейное психологическое консультирование и помощь в разрешении семейных конфликтов; проводить интерактивные обучающие курсы по профилактике радикализации для родителей подростков; поддерживать НКО, которые занимаются этой тематикой.

2. Выделять дополнительное финансирование на исследование групповой динамики рекрутирования в подполье; проводить для учителей, преподавателей кружков, тренеров спортивных секций, общественных лидеров тренинги и обучающие семинары по распознаванию признаков радикализации внутри молодежных групп и ее профилактике.

3. Систематически устранять макросоциальные факторы радикализации, для чего:

a) расследовать все заявления о грубых нарушениях прав человека, таких как пытки, внесудебные казни, незаконные задержания, фабрикации уголовных дел, похищения людей и насильственные исчезновения; привлекать виновников к ответственности в строгом соответствии с законом; принимать меры, направленные на предотвращение таких нарушений в будущем; обеспечивать политическую независимость судов и безопасные условия работы правозащитным организациям, действующим в регионе, в том числе в Чечне;

b) искоренять коррупцию и уголовные элементы во власти в регионе; расследовать и пресекать факты поборов у сотрудников бюджетных организаций и предпринимателей в Чечне, вкладывать системные усилия в повышение качества госуправления и услуг;

c) продолжать работу по снижению безработицы среди молодежи и низкой социальной мобильности, создавать социальные лифты, поддерживать молодежный бизнес, старт-апы и социальное предпринимательство;

d) восстанавливать свободные и конкурентные выборы (в частности, прямые выборы глав регионов), чтобы добиться подотчетности власти избирателю и другие демократические процедуры;

e) обеспечивать светский характер образования и госучреждений, при этом уважая право граждан на свободу вероисповедания;

f) радикально улучшить политический режим в Чечне: гарантировать соблюдение российского законодательства и свободы выражения мнений, прекратить поощрение культа личности Рамзана Кадырова.

Государственным служащим и специалистам, занимающимся профилактикой распространения террористических идеологий

Для повышения качества просветительских мероприятий, направленных на противодействие идеологии насильственного экстремизма и терроризма

4. Повышать качество профилактических мероприятий: сделать их более привлекательными для молодежи, использовать креативные подходы, поощрять развитие критического мышления, совершенствовать материалы и адаптировать свою систему аргументации к полу и возрасту целевой аудитории, не проводить массовые информационно-просветительские мероприятия с целью воздействовать лишь на узкий круг лиц.

5. Стараться дополнять/заменять прямую контрпропаганду альтернативными нарративами и деятельностью.

6. Привлекать в качестве проводников и распространителей профилактических нарративов уважаемых публичных людей, педагогов, активистов, спортсменов, молодежных и религиозных лидеров, пользующихся уважением в местных сообществах; пытаться привлекать знаменитостей и популярные у молодежи фигуры к мероприятиям и дискуссиям о проблемах радикализации в местных СМИ.

7. Экспериментировать с новыми форматами, которые близки молодежи, такими как YouTube, социальные сети, поп-музыка, карикатуры, фотографии, документальные фильмы, сериалы, реалити-шоу, тренинги, организованные по принципу «равный — равному».

8. Позволять стимулировать искренние и честные обсуждения сложных тем, в том числе факторов, способствующих радикализации и питающих вооруженные конфликты на Ближнем Востоке.

9. Создать междисциплинарную группу ученых, специалистов-практиков, религиозных и молодежных лидеров, блогеров, которые занялись бы разработкой более совершенных и тонких альтернативных нарративов, которые можно противопоставить идеологии насильственного экстремизма.

С целью создания альтернативы радикальной активности

10. Создавать новые возможности для самореализации молодежи вне государственного военно-патриотического формата, например, через занятия модными (возможно, редкими, контролируемо «рискованными» и командными) видами спорта; содействовать иной современной и актуальной деятельности; создавать больше условий для того, чтобы девочки и женщины имели возможность заниматься спортом и самореализовываться.

11. Продолжать развивать волонтерство: например, организовывать сборы гуманитарной помощи для жителей Сирии и других зон конфликта, поощрять и обеспечить свободу других форм мирной социальной и политической активности, поддерживать независимые молодежные НКО.

Для методического усовершенствования работы по радикализации

12. Изменить основной фокус оценки профилактической работы с преимущественно количественных критериев на качественные. Разработать инструментарий для более эффективной оценки качества, включая проведение независимых анонимных опросов бенефициаров и приглашение независимых внешних оценщиков.

13. Ввести действенные стимулы для повышения мотивации сотрудников, задействованных в профилактической работе, и поощрения ее креативности в государственных учреждениях (включая финансовые, премиальные, возможности карьерного роста).

14. Создать условия для привлечения разочаровавшихся бывших радикалов к участию в профилактической информационно-просветительской деятельности.

15. Усовершенствовать методы, применяемые для оценки степени радикализации, на основе анализа и тестирования существующих российских и международных подходов и опыта.

16. Создать постоянные площадки для обмена опытом и методиками в области профилактики между региональными специалистами-практиками.

Для предотвращения непреднамеренной радикализации «групп риска»

17. Прекратить преследования законопослушных мусульман-фундаменталистов, в том числе незаконные задержания «в профилактических целях»; принять все меры к тому, чтобы профучет религиозных экстремистов, формально отмененный в Дагестане, перестал существовать на практике и чтобы любое наблюдение за гражданами, которых силовики относят к потенциально опасным, не нарушало их основополагающих прав.

18. Перестать оказывать давление на салафитские мечети и закрывать их, за исключением случаев, когда на то есть постановление суда, принятое в ходе справедливого разбирательства и подкрепленного убедительными доказательствами.

19. Прекратить притеснения и незаконные судебные преследования законопослушных салафитских имамов; вместо этого рассмотреть возможность сотрудничества с теми из них, кто открыто выступает против джихадистской идеологии и ИГИЛ*.

20. Отказаться от насаждения традиционного ислама как средства борьбы с религиозным экстремизмом; перестать использовать духовенство в политических целях (это дискредитирует их как проводников профилактической работы).

21. Обеспечить соблюдение прав и учет особых потребностей несовершеннолетних в ходе любых профилактических мер.

Для реинтеграции бывших боевиков и членов их семей

22. Создать условия для системной поддержки реинтеграции и психосоциальной реабилитации бывших (освободившихся из мест заключения) боевиков и членов их семей.

23. Положить конец всем карательным действиям в отношении родственников действующих, убитых и осужденных боевиков в Чечне, таким как сожжение домов, выселение из населенных пунктов, незаконные задержания, физическое насилие, стигматизация, лишение жен и вдов убитых и осужденных чеченских джихадистов пенсий и работы.

24. Конструктивно взаимодействовать с родственниками радикализовавшихся людей: пытаться сделать их партнерами государства, чтобы совместными усилиями предотвращать вступление их близких в вооруженные группировки или способствовать выходу из них; работать над повышением их доверия к правоохранительным органам.

25. Изучить возможность создания специализированных центров, которые занимались бы просвещением по вопросам радикализации, психосоциальной реабилитацией и оказанием консультативной помощи лицам, покинувшим террористические и вооруженные группы, а также членам их семей.

26. Рассмотреть вопрос о создании междисциплинарной группы из числа экспертов и специалистов-практиков для разработки программ по дерадикализации и реинтеграции вдов и детей убитых и осужденных боевиков, особенно тех, кто вернулся из ИГИЛ*.

Организациям и учреждениям, финансирующим работу гражданского общества на Северном Кавказе

27. Поддерживать НКО, использующие креативные и инновационные подходы к профилактике радикализации.

28. Поддерживать проекты, направленные на организацию свободных дискуссий, способствующих развитию инноваций, критического мышления и современного внешкольного образования.

29. Поддерживать обучение и тренинги для региональных психологов, работающих с психотравмой и занимающихся консультированием по разрешению семейных конфликтов.

I. Введение

Почти три десятка лет с момента распада СССР Северный Кавказ остается регионом нестабильности и продолжающегося вооруженного конфликта. Конфликт принимал различные формы и имел различную степень интенсивности, включая две полномасштабные войны между федеральными войсками и сепаратистами в Чечне, а затем столкновения регионального исламистского вооруженного подполья и силовиков, в ходе которых боевики многие годы нападали на представителей правоохранительных органов, чиновников, имамов и мирных жителей, а силовики боролись с этим подпольем, грубым образом нарушая права человека, что в значительной степени способствовало продолжению конфликта.

Динамика конфликта определялась набором общих для региона факторов, а также местной спецификой, зависящей от конкретных проблем, подпитывающих насилие в каждой республике и доминирующих в ней методов борьбы с вооруженным подпольем. Годами крайне живучее подполье подпитывалось радикальными идеологиями и некоторой материальной поддержкой из-за рубежа, но в первую очередь — внутренними причинами: памятью о двух кровопролитных войнах в Чечне, жесткими практиками контртеррора, неразрешенными внутриконфессиональными и межэтническими конфликтами, политическими репрессиями, низким качеством государственного управления и отсутствием демократических процедур. Недавний массовый отток российских джихадистов в Сирию и Ирак (преимущественно выходцев с Северного Кавказа) можно трактовать как новую фазу этого неразрешенного затяжного конфликта.

По данным МВД, в марте 2016 года на стороне ИГИЛ* воевали 3417 российских граждан ³; еще сотни воевали в составе группировок, не входящих в ИГИЛ*. Таким образом, российские граждане составляли один из самых многочисленных контингентов иностранных боевиков в Сирии и Ираке. В августе 2018 года Министерство обороны РФ сообщило, что в ходе его операций в Сирии было ликвидировано 4500 боевиков из России и стран СНГ ⁴.

В результате внутреннего кризиса и силового разгрома северокавказского вооруженного подполья, массового оттока радикалов на Ближний Восток и последующего освобождения территорий ИГИЛ* в Сирии и Ираке ситуация с безопасностью на Северном Кавказе значительно улучшилась. В 2017 году жертвами вооруженного конфликта стали 175 человек (134 убиты, 41 ранен), а в 2018 году в результате вооруженного конфликта, по предварительным подсчетам, пострадали 110 человек (83 убиты, 27 ранены). Это заметное улучшение по сравнению с предыдущими годами; для сравнения: в 2011 году насчитывалось` 1378 жертв конфликта (750 убитых и 628 раненых) ⁵.

Местные эксперты, опрошенные при подготовке настоящего доклада, опасаются, что затишье может оказаться временным, поскольку большинство факторов, подпитывающих вооруженный конфликт на Северном Кавказе, так и не устранено. Наши собеседники подчеркивали, что для достижения долгосрочной стабильности необходимо разбираться с накопленным недовольством и разрешать первопричины конфликта, а также повышать эффективность профилактической работы.

В этом контексте и федеральные, и региональные власти придают большое значение усилению профилактики насильственного экстремизма. Однако правоохранительные органы по-прежнему выполняют свои контролирующие и репрессивные функции жесткими силовыми методами. Вместе с тем в последние годы российские власти внедряют программы по противодействию терроризму и экстремизму, обычно представляющие собой несиловые меры, и готовы их использовать в дополнение к традиционным подходам к борьбе с терроризмом. На федеральном, региональном и местном уровне к профилактической работе привлекаются различные заинтересованные стороны и акторы.

На федеральном уровне разработана сложная бюрократизированная система идеологической профилактики, в которую вовлечены разные учреждения и уровни государственного управления. На уровне страны работу по противодействию терроризму координирует Национальный антитеррористический комитет (НАК) во главе с директором ФСБ и реализует ее через региональные антитеррористические комиссии (АТК), возглавляемые руководителями регионов ⁶.

Для обозначения деятельности по предотвращению радикализации в России обычно используется термин «профилактика». Профилактика предполагает меры, призванные предотвратить насильственную радикализацию среди молодежи и других уязвимых групп и слоев населения за счет выработки и укрепления нетерпимости к идеологии терроризма и экстремизма. Другой термин, который часто употребляется в соответствующих программах, — «противодействие» вышеупомянутым идеологиям. В международной практике оба эти термина обычно обозначаются понятием «противодействие насильственному экстремизму» (ПНЭ).

Республиканские власти и местные активисты разрабатывают программы и проекты по профилактике в рамках приоритетов, обозначенных федеральным центром. Методы и меры по ПНЭ могут быть самыми разнообразными в зависимости от социального контекста, культуры, существующих социальных норм, а также изобретательности, политической воли и возможностей реализующих их федеральных и местных акторов. На Северном Кавказе развернутая работа достигла поистине впечатляющих масштабов и ведется в разных форматах и разными средствами. Однако большинство собеседников CAPC, задействованных в профилактике, отмечало необходимость в усовершенствовании методик и потребность в изучении лучшего российского и международного опыта. «Мы уперлись в стену. В мире уже наработан определенный инструментарий, пока мы тут изобретаем велосипед», — сказал нам бывший сотрудник правоохранительных органов, занимающийся этой темой ⁷.

В настоящем докладе проанализированы основные факторы, способствующие радикализации на нынешнем этапе конфликта на Северном Кавказе; описаны подходы и методы профилактики в республиках, где проблема вооруженного подполья в недавнем прошлом стояла остро (Чечня, Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария). Эта работа — первый вводный доклад Центра анализа и предотвращения конфликтов по теме радикализации и ее профилактики на Северном Кавказе. Насколько нам известно, это первая попытка независимой общественной оценки профилактической работы в регионе. Будучи ограниченными в объеме и времени, мы не ставили перед собой цели полностью и всесторонне раскрыть основные вопросы, связанные с такой работой, скорее стремились способствовать возникновению информированной общественной дискуссии по этой теме и дать импульс дальнейшим исследованиям. Рекомендации к докладу задают общие направления и предлагают меры, призванные, на наш взгляд, повысить эффективность профилактической деятельности, но реализация некоторых из них может потребовать более детального анализа и технической проработки. Последующие доклады и методички CAPC будут развивать затронутые в этой работе темы.

Доклад предназначен для региональных специалистов-практиков, работающих в сфере профилактики, преподавателей, госчиновников, российских федеральных и региональных должностных лиц, ответственных за профилактику, органов и фондов, финансирующих эту деятельность.

Полевые исследования для этой публикации проводились автором в Москве, Дагестане, Ингушетии, Чечне, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии и Стамбуле. Кроме того, дополнительные интервью были взяты по скайпу, телефону и электронной почте.

II. Новая фаза старого противостояния

С идеологической точки зрения северокавказское вооруженное подполье пережило три этапа трансформации. Оно зародилось как массовое движение в Чечне в конце 1980-х годов в ответ на политику гласности и перестройки. Когда российские войска вошли в Чечню 11 декабря 1994 года, часть этого движения взяла в руки оружие и превратилась в светское националистическое сепаратистское вооруженное сопротивление. К концу победоносной для чеченских сепаратистов первой войны (1994—1996 годы) чеченское национальное движение заметно исламизировалось, что было естественной реакцией на близость смерти, укладывалось в общую региональную тенденцию к исламизации и происходило под влиянием нескольких десятков иностранных боевиков, приехавших в регион, чтобы распространять свою идеологию, передавать боевой опыт и финансировать «джихад».

В период между войнами (1996—1999 годы) многие чеченские боевые отряды не демобилизовались, а включились во внутриполитическую борьбу, занялись теневой экономикой и криминальной деятельностью. Государственные институты де-факто независимой республики постепенно разваливались. Между тем некоторые боевые группировки все настойчивее требовали установить шариат. Пожалуй, наиболее известный в то время иностранный боевик из Саудовской Аравии Хаттаб вместе с чеченским полевым командиром Шамилем Басаевым организовали тренировочные лагеря в Сержень-Юрте, где тысячи человек прошли идеологическую обработку, а сотни молодых людей из Чечни и прилегающих северокавказских республик получили базовые боевые навыки. Пройдя обучение, эти люди разъехались по своим республикам, а часть из них затем сформировала ядро местных вооруженных группировок, стремившихся поддержать «чеченских братьев» в их борьбе с Россией.

Вторая чеченская кампания началась с вторжения боевиков Шамиля Басаева в Дагестан в августе-сентябре 1999 года. Эта война была гораздо более жестокой, чем первая. Радикальное крыло чеченских боевиков активно совершало террористические акты ⁸, а российские федеральные войска бомбили чеченские города и села, в том числе больницы, рынки и школы, похищали людей, широко применяли пытки в незаконных местах содержания и совершали  внесудебные казни ⁹.

К 2002 году федеральные войска установили контроль над большей частью территории Чечни. В 2003 году был запущен политический процесс, который включил в себя референдум по конституции Чеченской Республики и выборы — скорее назначение — пророссийских ставленников в различные чеченские органы власти, в том числе в администрацию республики под руководством бывшего муфтия сепаратистов Ахмата Кадырова ¹⁰. Все эти мероприятия проходили в атмосфере продолжающегося вооруженного конфликта, запугивания и страха. Ахмат Кадыров был убит взрывом бомбы в мае 2004 года. Вскоре его пост занял его 30-летний сын Рамзан, который при поддержке Кремля превратил Чечню в государство внутри российского государства — тоталитарный анклав с сильным культом личности лидера, где российские законы и конституция действуют в очень ограниченном объеме ¹¹.

В 2002 году конфликт постепенно начал расползаться за границы Чечни из-за большого количества внутренне перемещенных лиц (ВПЛ) и как реакция на жесткие действия силовых структур в регионе. Внимание вооруженного подполья постепенно переключилось с локальной борьбы в Чечне на Северный Кавказ в целом. В июне 2004 боевики совершили рейд на Ингушетию, и в течение нескольких часов фактически контролировали три ее города. В октябре 2005 года часть салафитской общины Кабардино-Балкарии взялась за оружие и напала на столицу республики Нальчик ¹². В 2006—2007 годах Ингушетия была охвачена полномасштабной партизанской войной. В 2007 году чеченское подполье официально трансформировалось в региональный джихадистский проект «Имарат Кавказ»*. ИК пытался апеллировать ко всем северокавказским мусульманам и ставил своей целью изгнать Россию с Кавказа и создать в регионе собственное государство, живущее по законам шариата. Имарат Кавказ* состоял из пяти вилайятов (провинций) в соответствии с региональным и национально-административным делением, у каждого из которых был свой командир — военный эмир ¹³. А к 2009 году центром вооруженного конфликта стал Дагестан, превратившийся также в главного поставщика террористов-смертников в Россию ¹⁴.

Несмотря на то что ИК пытался воспроизвести некую государственную структуру, его сторонники всегда считали его сугубо партизанской организацией, не способной к настоящему государственному строительству. Учитывая асимметричность конфликта, не оставалось никаких сомнений, что российские силовые структуры  сделают успешный сепаратистский проект на Северном Кавказе невозможным. Поэтому члены ИК относились к своей борьбе как к суицидальному проекту. Безнадежное положение ИК* и его узкий региональный фокус помешали его сторонникам заручиться поддержкой радикальных мусульман за пределами Северного Кавказа, в чем ИГИЛ*, наоборот, преуспело. Возможно, это и стало главной причиной, почему ИК* в итоге проиграл идеологическую войну ИГИЛ* уже на раннем этапе  возникновения последнего.

Третий этап трансформации движения из регионального в глобальное наметился в июне 2015 года. Процесс шел постепенно и занял почти год с тех пор, как в ноябре 2014 года лидер местной группировки ИК в северном Дагестане Сулейман Зайнулабидов первым принес клятву верности (байят) ИГИЛ* ¹⁵. ИК* пришлось реагировать на глобальный призыв ИГИЛ*, и он чувствовал необходимость создать иллюзию сильной международной поддержки, поэтому стал подчеркивать свои прежде слабые связи с «Аль-Каидой» ¹⁶. Однако ИГИЛ* «переиграло» и ИК*, и Аль-Каиду*, так что в июне 2015 года, когда большинство  региональных боевых группировок ИК* присягнуло лидеру ИГИЛ* аль-Багдади, Имарат* потерпел окончательное идеологическое поражение. ИГИЛ* провозгласило создание своей «провинции» — вилайята Кавказ и объявило дагестанского боевика Рустама Асильдерова его эмиром. Асильдеров, однако, никогда не стремился, да и был не способен создать новую повстанческую структуру. Он был убит в результате операции силовых структур в 2016 году и официально так и не был никем заменен.

После ребрендинга региональное подполье продолжало слабеть. Многие опытные полевые командиры и идеологи были убиты. Такой упадок был во многом связан с сокращением базы для вербовки из-за массового оттока северокавказских радикалов в Сирию и Ирак. Силовые структуры способствовали этому оттоку: на протяжении месяцев, предшествовавших зимней Олимпиаде-2014 в Сочи, они вели масштабные репрессии в отношении мирных салафитских общин, закрывая при этом глаза на массовый отъезд радикалов в Сирию и Ирак ¹⁷.

Тогда же силовики фактически разгромили ИК*, убив сотни боевиков, уничтожив их коммуникационную сеть и логистическую структуру и добившись такого уровня инфильтрации, что оставшиеся группировки были парализованы из-за взаимного недоверия и паранойи. В условиях полного военного разгрома ИК* утратил способность конкурировать с восходящей звездой ИГИЛ*. А уже с 2015 года силовые ведомства стали активно пресекать дальнейший отток боевиков в Сирию и Ирак.

ИГИЛ* сменило modus operandi подполья. Вместо формально иерархической системы слабо связанных между собой региональных формирований оно работает через малые, глубоко законспирированные «спящие ячейки». Когда ИГИЛ* еще контролировало ближневосточные территории, его члены из «вилайята Кавказ» часто управлялись из-за границы. Северокавказские джихадисты, находившиеся в ИГИЛ*, на удивление успешно налаживали контакты с чувствительными к их пропаганде людьми на родине, радикализовывали их и подводили их к нападениям на силовиков и террористическим актам.  Однако с тех пор как ИГИЛ* практически потерпело поражение на Ближнем Востоке, находящиеся там вербовщики стали играть ничтожно малую роль.

ИГИЛ* официально взяло на себя ответственность как минимум за 27 нападений на территории России, начиная с 2015 года, в том числе за семь в 2018 году. За некоторыми исключениями большинство заявлений ИГИЛ* о взятии на себя ответственности выглядят вполне убедительно. Кроме того, ИГИЛ* взяло на себя ответственность за взрыв 31 октября 2015 года российского пассажирского самолета, возвращавшегося из Египта. Все находившиеся на борту 224 пассажира и члены экипажа погибли. Хотя большинство нападений совершались на Северном Кавказе, ИГ* также взяло на себя ответственность за несколько терактов в Москве, Астраханской области, Санкт-Петербурге, Сургуте, Нижнем Новгороде. В апреле 2017 года в петербургском метро произошел взрыв, организованный группировкой, предположительно имеющей отношение к «Аль-Каиде»*. В результате погибли 11 человек, еще десятки пострадали ¹⁸.

В 2015—2018 годах на Северном Кавказе время от времени продолжали происходить нападения, а ориентированное на ИГИЛ* подполье заметно помолодело ¹⁹. По информации «Новой газеты», после нападений в Чечне в декабре 2016 года — январе 2017 года было незаконно задержано множество совсем юных подозреваемых в возрасте до 18 лет ²⁰. В августе 2018 года после серии нападений, осуществленных подростками в возрасте 11—17 лет, по разным оценкам, было схвачено от 150 до 200 несовершеннолетних ²¹. Помимо этого, сообщалось, что родственников убитых нападавших подростков изгнали из Чечни ²². В это же время Рамзан Кадыров распорядился, чтобы силовые структуры установили полный контроль над чеченскими школьниками и студентами ²³. Такое сочетание жестких государственных мер и эффективной идеологической обработки со стороны ультрарадикальных групп создает условия для возникновения нового послевоенного поколения очень молодых чеченских джихадистов.

По официальной информации, еще большее количество нападений по всей России было предотвращено. По словам директора Федеральной службы безопасности Александра Бортникова, в 2017 году было предотвращено 61 преступление террористического характера, включая 18 крупных терактов; выявлено 56 спящих ячеек; более 1000 боевиков было арестовано, 78 террористов убито ²⁴. В ноябре 2018 году Бортников объявил, что силовые структуры в 24 регионах страны с начала года раскрыли 70 ячеек международных террористических организаций, в том числе 38 связанных с ИГИЛ*; было задержано 777 действующих членов и сторонников международных террористических группировок, включая 36 главарей ²⁵. Хотя некоторые эксперты считают эти цифры завышенными, проблема радикализации людей и их ухода в вооруженное подполье в России, несомненно, сохраняется ²⁶.

III. Факторы радикализации

Научная литература о радикализации не выработала четких концептуальных рамок, а сам термин «радикализация» в контексте вступления в вооруженные группировки вызывает бурные споры среди ученых из-за своей неточности и расплывчатости. Многие эксперты считают, что радикализация как таковая — не обязательно насильственное, криминальное и даже нежелательное явление. Двигателем прогрессивных социальных изменений в истории нередко были радикалы, стоящие на самых разных идеологических позициях. Более того, большинство людей с радикальными взглядами в реальности не прибегают к насилию. Принимая во внимания эти соображения, мы, тем не менее, в настоящем докладе мы будем пользоваться термином «радикализация» за неимением лучшего. Мы рассматриваем радикализацию как комплексный нелинейный процесс эволюции сознания, а в некоторых случаях и изменения поведения, когда насилие начинает восприниматься приемлемым и легитимным средством для достижения изменений в обществе ²⁷.

Последнее время у экспертов возник консенсус по поводу того, что не существует ни единой траектории, ни типичных характеристик человека, встающего на путь насильственной радикализации. Вместо этого есть множество факторов, способствующих радикализации, которые могут сочетаться самым непредсказуемым образом.

Лучшим примером является ИГИЛ*, иностранные боевики которого имели самое разное социальное и этническое происхождение и разный уровень образования. Они происходили из 80 стран, включая развитые демократические государства Запада. Единственным демографическим трендом ИГИЛ*овской радикализации было непропорционально большое участие молодежи мужского пола, что впрочем, характерно для большинства террористических групп ²⁸.

ИГИЛ*, пожалуй, искусней большинства других подобных организаций играет на самых разных чувствах и эмоциях, предлагая особые аргументы, ориентированные на представителей разного возраста, пола, национальности, манипулирует проблемами и недовольством людей. Привлекательность ИГИЛ* была в значительной мере связана и с продвижением его «истории успеха», то есть пропагандируемой им способности построить альтернативное истинно исламское государство, живущее по законам шариата. После разгрома ИГИЛ* и утраты им территорий на Ближнем Востоке такая привлекательность испарилась, и масштабы вербовки заметно уменьшились.

3.1. Индивидуальные факторы

Очевидно, что северокавказские джихадисты, как те, кто примкнул к самоубийственному проекту «Имарата Кавказ»*, так и те, кто бросил родину, семью, друзей и купил билет в один конец на Ближний Восток, находились в серьезном поиске чего-то, что могло бы восполнить некий фундаментальный пробел в их жизни.

Ученые сходятся в том, что террористы не отличаются от остального населения с точки зрения психопатологии ²⁹. Невозможно составить стандартный портрет экстремиста и однозначно определить пути, ведущие к насильственному экстремизму ³⁰. И хотя единого образа радикала не существует, все они, возможно, проходят через сходные психологические процессы. Изучение этих процессов чрезвычайно важно для понимания насильственного экстремизма и выработки эффективных ответных мер по его профилактике. Большинство людей имеют сильные защитные механизмы, которые ограждают их от влияния экстремистских идей: способность к критическому мышлению, открытость сознания, привитая дома или в школе терпимость, сильные и свободные от насилия социальные и семейные связи.

У тех же, кто наиболее восприимчив к радикализму, такие механизмы защиты либо отсутствуют, либо нарушены. Кризис идентичности, поиск смысла жизни, желание добиться уважения к себе, потеря самооценки в результате собственных провалов или дискриминации делают людей более восприимчивыми к радикальной риторике. Фрустрированная молодежь без конкретной цели в жизни и ясных перспектив на будущее особенно остро реагирует на аргументы об унижении и потери значимости мусульман ³¹.

К прочим психологическим условиям, способствующим радикализации, относятся личные связи с уже радикализовавшимся человеком, острое желание сделать нечто значительное, потребность ощущать себя частью группы. Среди факторов, обеспечивающих привлекательность радикализма, также называют сочувствие и обеспокоенность страданиями других людей (обычно со сходной идентичностью), жажду любви, приключений, бунта, желание получить необычный жизненный опыт ³².

Как показывают наши исследования, в большинстве случаев в процессе радикализации появляется триггер, который подталкивает сознание к переходу от радикального мировоззрения в фазу готовности к насильственными действиями и приводит к когнитивному закрытию (система мировоззрения смыкается и закрывается), после чего становится очень трудно переубедить радикализовавшегося человека. По словам салафитского активиста из Дагестана: «Радикализация — процесс, складывающийся из множества мелких эпизодов, происшествий, случаев несправедливости, унижений достоинства. Такие эпизоды складываются в некую мозаичную картину мира, и в какой-то момент человек решает, что не хочет ее принимать, и объявляет ей войну» ³³.

Наши интервьюеры рассказывали, что личные фрустрации и ощущение себя жертвой очень часто определяют индивидуальные мотивы радикализации и выливаются в жажду мести за жестокое обращение с самим человеком или за его убитых родственников и друзей, за то, что он воспринимает как несправедливость по отношению к местной и глобальной мусульманской умме.

Директор дагестанской школы рассказала нам: «По моим наблюдениям, большинство из тех, кто ушел к боевикам, имели проблемы с правоохранительными органами. Сотрудники, которые должны защищать граждан, чаще других сами совершают преступления. Они прибегают к насилию, угрожают “посадить на бутылку”... А стоит кому-то совершить мелкое правонарушение — даже в очень юном возрасте, — такого ребенка сажают в СИЗО. А в СИЗО вербовка очень активно идет. После двух-трех месяцев оттуда выходит готовый радикал».

«Жажда мести огромна. И они хотят это делать красиво, театрально», — вторит ей дагестанский салафитский лидер ³⁴. ИГИЛ* предоставляло широкие возможности для удовлетворения этой жажды мести.

Известный исследователь психологии терроризма Ари Круглански утверждает, что в основе самых разнообразных причин для радикализации (оскорбленная честь, унижения, несправедливость, жажда мести, социального статуса, денежные выгоды, лояльность лидеру, желание попасть в рай и проч.) лежит одно — поиск собственной значимости. За всеми вышеперечисленными мотивами стоит фундаментальная потребность человека быть востребованным, желание ощутить собственную ценность и повысить самооценку, и все эти мотивы представляют собой вариации на тему поиска собственной значимости ³⁵. Круглански утверждает, что террористические организации и повстанческие группировки резко повышают у человека это чувство, создавая вокруг него ореол героя и мученика. Это очень привлекает тех, кто переживает личностный кризис ³⁶.

Полевые исследования CAPC подтверждают, что личные неудачи или невозможность реализовать себя явно способствуют радикализации. На Северном Кавказе старшие родственники часто навязывают молодым людям свое видение карьеры, спутника жизни, выбора образования, не понимая серьезности возможных последствий.

Северокавказский адвокат объяснила свое понимание причин, по которым один из ее клиентов сделал выбор в пользу ИГИЛ*:

«На его решение сильно повлияло то, что его семья на него сильно давила, чтобы он бросил юридический факультет и перешел в нефтяной институт. Они считали, что юристов и так слишком много, а у инженера больше шансов найти высокооплачиваемую работу. В итоге он перевелся, но не потянул там учебу — он гуманитарий. Как-то три месяца продержался, а потом бросил [и уехал в ИГИЛ*]» ³⁷.

Ученые, работающие в рамках модели значимости Круглански, объясняют беспрецедентную привлекательность ИГИЛ* тем, что насилие — один из самых первобытных способов восстановить уязвленную идентичность, добиться доминирования, статуса и «непревзойденный способ утвердить собственную значимость» ³⁸. Кроме того, для мужчин нетабуированный секс (с мусульманскими невестами и рабынями) — еще один символ доминирования.

Для женщин любовь и секс тоже были существенными факторами, толкающими их в подполье. Личные связи с действующими террористами всегда играют большую роль в вербовке. Вербовать друзей, возлюбленных, родственников проще и связано с меньшим риском — вероятность того, что люди, с которыми есть сильные эмоциональные связи, предадут, гораздо ниже. У ИК была стабильная женская база поддержки, особенно в Дагестане, среди девушек, которые романтизировали джихад и выходили замуж за боевиков (иногда неоднократно). В одном из женских джамаатов была популярна фраза: «Лучше быть вдовой шахида, чем женой труса» ³⁹. ИГИЛ* также чрезвычайно успешно вербовало женщин через романтические отношения с джихадистами. Для некоторых женщин, чьи жизненные перспективы и выбор супруга сильно ограничены местными традициями, брак с джихадистом был своего рода актом освобождения.

Мотивация северокавказских боевиков не всегда проистекала из необходимости дать выход накопившейся агрессии или компенсировать внутренний дисбаланс. В первые годы сирийской войны мощным мобилизующим фактором было чувство сострадания к мирным жителям Сирии, особенно к женщинам и детям, и желание защитить их. Эмоциональный контекст войны в Сирии был невыносимым для впечатлительных людей с обостренным чувством справедливости, чем и манипулировали джихадистские формирования.

Другим доминирующим личным мотивом, часто упоминавшимся в интервью CAPC, было чувство религиозного долга, выражавшееся в стремлении построить альтернативное общество на религиозных принципах, а также чувство вины за свою неправедную жизнь ⁴⁰. Последнее особенно характерно для мужчин среднего возраста, которые присоединились к джихаду в поисках короткого пути в рай. Опасаясь, что просто исполнять все обязанности мусульманина недостаточно, чтобы заслужить прощение за «грехи молодости» и «очиститься», они пытались обеспечить себе гарантированное попадание в рай через джихад.

Возраст — важный фактор для понимания радикализации. Считается, что увлечение радикальными идеями возникает в подростковом возрасте либо среди пассионарных молодых людей, пытающихся найти себя. В период взросления молодые люди экспериментируют с отношениями с различными группами, политическими идеологиями, ищут свое место в мире, вовлекаются в субкультуры ⁴¹. И хотя основная база поддержки ИГИЛ* — молодежь, его пропаганде оказались подвержены люди самых разных возрастов.

В то же время возраст может способствовать и дерадикализации. По мере того как человек достигает зрелости и переживает важные жизненные события (брак, рождение ребенка, прочие изменения, укрепляющие его социальные связи), радикальные идеи теряют для него свою привлекательность.

Переход от отождествления себя с радикальным сообществом к прямому участию в вооруженной деятельности обычно происходит постепенно. Как отмечает Круглански, психологически процесс радикализации приводит к зацикленности человека на одной-единственной цели и отказу в пользу нее от всех остальных. В ходе радикализации человек отстраняется от своего привычного окружения и сближается с новым сообществом радикалов. Солидаризация с идеологией, оправдывающей насилие, меняет ценности и помогает преодолеть социальные табу. Человек испытывает все большую потребность замкнуть свою систему мировоззрения  и перейти к действию ⁴².

 В ИК потенциальный рекрут проходил много мелких проверок, прежде чем ему доверяли войти в действующую группировку и поручали более важные задания. Такое впечатление, что с ИГИЛ* ситуация меняется, и мы все чаще видим, как завербованные люди переходят к насилию после минимальных испытаний и часто минуя многие промежуточные шаги ⁴³. Эти изменения в процессах вербовки требуют дополнительного изучения с целью определения наиболее эффективных механизмов вмешательства для предотвращения насилия.

В работе по профилактике радикализации следует учитывать вышеупомянутые факторы и процессы. Необходимо, чтобы профилактика повышала психологическую устойчивость, помогая человеку разрешить его внутренние проблемы и укрепляя его защитные механизмы. Для успеха такой работы нужны специальные навыки. Сегодня все региональные школы имеют штатных психологов; в больших школах психологов должно быть несколько, чтобы специалист имел возможность уделить внимание каждому ребенку, которому необходима поддержка. Школьным психологам было бы полезно пройти курсы повышения квалификации, которые повысят их способность поддержать как детей, так и родителей, сталкивающихся с проблемами воздействия радикальных идеологий. Создание доступных служб психологического консультирования крайне важно для укрепления сопротивляемости радикализму.

Новые возможности для самореализации молодежи, развития критического мышления и толерантного отношения к окружающим, создание безопасных и позитивных альтернатив для удовлетворения потребности в приключениях и риске (в том числе через развитие контролируемо опасных видов спорта), создание каналов реализации чувства сострадания невинным жертвам вооруженных конфликтов и желания поддержать их могут также помочь снизить воздействие психологических факторов радикализации в террористические группировки.

3.2. Микросоциальные факторы: групповая динамика, друзья и родственники

Обычно радикализация происходит в малых группах, где все знакомы друг с другом. Принадлежность к группе играет ключевую роль в понимании механизмов как насильственной радикализации, так и выхода из насилия. Исследования в разных странах показывают, что большинство боевиков  «Аль-Каиды»* и ИГИЛ* было завербовано через дружеские сети ⁴⁴. Терроризм — во многом групповое явление: нападения проще готовить командой, и члены организации больше мотивированы идти до конца. Хотя ИГИЛ* очевидно поощряет так называемых волков-одиночек, обычно последующие расследования таких нападений показывают, что у предполагаемых одиночек были сообщники и контакты с террористическими организациями ⁴⁵.

Наши исследования показывают, что за редкими исключениями полной саморадикализации через интернет к решению присоединиться к экстремистской группировке обычно приводит сочетание личных контактов и потребление радикального контента в интернете ⁴⁶. Близость и открытость радикальных групп — важный фактор для новых рекрутов. ИГИЛ* принимало всех желающих без особенной проверки, и в ранний период его существования присоединиться к нему было очень легко, что способствовало успеху вербовки.

Радикальные группы дают человеку сильное чувство братства и помогают поддерживать негативный образ других ⁴⁷. Даже при поверхностном знакомстве с радикальными материалами из интернета становится ясно, что джихадистские группировки конструируют свои нормы и ценности как превосходные по сравнению с нормами и ценностями других групп. Резкий водораздел на уровне «мы» и «они» закладывает основу для легитимизации насилия в отношении других, в которых видят главных виновников страданий членов своей группы. В ИГИЛ* для дегуманизации «чужих» эффективно использовался такфир (обвинение в неверии). Джихадистские группировки уверены в действенности насилия и, более того, полагают, что насилие — единственный способ заставить врагов себя слышать и бояться.

Радикальные командиры следуют строгим организационным принципам сект, обеспечивая тем самым идеологическую изоляцию, послушание и повышенную сплоченность группы. Заместитель муфтия Кабардино-Балкарии рассказал: «Как-то я пытался переубедить одного такого 22-летнего радикала. Он попал под влияние 18-летнего парня, тот провел год в Египте, радикализовался и начал создавать свою боевую группу. После первого нашего разговора, когда я изложил свои аргументы, он заявил, что ему запрещено со мной разговаривать [его эмиром]. Он сказал, что я лучше него разбираюсь в исламе и поэтому могу ввести его в заблуждение. Ему и в голову не приходило, что его уже ввели в заблуждение, а я помогу ему выбраться» ⁴⁸.

Эмоциональная изоляция очень важна в процессе радикализации. Вербовщики и эмиры заставляют членов своих групп постепенно разрывать связи с семьями. Отец одного бывшего дагестанского боевика рассказал нам, как невестка пыталась уговорить его сына вернуться из небольшой местной группировки: «При любой возможности она посылала ему весточку о детях. Однажды послала фотографию ножки их новорожденного младенца, после этого эмир запретил ему любые связи с домом» ⁴⁹.

Когда вся социальная жизнь человека сводится к нескольким боевым товарищам по группировке или террористической ячейке, сплоченность такого формирования резко возрастает, а социальная ценность группы становится максимальной. Преданность общему делу и товарищам становится серьезным препятствием для того, чтобы отказаться от насилия и покинуть группу ⁵⁰.

В качестве социальной среды, где люди чаще всего знакомятся с экстремистской идеологией, наши собеседники на Северном Кавказе чаще всего называли родственников, сверстников, соседей и места лишения свободы. Нам также известно о случаях, когда несколько членов одной дружеской компании (спортсмены из одного клуба, одноклассники, друзья-соседи, коллеги по рабочей бригаде) мигрировали в Сирию вместе. Иногда вступление человека в вооруженную группировку было результатом пассивного следования изменившейся идеологической ориентации его группы. Кроме того, в вербовке большую роль играли и существовавшие на тот момент радикальные сети сторонников ИК*. К 2015 году эта среда раскололась: часть ее поддержала ИГИЛ*, другие его отвергли. Но тема активно обсуждалась, и люди из этой среды нередко уезжали в Сирию вместе или следом друг за другом, иногда семьями.

Тюрьмы печально известны как рассадник радикализации, но на Северном Кавказе места предварительного заключения им не уступают в этом. «В нашем районном СИЗО есть камеры на первом этаже, где держат подозреваемых в терроризме и участии в подполье. Там идет полномасштабная вербовка. Некоторые из моих клиентов, которые раньше даже не молились, заметно радикализовались. Они рассказывали мне о давлении со стороны сокамерников, о промывке мозгов. СИЗО даже больше, чем колонии, служат питательной средой для вербовки», — рассказала нам адвокат  из Дагестана ⁵¹.

Общее мнение, что радикализация происходит в мечетях, не находит подтверждения. На Северном Кавказе радикализовавшиеся люди, уехавшие в Сирию, ходили в разные мечети региона, и маловероятно, чтобы на их радикализацию повлияли имамы, потому что все здания мечетей прослушиваются и тщательно контролируются спецслужбами, что многократно озвучивалось нашими собеседниками в интервью ⁵².

Наши интервьюируемые и студенты с Северного Кавказа также подчеркивали роль родственных связей ⁵³. CAPC известно о нескольких семьях, где сначала радикализовался один из родственников, а затем «заразил» идеологией остальных, в результате чего почти все члены семьи радикализовались и впоследствии были убиты, приговорены к тюремным срокам за участие в вооруженных группировках или уехали в Сирию.

От семьи зависит очень многое: с одной стороны, родные могут создать благоприятную для радикализации среду; с другой — не допустить, чтобы их близкие подпали под воздействие деструктивных идеологий. Радикализации способствуют слабые, дисфункциональные и насильственные отношения в семье. Один чеченский наблюдатель отметил: «Неважно, полная или неполная семья. Все зависит от качества общения в семье. Если нет контакта с подростком — это самый важный фактор радикализации» ⁵⁴.

Семьи должны быть достаточно подготовлены к тому, чтобы суметь распознавать признаки радикализации. Родителям нужно помогать развивать умение общаться с взрослеющими детьми и поддерживать их, тем самым повышая их устойчивость к насильственным идеологиям. Однако, как рассказала чеченская журналистка, потерявшая двух двоюродных братьев в ИГИЛ*, «это непросто, потому что радикализация редко происходит дома. Чаще всего эти идеи приносит кто-то извне. Пацан с улицы, чувак из спортзала. Это история про подростковые увлечения, про выбор примеров для подражания и лидеров… Это простая потребность кому-то подражать и быть частью группы».

Необходимы дополнительные исследования для улучшения понимания механизмов радикализации молодежных и дружеских компаний и группового давления в процессе радикализации. Сложно переоценить важность конструктивных, безопасных и разнообразных социальных связей для профилактики радикализма. Родителям следует оказывать консультативную помощь в случаях, когда у них есть подозрение, что ребенок оказался под воздействием радикальной среды, и поддерживать их в решении этой проблемы.

3.3. Макросоциальные факторы

Радикализация происходит как в процветающих демократических обществах, и в раздираемых конфликтами бедных странах. Как показывают исследования, в государствах, не способных создать инклюзивную, эффективную и справедливую систему власти, количество завербованных выше ⁵⁵. Радикализация в насилие часто предшествует исламизации: радикальная исламистская идеология предлагает выход уже обозленным молодым людям, которые хотят реализовать свои амбиции или повысить свой статус ⁵⁶.

Существование северокавказского подполья в его разных проявлениях многие годы поддерживается многочисленными социальными, политическими и экономическими проблемами региона. Вербовщики легко манипулируют этими проблемами и преподносят их в терминах несправедливости, подчинения и унижения. Привлекательность джихадизма увеличивается на фоне несоблюдения принципа верховенства права, неподотчетности властей, неразрешенных межэтнических конфликтов, неудовлетворительного государственного управления, повсеместной коррупции, экономического отставания и нехватки социальных лифтов для молодежи ⁵⁷.

Политические факторы

На Северном Кавказе больше, чем где-либо еще в России, ощущается острый дефицит демократических процедур и подотчетности власти. На протяжении многих лет, за редкими исключениями на уровне сельских администраций, здесь не было свободных, честных, конкурентных выборов. Некогда беспрецедентный уровень региональной автономии в конце 1990-х годов постепенно был ограничен вплоть до введения в 2017 году в Дагестане фактического прямого внешнего управления ⁵⁸.

Отчуждение между населением и республиканскими элитами, которые отвечают не перед своим избирателем, а перед федеральным центром, достигло небывалого уровня в большинстве республик.Такая неподотчетность привела к беспрецедентной коррупции и «захвату» государственных институтов неформальными сетями и кланами, которые действуют в своих интересах и блокируют меритократическую социальную мобильность.

Отсутствие демократической легитимности и подотчетности элит в сочетании с низким качеством государственного управления порождает глубокое недоверие к государственным институтам. В результате люди самоорганизуются для решения повседневных проблем. По данным наших источников, в некоторых дагестанских селах уборкой мусора, проведением газа и электричества занимаются выборные местные советы (исламские диваны), а не администрации муниципальных образований. Как нам сообщили, в одном таком селе жители в складчину купили подержанную пожарную машину, чтобы уберечь себя от возможных пожаров ⁵⁹.

Коррупция и политическая зависимости судов повышают значимость альтернативной системы правосудия — на Северном Кавказе это обычное право (адат) и шариата. Сами понятия светских законов и светского государства сильно дискредитированы, особенно среди религиозной молодежи, многие из которых считают светское государство репрессивным и нелегитимным. «Молодые люди идут к боевикам потому, что устали от этих вездесущих кланов. В Дагестане нет никакой справедливости. Само слово “Дагестан” означает коррупцию. Это синонимы. Пока ворам руки рубить не начнут, ничего не изменится», — сказал нам муниципальный чиновник ⁶⁰.

В такой ситуации люди начинают поиски политических альтернатив, что и позволило вербовщикам ловко продвигать свою утопию многонационального халифата.

Политические репрессии в отношении светской оппозиции, правозащитников и активистов на Северном Кавказе приводят к тому, что радикальные исламисты остаются фактически единственными последовательными критиками режима. Пространство для светского общества неуклонно сокращается: молодежь интересуется религией, а в таких местах, как Чечня, ислам оказывает настолько всепроникающее влияние на общественную жизнь, что светский характер оказался государства почти полностью размыт. Суфийский ислам повсюду: на телевидении, в социальных сетях, на работе, в вузах и школах.

Ислам — главная тема, вокруг которой строится идеологическая конкуренция. И официальная пропаганда, и скрытая оппозиция агрессивно насаждают свое течение ислама. Чеченские власти вводят дресс-код, практикуют суровые наказания за продажу и употребление алкоголя, поддерживают государственную и негосударственную «полицию нравов», которая хватает, унижает, запугивает, притесняет людей и применяет к ним силу за нарушение того, что они считают правилами исламского поведения ⁶¹.

Радикальные же исламисты продвигают идею о тщетности земного существования. «Я замечаю, что многие молодые люди вокруг меня теряют всякий интерес к жизни, не имеют амбиций. “Эта жизнь ничего не стоит. Надо как-то ее прожить, максимально сохранить себя в чистоте и подготовиться к следующей”. Ведь это готовая идеология смертника! Но оно и понятно — это реакция на безнадежность, окружающую эту молодежь. И тут появляется Сирия и все эти видео убитых женщин и детей. Она дала им высший смысл, на них это очень сильно подействовало», — рассказала чеченская журналистка ⁶².

В Дагестане также отмечается давление консервативных групп с целью отменить некоторые культурные мероприятия: показы фильмов, фестивали, концерты, выставки, а на время Нового года наряженные елки приходится охранять полицейским. В Ингушетии движения «Антилирика», «Антисикх», «Антифитна» (защищающие исламские нормы поведения) так же ставят своей задачей продвигать шариатскую мораль (подробнее читайте в разделе про Ингушетию).

Светское государство может лишь тогда успешно противостоять радикальной пропаганде, когда предлагает эффективную и честную альтернативу. Между тем «в Чечне никто не смеет спросить, есть ли Бог. Если ты задашь такой вопрос даже в кругу прогрессивной интеллигенции, […] все решат, что ты неверный, ненадежный человек. А когда у тебя нет свободы мысли, когда человеческие качества измеряются степенью твоей религиозности, это подталкивает людей к крайностям» ⁶³.

Социальное неравенство, нехватка меритократической социальной мобильности

Долгое время считалось, что неблагоприятные социально-экономические условия делают людей более восприимчивыми к влиянию экстремистских групп. Однако несколько сравнительных исследований в разных странах не подтвердили гипотезу о влиянии низкого уровня доходов, а ряд научных работ продемонстрировал отсутствие корреляции между низким уровнем образования и склонностью поддерживать насильственный экстремизм ⁶⁴. Наши исследования показывают, что многие из тех, кто был завербован на Северном Кавказе, происходят из среднего класса и вполне образованной среды ⁶⁵.

Более того, ИГИЛ* из стратегических соображений вербовало самые «сливки» активной молодежи: известных имамов, предпринимателей, популярных певцов. Из наших интервью с российскими консервативными мусульманами, осевшими в Стамбуле, мы узнали, что многие дагестанские семьи поехали в ИГИЛ*, имея очень приличные деньги: они распродали свои дома и машины, чтобы начать новую жизнь на «землях ислама» ⁶⁶. Тем не менее социальное неравенство, которое видится сквозь призму несправедливого распределения благ, результат поддерживаемых государством хищнических практик и коррупции, может сильно способствовать радикализации. Чечня, Ингушетия, Дагестан относятся к республикам с наиболее низкими показателями развития, высокой рождаемостью, плотностью населения и безработицей. Бюджеты этих республик сильно дотационны, государство пытается решить проблему с безработицей среди молодежи, что оказывается очень непросто. Возможности профессионального роста сильно ограничены из-за всепроникающей клиентеллы, что особенно бросается в глаза в сегодняшней Чечне.

«Кадыров чертовски богат. Он выставляет напоказ свои роскошные автомобили, лошадей, дворец с зоопарком. Его дочь проводит шикарные модные показы и приглашает на них знаменитостей. Все вокруг него купаются в деньгах и власти, тогда как остальная часть [республики] бесправна, и люди едва сводят концы с концами», — сказал местный активист ⁶⁷. В условиях острого экономического кризиса чеченские власти не снижают, а, наоборот, повышают свои «неформальные налоги»: поборы с бюджетников и предпринимателей. Это сильно сказывается на качестве жизни  населения и без того страдающего от низких доходов.

«Молодое поколение быстро понимает, что для успеха надо сделать несколько простых шагов: проявлять лояльность действующим элитам, привлечь внимание Кадырова и обслуживать его интересы. Те же, кому претит такой путь, считают, что заработанные здесь деньги по определению не могут быть чистыми. Они видят, что люди из их окружения зарабатывают свои миллионы незаконными и грязными способами. ИГИЛ* искусно играло на этих чувствах и предлагало альтернативу: государство, основанное на принципах исламского социализма, справедливое распределение ресурсов, карьерный рост, зависящий от лояльности халифату и личных достижений» ⁶⁸.

Отсутствие перспектив (в том числе для образованной молодежи), ограниченный выбор рабочих мест — чаще всего неудовлетворительных, чувство, что тебя никогда не продвинут без связей и денег, — все это создает благодатную почву для радикализации. Многие из наших собеседников отмечали, что, хотя никто из их знакомых не поехал в ИГИЛ* ради денег, факт того, что оно обеспечивало некоторую финансовую поддержку, предоставляло жилье и обещало справедливо распределять ресурсы по законам шариата, имел большое значение для новых рекрутов. Многие искренне верили, что у них появился шанс начать новую жизнь.

Права человека

Академические и экспертные полевые исследования последовательно доказывают, что несправедливость, полицейский беспредел и дискриминация в отношении меньшинств служат основным мотивом для вступления в экстремистские группировки ⁶⁹. Даже организации, занимающиеся вопросами развития, утверждают, что люди радикализируются не из-за бедности, а из-за гнева и отчаяния ⁷⁰.

Роль несправедливости, применения жестоких силовых мер в борьбе с подпольем и незалеченных военных травм в процессе радикализации на Северном Кавказе очень хорошо описана. На протяжении двух десятков лет борьба с боевиками велась самыми безжалостными методами. После задержаний силовыми структурами в Чечне пропали от 3 до 5 тысяч человек (притом что население республики тогда составляло менее 1 миллиона человек). В первые годы войны (1999—2000) военные совершали неизбирательные бомбардировки жилых районов, внесудебные казни и пытки. За редкими исключениями, никто так и не был привлечен к ответственности ⁷¹.

Травмирующий опыт и память о войне до сих пор играют большую роль в радикализации на территории Чечни.

Война по сей день присутствует в жизни общества: «Приезжаешь в село — и везде разговоры о войне. В своих проблемах люди винят войну. Кадыровская пропаганда тоже использует войну: “Если бы не мы, была бы война” “Война закончилась только благодаря моей семье”. Это действует на хрупкую детскую психику. И радикалы не отстают: “Эти люди продали душу неверным”. “Они убили наших отцов. А вы тут сидите и ничего не делаете”. И никто не работает с этими травмами!» ⁷²

«[Представьте себе, что] все социальное пространство вокруг пропитано мифическими героями. Героями, которых замучили, которые пропали без вести, которые воевали с русскими за ислам... Когда вокруг так много примеров [мученичества и смерти], это очень сильно действует на людей. Только так я могу объяснить эту готовность пойти на смерть. В других регионах люди тоже испытывают отчаяние, но они не готовы умирать. А здесь все переплетено и смешано: недавнее прошлое и ближайшее будущее, и большей частью все это связано со смертью», — рассказала нам чеченская журналистка ⁷³.

С 2003 года и по сегодняшний день борьбу с боевиками в Чечне ведут местные силовые структуры, и они по-прежнему отличаются крайней жестокостью: предполагаемых боевиков убивают и сажают в тюрьму, а перед этим подвергают бесчеловечному обращению. По данным «Новой газеты» и Правозащитного центра «Мемориал», в январе 2017 года силовые структуры бессудно казнили 27 человек ⁷⁴. Годами чеченские силовики систематически используют принцип коллективного наказания — преследуют родственников боевиков, сжигают их дома, задерживают их или берут в заложники, нередко избивают, пытают, запугивают. Пытки применяются повсеместно и систематически, причем даже при расследовании мелких правонарушений. По словам эксперта по правам человека, «чеченская полиция не доверяет никаким доказательствам и показаниям, если они получены не под пытками» ⁷⁵.

Механизмы для защиты прав человека не действуют: следственные органы боятся и не могут расследовать действия республиканских властей и силовых ведомств. Любая открытая критика местной элиты приводит к жестоким репрессиям и публичному унижению. Кроме того, принцип коллективной ответственности создает атмосферу сильнейшего страха. Режиму удается запугивать чеченцев не только на территории Чечни, но и в других частях России и даже в странах ЕС, Турции и Иордании. Острое ощущение несправедливости и отсутствие минимальной гражданской защиты приводят к озлобленности, полной потере надежд и безысходности, являясь сильнейшими факторами радикализации. Важно признать, что радикализация в большинстве случаев не просто результат промывки мозгов, но взвешенного анализа затрат и выгод. В случае Чечни стремление найти выход из невыносимой среды для некоторых такое сильное, что они готовы заплатить очень высокую цену, включая собственную жизнь.

В других северокавказских республиках борьба с терроризмом тоже часто ведется при помощи фабрикации уголовных дел, пыток и даже внесудебных казней. В Ингушетии Юнус-Беку Евкурову часто ставят в заслугу прекращение насильственных исчезновений, последнее из которых случилось в 2012 году ⁷⁶. Тем не менее правозащитные организации сообщали о внесудебных расправах во время операций силовых структур, когда, по свидетельствам очевидцев, предполагаемые боевики не открывали огонь и не находились в розыске ⁷⁷.

Так, 8 июня 2018 года сотрудники ФСБ официально арестовали жителя Ингушетии Ибрагима Алиева. А 12 июня его родственников проинформировали, что Алиев был убит во время допроса, после того как он схватил ножницы и попытался напасть на следователя. Силовики долго отказывались выдавать тело Алиева его родственникам и выдали, лишь когда семья согласилась прекратить всякие контакты с правозащитниками и провести закрытые похороны ⁷⁸.Такие подозрительные случаи и последующий отказ от их расследования явно играют на руку радикалам.

Похожее происшествие случилось в Дагестане, где огромное возмущение общественности вызвало убийство двух юношей-пастухов в высокогорном селе Гоор-Хиндах ⁷⁹. На фокус-группе с дагестанскими студентами, проведенной руководителем CAPC, этот инцидент был назван одной из причин радикализации: «Молодежь не терпит такого. Кровь кипит, когда видишь этого несчастного отца, который потерял двух сыновей, двух простых, ни в чем не повинных пастухов!» ⁸⁰ В каждой из северокавказских республик есть свои подобные случаи, которые вызывают народный гнев, получают большой эмоциональный отклик, приобретают символическое значение и в дальнейшем используются вербовщиками.

Официальные должностные лица утверждают, что в КБР боевиков не осталось. И тем не менее уголовные дела, связанные с вооруженным подпольем, продолжают расследовать, хотя их количество сократилось. Из республики систематически продолжают поступать сообщения о пытках ⁸¹.

«Из моей практики — полностью или частично фабрикуется до 80% дел, — сказал нам адвокат-правозащитник. — Те, кто этим занимается, чувствуют свою безнаказанность. Если бы парочку нарушителей привлекли к ответственности, ситуация изменилась бы. Иногда мне кажется, что центры по противодействию экстремизму специально занимаются радикализацией молодежи. Для них это своего рода бизнес: им выделяются огромные неконтролируемые бюджеты на внедрение в подполье и создание агентурной сети, за расследование таких преступлений дают повышения в должности и прибавку к зарплате. И это дополнительно подстегивает радикализацию. Они отчитываются количеством раскрытых преступлений, для чего проще всего фабриковать дела» ⁸².

В Ингушетии следственные органы недавно отреагировали на наиболее вопиющие случаи злоупотреблений. В декабре 2016 года директору Центра по противодействию экстремизму Тимуру Хамхоеву, его заместителю и еще двум сотрудникам были предъявлены обвинения в превышении должностных полномочий и жестоком обращении с задержанными, которое привело к существенному нарушению прав граждан ⁸³. Несмотря на это, по данным местных правозащитных организаций, пытки в республиканском Центре по противодействию экстремизму продолжали фиксировать уже после того, как Хамхоев и его команда осуждены на сроки от трех до 10 лет лишения свободы, однако сотрудники заметно реже превышают служебные полномочия, опасаясь возможных последствий ⁸⁴.

Случаи грубых нарушений прав человека копятся в памяти людей, создают чувство незащищенности и виктимизации. На Северном Кавказе, где традиционные кодексы подчеркивают отстаивание чести и справедливости даже ценой собственной жизни, такие грубейшие нарушения особенно побуждают молодежь поддерживать радикальные сети, которые, в свою очередь, постоянно играют на теме несправедливости. В Махачкале до 2014 года существовала активная радикальная среда, участников которой регулярно преследовали правоохранители.

Дагестанка, сейчас живущая в Стамбуле, рассказала о своем опыте в Махачкале того времени: «Я пришла в ислам позже других, и у меня был очень радикальный период. У всех бывает такой период. Сейчас я пересмотрела свои взгляды на многие вопросы и отношусь к ним спокойней. Но это произошло, потому что я оставила эту среду. Эта среда давит. Все разговоры только об одном: кого убили, пытали, похитили. Представьте, вечером собираемся у подруги, все женщины. О чем нам говорить? Какие у нас события? И вот мы сидим и говорим обо всех этих ужасах и накручиваем друг друга до тошноты. Потому что если ты искренне принимаешь ислам, ты не можешь остаться равнодушным. Это касается тебя напрямую. Это твои братья и сестры. Ты хочешь сделать что-нибудь для них. Это единая мусульманская умма, единое тело: если болеет одна часть, другая тоже испытывает боль. И вот ты обсуждаешь все это, а потом идешь домой переваривать до утра. А следующим вечером опять идешь туда же и снова погружаешься в этот негатив» ⁸⁵.

Нарушения прав человека и другие макросоциальные и политические факторы, которые способствуют развитию чувства стигматизации, дискриминации и унижения, способствуют возникновению радикальных сред. В своей большой речи о борьбе с терроризмом Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш сказал: «Фундаментальная суть терроризма — это отрицание и разрушение прав человека, [и] если борьба с терроризмом будет сопровождаться таким же отказом и уничтожением, она никогда не станет успешной […] Защищая права человека, мы устраняем первопричины терроризма» ⁸⁶. Для того чтобы деятельность по профилактике вооруженного экстремизма была эффективной, необходимо систематически устранять первопричины радикализации, прежде всего отсутствие верховенства права.

В то же время политические изменения и социальное развитие — это сложные задачи, требующие времени. Параллельно с искоренением первопричин, власти и общество должны искать возможность создать благоприятную среду для личного развития молодых людей, которая может частично компенсировать негативное влияние структурных политических проблем. Эксперты утверждают, что поддержка семьи, возможность увлекательной деятельности, направленной на самореализацию, оперативное решение психологических проблем, качественные отношения со сверстниками, социализация, которая создает ощущение связи с другими, приключения и смысл в жизни помогают человеку успешно прожить переходный период взросления ⁸⁷. Многое из этого можно обеспечить путем реализации мудрой молодежной политики, через систему образования и инициативы гражданского общества.

IV. Подходы к профилактике экстремизма и терроризма: общая работа с населением

Профилактика экстремизма и терроризма на Северном Кавказе проводится в русле соответствующей общенациональной работы, но при этом имеет сильную региональную специфику. Контекст каждой отдельной северокавказской республики диктует условия и стратегии профилактики,и они во многом зависят от республиканского руководства, а также от истории и интенсивности конфликта.

4.1. Общая нормативная база

Профилактическая работа осуществляется на основе стратегической нормативно-правовой базы по противодействию террористической и экстремистской идеологии. Одним из основополагающих документов здесь является федеральный закон № 35 2006 года «О противодействии терроризму», в котором описаны политические, экономические, социальные и информационные методы решения проблемы. В 2009 году появилась Концепция противодействия терроризму, где сформулированы основные профилактические меры, такие как политическое развитие и укрепление международного сотрудничества; социально-экономический рост; реализация принципа неотвратимости наказания за преступления террористического характера; идеологическое информационно-пропагандистское обеспечение антитеррористических мероприятий; продвижение социально значимых ценностей; создание условий для мирного межнационального и межконфессионального диалога ⁸⁸.

Идеологическая работа ведется в соответствии с Комплексным планом противодействия идеологии терроризма в Российской Федерации на 2013—2018 годы, который разрабатывался в дополнение к концепции. В плане подчеркивается необходимость бороться с радикализацией через систему образования и воспитания детей с упором на нравственные и культурные ценности, а также на патриотизм ⁸⁹.

Другой базовый документ, регулирующий антиэкстремистский аспект ПНЭ, — Стратегия противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года, которая была утверждена президентом РФ в конце 2014 года ⁹⁰. В стратегии выделены два основных направления работы по профилактике экстремизма: идеологическое (например, пропаганда в образовании, СМИ, культурных учреждениях и проч.) и правоохранительное (уголовное преследование и административный надзор за отдельными подозрительными лицами и группами).

В нормативно-правовую базу входят еще два документа: Доктрина информационной безопасности Российской Федерации и Стратегия национальной безопасности Российской Федерации ⁹¹. Кроме того, среди важных тематических документов выделяют Стратегию государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года, поскольку считается, что угрозы межэтнических конфликтов и этнического сепаратизма имеют отношение к профилактике экстремизма и терроризма. Поэтому северокавказские программы по ПНЭ на всех уровнях реализации (от общереспубликанского до уровня сельской школы) содержат элемент развития межнациональной терпимости. Другой элемент, который проходит красной нитью через все меры по профилактике, — патриотическое воспитание.

Республики разрабатывают собственные программы по противодействию экстремистской и террористической идеологии. Такие программы направлены на реализацию федеральной политики путем обеспечения скоординированной работы различных государственных учреждений и ведомств, повышения ответственности должностных лиц в республиках, оценки принимаемых мер, развития компетенций исполнителей.

Значительная часть работы передается на муниципальный уровень, где работают местные антитеррористические комитеты, уполномоченные реализовывать различные муниципальные программы ⁹².

 Во главе таких комитетов стоит руководитель муниципального образования, а также в него входят начальники районных отделов силовых ведомств (ФСБ, МВД), председатели муниципальных советов, представители федеральных и муниципальных (районных) органов исполнительной власти.

В соответствии с подходами, описанными в программных документах, все меры по ПНЭ на Северном Кавказе можно грубо разделить на идеологическую работу (с населением в целом) и репрессивно-надзорную работу (с так называемыми группами риска). Методы работы с населением включают в себя массовую информационно-просветительскую деятельность, которая ведется в формате личных встреч, лекций сотрудников правоохранительных органов, педагогов, религиозных лидеров, провластно настроенных гражданских активистов, а также через местную прессу, интернет, листовки и брошюры. На эту тему снимаются документальные фильмы и видеоролики.

В дополнение к массовому охвату более точечная работа проводится с подростками из группы риска, особенно из социально неблагополучных, неполных и дисфункциональных семей, а также из семей бывших боевиков, отбывших сроки наказания, или действующих либо погибших боевиков (их вдовы и дети считаются особенно уязвимыми). Целенаправленная работа также ведется с гражданами, которых правоохранители считают симпатизирующими экстремистской идеологии, и с людьми, получившими религиозное образование на Ближнем Востоке. В некоторых муниципальных образованиях берут на заметку всех молодых людей, которые отсутствуют по месту постоянной прописки более 30 дней.

Профилактическая работа регулярно оценивается, причем преимущественно по количественным критериям (количество участников мероприятий, самих мероприятий, плакатов, баннеров, брошюр, буклетов, конференций, публикаций, телепрограмм, видео и т.д.) По мнению местных экспертов, такая система оценки порождает формализм, а действенный инструментарий для оценки реальной эффективности отсутствует ⁹³.

4.2. Идеологическая работа: информационно-просветительская деятельность и духовно-нравственное воспитание

Как и во множестве других стран, антиэкстремистская информационно-просветительская деятельность (в международной терминологии — контрнарративы) считается главной частью идеологической работы по предотвращению радикализации. Под контрнарративом понимают «целенаправленные и прямые усилия, направленные на деконструкцию, дискредитацию и развенчание мифов пропаганды насильственного экстремизма, идеологическими, логическими, фактологическими и юмористическими средствами» ⁹⁴.

Эффективный контрнарратив должен учитывать местный контекст, быть адаптирован под конкретную целевую группу, и что самое важное — распространять его должны люди, вызывающие доверие у аудитории. Большое значение имеют и коммуникационные каналы, которые следует выбирать с учетом целевой аудитории. На Северном Кавказе антиэкстремистская информационно-просветительская деятельность часто ведется в форме прямой контрпропаганды. Однако с недавнего времени в некоторых республиках (например, в Кабардино-Балкарии) постепенно приходит понимание важности того, чтобы не только опровергать радикальную пропаганду, но и создавать альтернативный нарратив.

За последние пять лет республиканские власти научились сотрудничать с гражданским обществом, хотя раньше относились к нему с подозрением, а идеологическая работа в основном была прерогативой правоохранителей.К участию в работе по ПНЭ, как правило, приглашают поддерживаемые государством патриотические и военно-патриотические НКО («Юнармия», поисковые отряды, проправительственные молодежные движения, ветеранские организации) либо проправительственные объединения (создаваемые властями «советы старейшин», комитеты сельских женщин, инициативы «Единой России» и др.).

Однако опыт показывает, что независимые НКО подходят к работе более творчески и лучше подготовлены методически, чем не слишком гибкая государственная бюрократия. В ряде республик государственные ведомства сотрудничают с некоторыми из этих НКО и даже поручают им готовить дидактические материалы, пользуются данными их исследований и методическими наработками ⁹⁵.

Последние два года большой упор делается на развитие в России и особенно на Северном Кавказе волонтерского движения. Создана единая информационная система «Добровольцы России», призванная наладить механизмы сотрудничества между властями, волонтерами и организаторами волонтерской работы.

Государство распределяет средства между волонтерскими организациями в рамках федеральных форумов. Для Северного Кавказа наиболее значим форум «Машук». Он проходит в Пятигорске, и в 2018 году на него приехал Путин. На прочие крупномасштабные мероприятия, такие как престижная «Территория смыслов» и «Добровольцы России», также приглашают представителей северокавказских республик, и на них тоже предоставляется возможность добиться финансирования. В некоторых местах волонтерские организации делают очень ценную работу и действительно вовлекают искренних молодых людей. В других местах волонтерские организации существуют на бумаге и мобилизуются в административном порядке, когда необходимо. Обычно это зависит от уровня личной мотивации и вовлеченности лидеров или педагогов, руководящих такими группами.

Значительная роль в антиэкстремистской информационно-просветительской деятельности отводится духовенству из республиканских муфтиятов. Имамов специально готовят к работе по профилактике экстремизма среди молодежи. В престижной Высшей школе управления регионального Пятигорского государственного университета открылась магистерская программа «Теология» со специализацией «Государственно-конфессиональные отношения» (с православным и исламским компонентами).

Чечня

Самая масштабная профилактическая работа ведется в Чечне. В 2013 году Рамзан Кадыров утвердил Единую концепцию духовно-нравственного воспитания и развития подрастающего поколения Чеченской Республики, которая призвана координировать деятельность различных государственных учреждений и организаций, занимающихся идеологической работой с молодежью. Среди прочего, цели концепции включают в себя «привитие подрастающему поколению основополагающих ценностей, идей и убеждений, отражающих сущность чеченского менталитета и формирование активной гражданской и личностной позиции молодежи» ⁹⁶.

К задачам концепции относятся: популяризация традиционных духовных, нравственных и культурных ценностей; воспитание подрастающего поколения на принципе стабильности и неизменности общественного строя, на основе обычаев и традиций народов Чеченской Республики, на основе ценностей, заложенных в Конституции Российской Федерации, обычном праве народов Чеченской Республики и традиционных учениях духовных лидеров.

Для реализации концепции чеченское правительство, парламент, районные власти и официальное духовенство ведут массированную пропагандистскую работу в СМИ, интернете и на мероприятиях, обращаясь к людям всех возрастов и профессий и привлекая различные государственные учреждения, сельские сообщества, вузы, колледжи, техникумы и школы. По словам одного чеченского преподавателя, «в обязанности многих министерств входит посещение школ и вузов». В Чечне есть Министерство по делам молодежи, во главе его стоит 26-летний министр, который часто носит полувоенную форму мюридов Кунта-Хаджи (хаджи-мюриды коч) ⁹⁷.

Идеологическая работа начинается еще в детских садах, где, согласно концепции, чеченские дети должны узнавать «о подвигах святых шейхов, устазов [лидеров тарикатов] и национальных героев» и отмечать дни рождения пророка Мухаммеда и первого президента Чечни Ахмада Кадырова — отца действующего главы республики Рамзана Кадырова. Для более взрослых детей государственные учреждения и религиозные организации проводят встречи в учебных заведениях, в населенных пунктах, включая самые отдаленные районы республики, «с целью раскрытия таких общественных явлений, как экстремизм и терроризм, их негативного влияния на молодежную среду».

Представители духовенства (члены муфтиятов) играют наиболее заметную роль в идеологической работе. Они подводят религиозную основу под то, что у чеченцев есть все необходимые условия, чтобы исповедовать свою веру в Чечне, восхваляют семью Кадыровых и объясняют, что мусульмане обязаны поддерживать своего правителя.

С взрослыми также регулярно проводится идеологическая работа в формате аналогичных встреч. Источник CAPC рассказал, что в одном из министерств имамы совмещают антиэкстремистскую и политическую пропаганду, например, восхваляя сирийского президента Башара Асада и президента Путина за сопротивление западному империализму и «его желанию разрушить Россию и уничтожить мусульман». Они призывали своих слушателей «как истинно верующих» поддержать Путина и Кадырова «в их борьбе с общим врагом». По словам источника, «если [им] нужно оправдать действия Кадырова, муллы могут трактовать Коран так, как им выгодно» ⁹⁸. Муллы превратились в главную идеологическую силу режима, что не способствует укреплению к ним доверия со стороны многих чеченцев с развитым критическим мышлением.

Но главная проблема, которую отмечали все собеседники, — скучность большинства подобных мероприятий. «Это такая тоска, что после этих встреч радикализация лишь усиливается, — пошутила одна из наших собеседниц, сотрудник системы образования, и сравнила эту работу с советской пропагандой. — Помню, во времена моей комсомольской юности к нам в школы приходили замполиты и втирали про вред курения».

Многие из тех, с кем побеседовал CAPC, указывали на низкий уровень подготовки пропагандистов: «Они вообще не знают предмет. Только кричат: “Террористы! Шайтаны [дьяволы]!” Хотелось бы, чтобы там были специалисты, прошедшие обучение, где бы им объяснили хотя бы основы такой работы. Ну нельзя такие вещи говорить прямо в лоб! Есть другие способы и инструменты сделать так, чтобы аудитория сама пришла к нужным им выводам», — рассказал CAPC один недавно уволившийся преподаватель вуза ⁹⁹.

Чеченское телевидение производит документальные фильмы и репортажи о войнах. Здесь контрнатратив также очень прямолинеен: «“Все сторонники Ичкерии были предателями и довели нас до войны!” Сплошная пропаганда, никакого анализа. Очень напоминает советскую идеологическую продукцию. Даже манера говорить у ведущих копирует старые методы», — отметил местный журналист ¹⁰⁰.

Многие из собеседников CAPC указывали не только на формализм, но и на угрожающую риторику пропагандистов: «Когда силовики приходят провести беседу с детьми, они их запугивают. Имамы тоже ведут себя агрессивно, потому что Рамзан запугивает имамов. Исполнители боятся, что их изобьют и уволят, если что-то случится на подконтрольной им территории» ¹⁰¹. «И вот они приходят в класс, заряженные этой негативной энергией, которая спускается сверху вниз. Стоит такой полицейский перед классом детей и думает: “Вот из-за этих щенков я могу лишиться работы и не только”. Очень сложно жить в ситуации, когда все зависит от настроения одного человека», — пояснил нам один чеченский эксперт ¹⁰². 

Наши собеседники сходятся в том, что такие методы не работают. «Я живу на одной улице со своими родственниками и наблюдаю, как мои двоюродные и троюродные братья, младшее поколение — все они смеются над ними, у них в телефонах насмешливые мемы. Молодые люди всюду склонны бросать вызов властям, но когда к ним обращаются с угрозами люди, которых они считают лицемерами… такое просто не работает», — отметил житель города Грозный ¹⁰³.

Более того, специалисты, работающие с молодежью, подчеркивают, что агрессивная пропаганда производит эффект, противоположный задуманной профилактике: «Чем больше они винят во всем ИГИЛ*, тем больше подогревают интерес к нему у молодежи. Оно становится привлекательным, возникает романтический ореол. Им нужны герои. Когда спрашиваешь у них, кто ваши герои, они могут назвать Дудаева, Масхадова, Гелаева (лидеров чеченских сепаратистов). Я им говорю, что я против того, чтобы наши улицы называли в честь российских боевых генералов (как это делает правительство Кадырова). Но я также против этих людей. Мне довелось жить в то время, и они причинили много горя нашему народу. Молодежь мифологизирует эти личности, но при этом с ними не обсуждают нормально и открыто эти фигуры. А герои им все равно нужны, и находят они их не там, где надо, включая ИГИЛ*», — заметила в разговоре с нами бывший преподаватель вуза из Грозного ¹⁰⁴.

Как бы то ни было, несмотря на все недостатки, благодаря самому масштабу и интенсивности пропаганды передаваемые ею посылы хотя бы частично усваиваются молодежью.

«Рамзан искренне верит, что это поможет. Когда он говорит, у него вены вздуваются. “Вы не работаете с молодежью!” — рычит он. От Рамзана этот сигнал идет дальше, вниз, по городам и селам. Вовлечены тысячи людей, которым в принципе нет дела. Рамзан приказал министрам, они поручают своим заместителям, те дают задания директорам школ. А директор школы поручает учителю ОБЖ Абдулле из села Варанды. А у Абдуллы куча других проблем. Он во все это не верит. Вот он приходит к детям и говорит им: “Нельзя ехать в Сирию! Не слушайте Муцураева!” ¹⁰⁵ Эмоциональный посыл Рамзана просто не доходит до класса», — пояснила чеченская активистка ¹⁰⁶.

Более того, «такой формализм и скука порождают ненависть к официозу. Надо просто быть честными и говорить молодежи правду, но они не могут сказать им правду», — отметил школьный учитель из Грозного в разговоре с CAPC ¹⁰⁷.

Чеченское правительство привлекает к работе по профилактике молодежные организации: «Молодую гвардию Единой России», патриотический клуб «Путин», молодежное народно-патриотическое движение «Ахмат» (названо в честь отца Рамзана Кадырова), «Патриотов Чечни».

Несколько чеченских НКО также начали заниматься профилактикой радикализации, и они обычно делают эту работу более креативно и профессионально, чем государство. Так, женская чеченская НКО «Женщины за развитие» проводит профилактические вебинары и живые дискуссии для женщин, в частности, по теме любовных и романтических отношений через интернет. Кроме того, ингушская НКО «Генезис» вместе с чеченской НКО «Диалог» осуществляют проект по профилактике экстремизма и радикализации через тренинги для молодежи (подробнее о «Генезисе» см. в разделе, посвященном Ингушетии).

Две другие организации, агентство «Объектив» под руководством такой неоднозначной публичной фигуры, как Хеда Саратова, и связанный с ним проект «Денал», проводят тренинги для молодежи, приглашают психологов, юристов, людей, вернувшихся с войны в Сирии и их родственников. Главная задача, которую они перед собой ставят, — разъяснить суть экстремизма, терроризма и методов вербовки и предотвратить ее. Замдиректора отдела по Европе и Центральной Азии «Хьюман Райтс Вотч» Татьяна Локшина побывала на одной такой встрече и рассказала о ней центру CAPC: «Участие вернувшихся из Сирии в профилактических беседах со старшими школьниками — очень хорошая идея, и у нее большой потенциал. Однако на той встрече, где я присутствовала, вернувшейся женщине дали очень мало времени — не более пяти минут на рассказ о том, как она жила в ИГИЛ*. И напротив, очень много времени было отведено прославлению чеченских властей» ¹⁰⁸.

Дагестан

В остальных северокавказских республиках официальная информационно-просветительская деятельность ведется более мягкими, тонкими и менее политизированными методами, чем в Чечне. В Дагестане такая работа регулируется Комплексной программой по противодействию идеологии терроризма в Республике Дагестан на 2018—2020 годы.

В 2017 году дагестанская молодежная политика была официально признана лучшей на Северном Кавказе. Сейчас ее реализацией занимается Министерство по делам молодежи, которое, в свою очередь, курирует вице-премьер правительства республики Уммупазиль Омарова.

В Министерстве по делам молодежи есть специальное управление профилактических программ. Они занимаются реализацией собственных методик, а также распределяют средства на профилактику среди местных НКО. В 2018 году им поступило 20 заявок, и они поддержали 5 проектов, выделив каждому из них по 200 тысяч рублей ¹⁰⁹.

Управление разработало обучающий семинар «Мирный Дагестан», который представляют на мероприятиях в различных городах и селах Дагестана ¹¹⁰. «Мы поняли, что нам нужно вести просветительскую образовательную работу. Поэтому мы привлекаем на госслужбу молодых теологов […] и отправляем их [в школы] разъяснять, что в этом государстве нет условий для вооруженного бунта», — рассказал CAPC сотрудник дагестанского Министерства по делам молодежи.

Семинары сопровождаются презентацией, которая состоит из нескольких десятков красочных слайдов и начинается с демонстрации красот Дагестана, рассказа о его географическом положении и истории. Затем говорится о стоящих перед республикой проблемах, разъясняется понятие джихада, то, что он на самом деле значит в исламе, и об отношении Пророка к иноверцам.

«Когда мы только начинали эту работу, мы пришли к выводу, что [в нашем обществе] нет однозначных ответов на вопросы, что такое джихад, где мы живем, почему в Дагестане есть проблемы [с подпольем], почему дагестанцы всегда носили кинжал на поясе. Мы объясняем [молодежи] наше геополитическое положение, объясняем путь наших предков, начиная с имама Шамиля ¹¹¹, сопротивлявшегося ваххабитской идеологии. Мы разъясняем понятие оборонительного джихада. Мы разъясняем процедуру шариатского выбора халифа, что никто не имеет права продвигать свою идеологию под дулом пистолета. Обо всем этом мы говорим простым, доступным языком. И в конце мы подводим людей к выводу, что [для того чтобы быть хорошим мусульманином] достаточно просто заботиться о своей семье и ближних, иметь моральный стержень», — сказал эксперт дагестанского Министерства по делам молодежи Микаил Микаилов в разговоре с CAPC ¹¹².

На разработку семинаров у министерства ушел год, и за свою просветительскую работу они уже получили грамоту от Национального антитеррористического комитета. «Мы старались добиться привлекательности. Старались соответствовать клиповому мышлению молодежи», — отметил другой сотрудник Министерства.

По его словам, семинары «Мирный Дагестан» пользуются успехом у старшеклассников, их родителей и учителей и «решают сразу несколько задач». «В Хасавюртовском районе [сначала] мы провели [семинар] в одном месте. Им так понравилось, что нас пригласили выступить с ним еще в десятке сел», — сказал чиновник, добавив, что школам нужна помощь, потому что учителя не могут должным образом реагировать на религиозный интерес молодежи.

По словам сотрудников Министерства, семинар не предусматривает времени на вопросы и ответы, чтобы не допустить выхода ситуации из-под контроля: «Поначалу мы отводили полчаса на вопросы и ответы в конце, но теперь мы решили отказаться от этого. Нам стали задавать второстепенные провокационные вопросы об амулетах и музыке. Завязывалась дискуссия, возникала напряженность, и люди просто забывали все, о чем им рассказывали на протяжении 1—1,5 часов. Весь эффект от лекции улетучивался. Поэтому мы говорим им: вот вам сайт с дополнительной информацией, вот ваш местный имам, который ответит на ваши вопросы. И на этом сворачиваем».

Согласно официальным данным, по состоянию на октябрь 2018 года министерство провело семинары в 28 районах для 20 тысяч человек в возрасте от 14 до 30 лет. На всех таких мероприятиях обычно присутствуют представители местных властей и общественных объединений. Министерство по делам молодежи также подготовило документальный фильм «ИГИЛ*. Восточный капкан», у которого почти 500 тысяч просмотров на YouTube.

Кроме того, министерство разработало курсы «Кодекс чести дагестанца» и «ИнтерНЕТбезопасности», которые пользуются популярностью у образовательных учреждений. Эти тренинги включают в программу различных форумов, например конгресса детских и подростковых общественных объединений ¹¹³.

Проведение многих тренингов делегируется районным и прочим организациям, например, «Молодежи Унцукульского района», либо патриотическим организациям, таким как Ассоциация общественных объединений «Патриоты», у которой тесные отношения с муфтиятом и властью. Власти также ведут антиэкстремистскую контрпропаганду в сотрудничестве с военно-патриотическими клубами, Росгвардией и военными. Для подростков 14—16 лет, состоящих в «Юнармии», проводятся летние лагеря военной подготовки. Кроме того, в рамках поискового движения молодые люди участвуют в экспедициях в другие регионы России, где они откапывают реликвии времен Второй мировой войны ¹¹⁴.

Считается, что такие мероприятия способны отвлечь молодежь и перенаправить ее энергию в патриотическое русло. Еще одна альтернатива — участие в волонтерском движении. Волонтеров привлекают в проекты по охране окружающей среды, улучшению городской среды, поддержке здравоохранения и повышению качества образования.

В 2018 году дагестанские власти организовали «Осенний марафон добрых дел», бенефициарами которого, по имеющимся данным, стали 26 тысяч человек. В акции участвовали волонтеры из 9 городов и 23 муниципальных образований. Они занимались уборкой мусора, распределением помощи малоимущим, сбором средств для больных.

Как и в других республиках, в Дагестане проводится несколько молодежных форумов, в том числе международный молодежный форум «Каспий» и региональный форум «Мирный Кавказ». По всей республике молодежь поощряют и готовят к подаче заявок и участию в федеральных конкурсах. В прошлом году на форуме «Машук» молодые дагестанцы получили 18,7 миллиона рублей (280 тысяч долларов США) на реализацию 79 социальных проектов ¹¹⁵.

Муниципальные образования проводят собственные мероприятия. «Они ходят в мечети, встречаются с группами риска, разговаривают, зовут в администрацию, привлекают представителей МВД и ФСБ», — рассказала руководительница центра профилактики экстремизма на юге Дагестана ¹¹⁶. Однако многие очень сдержанно отзываются о подобной деятельности: «В нашем муниципалитете есть свой антитеррористический комитет, но они там все бездельники. Пригласят нас, и какой-нибудь отставной гаишник зачитывает доклад трехлетней давности», — заметила в беседе с центром CAPC учитель из дагестанского села ¹¹⁷.

В местных школах профилактическая работа ведется на основе федеральных и региональных программ. Обычно школьные профилактические мероприятия касаются таких тем, как развитие правовой культуры, толерантность, уважение к закону, правила поведения в чрезвычайных ситуациях, патриотизм, нетерпимость к идеологии терроризма и экстремизма ¹¹⁸.

Эти элементы внедряются в школьную программу и внеклассную деятельность, присутствуют в конкурсах (рисунков и сочинений для школьных газет), обсуждаются на круглых столах, в ученических советах, родительских комитетах и охватывают детей всех возрастов. От школ требуют уделять большое внимание патриотическому воспитанию, что чаще всего подразумевают восхваление побед и героизацию ветеранов (для этого регулярно проводятся встречи с ветеранами Второй мировой войны и войны в Афганистане).

Как и в Чечне, названия и темы многих школьных мероприятий часто перекликаются с названиями советской эпохи, например, круглый стол «Терроризм — угроза обществу» или акция «Когда мы едины, мы непобедимы».

Пожалуй, самое эмоционально окрашенное мероприятие года — День солидарности в борьбе с терроризмом, отмечаемый ежегодно 3 сентября.  1 сентября 2004 года террористы захватили в заложники 1200 человек в школе № 1 города Беслан (Северная Осетия), а 3 сентября 334 человека (из них 186 детей) погибли при штурме здания.

В День солидарности в борьбе с терроризмом в школах проводятся мероприятия в память о бесланской трагедии. На них обычно показывают короткие документальные фильмы или видео о Беслане. Иногда дети готовят рисунки или небольшие выступления ¹¹⁹.

Некоторые школы практикуют свой индивидуальный подход.

«Мы учим их чистоте помыслов, чистоте отношений друг с другом. Мы учим их не брать взяток; тому, что в исламе запрещается даже процент по займам, а значит, никому не позволено брать лишнего [за услуги]. Мы много говорим о нравственности. В нашей школе нет травли среди детей. Никто не издевается над детьми с физическими недостатками. Это стоит больших усилий, — рассказала в беседе с CAPC директор из Дагестана. — Мы также много говорим о радикализме. Каждое 1 сентября мы вспоминаем Беслан, и это не простая формальность. Мы хотим, чтобы каждый всем сердцем почувствовал эту боль; хотим, чтобы они плакали из-за этих детей» ¹²⁰.

Обычно видеоматериалы для такой работы производят региональные или местные телеканалы либо Министерство по делам молодежи. Это небольшие ролики или более длинные документальные фильмы. Качество их может сильно различаться: от интересных работ до весьма скучной и прямолинейной пропаганды. «Нам заказывают такую продукцию, — рассказал нам редактор одного из местных телеканалов, — но честно говоря, мы толком не знали, как ее делать, и мне немного стыдно за качество результата, и если честно, то я в этом видел просто способ подзаработать» ¹²¹.

Аналогичная работа ведется в вузах, колледжах и техникумах. Однако наши молодые собеседники скептично отзывались о ее эффективности:

Студент третьего курса медицинского факультета в Махачкале рассказал: «Они [представители муфтията] сгоняют нас в аудиторию, человек 150. Может, один или два студента их еще слушают, остальные либо копаются в телефонах, либо готовятся к следующему занятию. Приходят каждый месяц или около того. Иногда бывает интересно. Но чаще всего у них не получается интересно изложить материал […] Он говорит нам: “Они [ИГИЛ*] ваххабиты, это плохо”, — но никаких реальных аргументов не приводит. Те, кто уезжают [в ИГИЛ*], — это те, кто очень глубоко погрузились в религию [...] Такой человек знает религию, но он послушает, если ему привести веские доводы. Если он не тупой и не фанатик, то послушает. Он настолько глубоко увлечен этими идеями, что готов умереть за них. Можно излечить душу словами, если приводить хорошие аргументы и красиво все объяснять. А тут приходит этот… в тюбетейке [ироничное обозначение суфия] и пытается втирать тебе эту фигню» ¹²².

По мнению главного редактора республиканской газеты, дагестанские профилактические контрнарративы действительно в основном представляют собой сильно эмоционально окрашенную пропаганду без должной аргументации. Местный чиновник разделяет это мнение: «Иногда я бешусь на этих конференциях. Соберутся вместе, произнесут друг другу лозунги, переведут кучу денег и разойдутся по домам — а проблема остается».

Ингушетия и Кабардино-Балкария

В Ингушетии и Кабардино-Балкарии работа и подходы к профилактике похожи на дагестанские, однако градус контрпропаганды в этих двух республиках заметно ниже — может быть, потому, что ниже интенсивность конфликта. В Ингушетии профилактической работой занимаются республиканский Комитет по делам молодежи, Миннац (Министерство по внешним связям, национальной политике, печати и информации Республики Ингушетия), Министерство образования и науки, представители Антитеррористической комиссии, духовенство, проправительственные молодежные и волонтерские организации.

 Как и в Дагестане, власти создают для молодежи альтернативные, подконтрольные государству точки приложения энергии. Главный упор делается на общественное волонтерство как на социальный лифт и механизм положительного участия. Помимо волонтерской деятельности в республике развиваются движения в защиту здорового или морального образа жизни, например, «Антилирика» (движение, борющееся с аптечной наркоманией) и появившееся недавно движение «Антисихр» (борющееся с колдовством). Это также один из способов самореализации молодежи и повышения своей значимости в обществе, при этом немаловажное значение имеет богоугодность таких действий. Республиканские власти если напрямую и не стоят за созданием этих движений, то пытаются их контролировать и не препятствуют их деятельности ¹²³.

Комитет по делам молодежи проводит еженедельные тренинги, на которых молодых людей учат подавать заявки на различные федеральные мероприятия, форумы, гранты, пользоваться другими возможностями. Так, в 2018 году на форуме «Машук» Ингушетия стала лидером по объему грантов, получив 23,6 миллиона рублей, что заметно больше, чем 2,4 миллиона рублей для ингушских участников в 2016 году ¹²⁴. В республике проводятся собственные молодежные форумы, например, «Таргим», интеллектуальные игры «Горы от ума» и «Брейн-ринг», разные спортивные соревнования. В Ингушетии распространяются федеральные профилактические видеоролики, которые обычно готовит Национальный антитеррористический комитет. Зрителей информируют о серьезной уголовной ответственности за преступления террористического характера и длительных сроках тюремного заключения ¹²⁵.

В 2018 году Комитет по делам молодежи реализовал обучающую программу для старшеклассников и учащихся республиканских колледжей и техникумов под названием «ДИЗлайк экстремизму» ¹²⁶. В программе обсуждается интернет-безопасность, угрозы, исходящие от террористической идеологии, различные механизмы вербовки.В отличие от инициативы «Мирный Дагестан», здесь отводится много времени на вопросы и ответы, а в конце мероприятий молодым людям предлагается тут же присоединиться к волонтерскому корпусу.

Комитет по делам молодежи Ингушетии эффективно организует сотрудничество государства с организациями гражданского общества в области ПНЭ. «Мы никогда не считали Комитет по делам молодежи государственной структурой. Они всегда были креативными, открытыми, очень доступными. С ними было очень легко сотрудничать», — заметила специалист по ПНЭ из Ингушетии Марета Дзейтова. К сожалению, в декабре 2018 года комитет был закрыт в рамках реформирования правительства республики и оптимизации бюджетных расходов. Вместо него будет действовать департамент в Министерстве образования.

Помимо личных встреч, информационно-просветительская деятельность активно ведется и в местных СМИ. Республиканские телеканалы организуют лекции и дискуссии по темам ислама и войны на Ближнем Востоке. Ученые, изучающие вопросы профилактики радикализма, подчеркивают, что диалог и дискуссия — важнейшие инструменты противодействия радикализации. В условиях авторитарного государства очень трудно достичь того свободного и искреннего обсуждения, которое могло бы убедить молодежь. Ряд наших собеседников уверены, что власти не хотят, чтобы уважаемые общественные лидеры затрагивали тему радикализации, потому что тогда им неизбежно придется упоминать ее движущие факторы, а это, по их мнению, способно пошатнуть легитимность режима.

Тем не менее в Ингушетии критически настроенные имамы, в том числе умеренные салафиты, могут рассуждать об этом в мечетях и тем самым предлагать контрнарративы со своей религиозной позиции, что намного убедительнее для уже радикализующейся молодежи.

Один из таких имамов (ингуш, популярный на всем Кавказе) — харизматичный Хамзат Чумаков. Ингушский политический активист, близкий к Чумакову, рассказал нам:

«Около 70 человек передумали ехать в Сирию после разговора с Хамзатом. Они или сами обратились к нему за советом, или их привели к нему родственники. Хамзат объяснил им, что Пророк учил нас избегать тех мест, где среди мусульман есть фитна [смута, конфликт]. Мусульманин должен бежать из таких мест, потому что там он не знает, на чьей стороне ему быть. Этот свой тезис он подкреплял множеством достоверных хадисов. На хутбах [пятничных проповедях] он несколько раз объяснял, что мусульман используют для разжигания войны на Ближнем Востоке и что мусульманин не должен ехать туда, где фитна. Он готов ответить на вопросы любого человека. Всегда можно остаться после молитвы и поговорить с ним. Это реально помогает убеждать» ¹²⁷.

В Дагестане раньше тоже прислушивались к умеренным салафитам, которые высказываются против ИГИЛ*. Однако за последние несколько лет там были закрыты большинство популярных салафитских мечетей, а умеренных салафитских имамов и активистов, которые осуждают ИГИЛ*, запугивали или силовые структуры, или ИГИЛ*, а то и те, и другие.

«Им приходили смс с прямыми угрозами им говорят [ИГИЛ*овцы]: “Когда мы вернемся […], мы вас тут первых перевешаем. Вы предатели, поэтому с вами будем разбираться в первую очередь”», — рассказал центру CAPC салафитский активист. В 2016 году ИГИЛ* опубликовало таблицу с фотографиями салафитских лидеров Северного Кавказа под названием «Они разорвали свою религию на части», и в ней была фотография и имама Хамзата Чумакова.

По сведениям наших источников, осенью 2018 года после протестов по земельному спору с Чечней Хамзат Чумаков и ингушские салафитские имамы заметно потеряли в авторитете, потому что не поддержали эти акции. Тем не менее они сохраняют авторитет по религиозным вопросам у значительной части молодежи, а их позиция по митингам укрепила лояльное отношение к ним со стороны республиканских властей ¹²⁸.

Помимо контр-нарративов, которые распространяют госучреждения и имамы местные НКО предлагают также альтернативные подходы. Ингушский «Общественный фонд социального развития «Генезис» проводит методически продвинутые тренинги для молодежи в четырех республиках, привлекая молодежные НКО, молодых лидеров и в сотрудничестве с республиканскими властями. На тренингах они подходят к вопросу радикализации с разных сторон: учат терпимости, навыкам урегулирования конфликтов, лидерству и работе в команде, информационной безопасности; обсуждают участие женщин в экстремистских сетях; привлекают общественные ассоциации, органы студенческого самоуправления и волонтерские сети. В рамках проекта также готовят молодых тренеров, проводят опросы, изучающие уровень поддержки экстремистской идеологии, проводят видеоконференции и вебинары, предоставляют материалы для специалистов, работающих в сфере профилактики. По мнению CAPC, это одна из лучших региональных инициатив в этой области.

В целом, ингушские подходы к профилактике производят впечатление  конструктивных, но, по мнению ингушских экспертов, республиканские власти пытаются показать, что проводят очень большую работу, однако по сути многие их действия остаются на уровне декларации о намерении. Так, например, в январе ингушские власти анонсировали создание Координационного совета из числа членов молодежных организаций, который должен был заниматься работой с родными и близкими участников незаконных вооруженных формирований, а в феврале был создан первый в стране Общественный совет по работе с родственниками участников и жертв вооруженных конфликтов ¹²⁹. Однако в последующем никакой информации о деятельности этих общественных структур в СМИ не появлялось, и они оказались фактически мертворожденными организациями.

Кроме того, часть инициатив страдает от недостатка средств. Так, например, Совет по правам человека при главе РИ планировал тематические конференции и семинары на 2018 год, но они так и не были проведены, скорее всего, из-за отсутствия финансирования этой работы ¹³⁰. 

Кабардино-Балкария — единственная из республик, где создана должность министра по профилактике экстремизма. В июле 2015 года тогдашний глава республики Юрий Коков объявил о создании нового министерства по вопросам координации деятельности органов исполнительной власти в сфере профилактики экстремизма и реализации молодежной политики ¹³¹. В задачи министерства, у которого нет аппарата и структурных подразделений в районах, входит координация профилактической работы на уровне республики и муниципальных образований. В Кабардино-Балкарской Республике (КБР) нет отдельного министерства или комитета по делам молодежи, поэтому молодежной политикой занимается Министерство просвещения, науки и по делам молодежи, а работу по ПНЭ ведут практически все государственные структуры, которые имеют дело с молодежью, включая нового министра по профилактике экстремизма, Духовное управление мусульман КБР, Министерство спорта и Министерство по взаимодействию с институтами гражданского общества и делам национальностей.

Методы профилактической работы в КБР похожи на те, что используются в Дагестане и Ингушетии: частые встречи в вузах, техникумах и колледжах, молодежные форумы ¹³², сельские собрания против экстремизма, причем часто с названиями-лозунгами в советском духе, например «Молодежь с. п. Лечинкай против терроризма и экстремизма и за укрепление межконфессионального и межнационального согласия» ¹³³. На таких собраниях выступают с докладами представители местных властей, духовенство и активисты проправительственных НКО, демонстрируются видеоролики, осуждающие терроризм и экстремизм. Другой вид ПНЭ — это так называемые героико-патриотические мероприятия, например, «Мы против терроризма!», где дети смотрят фильмы, делают доклады об убитых сотрудниках полиции, показывают свои рисунки и читают стихи. Поскольку Кабардино-Балкария — многонациональная республика, для снятия напряженности и поддержки диалога там проводятся мероприятия по развитию межнациональной терпимости ¹³⁴, а также встречи, направленные на преодоление внутриконфессиональных противоречий среди исламской уммы ¹³⁵.

Иногда инициаторами профилактических собраний выступают  поддерживаемые государством НКО. Наиболее активна среди них организация «Мир дому твоему» под руководством Суфадина Шибзухова — бывшего следователя и члена Общественного совета при Министерстве внутренних дел по КБР, который получил на эту работу президентский грант. Шибзухов пережил личную трагедию: его сына, служившего в республиканской полиции, жестоко убили и обезглавили боевики. Именно после этого убитый горем отец занялся профилактической работой. Кроме того, в республике действуют КБРОО «Патриот», «Юнармия», кабардино-балкарское отделение ветеранской организации «Боевое братство», различные поисковые организации ¹³⁶.

Интересное изменение в КБР заключается в том, что, по имеющимся сведениям, некоторые  чиновники, занимающиеся профилактикой, начинают понимать низкую эффективность прямолинейной контрпропагандистской деятельности. «С недавнего времени министерства отказываются от прямолинейной контрпропаганды. Вместо этого на любом мероприятии они косвенно подчеркивают, что мы за мир и против терроризма. Они предлагают альтернативы. Некоторые даже не показывают это у себя на сайте, но тем не менее проводят профильные для своей организации мероприятия», — рассказала центру CAPC координатор проекта «Вместе!», реализуемого ОФСР «Генезис», в КБР Екатерина Суркова ¹³⁷.

Она добавила, что раньше была социальным тренером в одном министерств и вместе с представителями Управления по контролю над оборотом наркотиков посещала школы и проводила беседы со старшеклассниками о наркомании: «Тогда я поняла, что мы рассказываем детям о разных психотропных веществах, о которых они до этого понятия не имели. Но после наших лекций они о них знают. То же самое с терроризмом — не стоит его популяризировать излишними разговорами».

Отличительная черта кабардино-балкарского подхода — довольно активное участие Министерства спорта, потому что спортсмены считаются целевой аудиторией террористов. «Это сильные духом, волевые люди, которые привыкли, что слово тренера — закон, то есть они уважают авторитет. Поэтому они нужны террористам. Мы проводили для спортсменов тренинги по толерантности, межкультурному диалогу. Мы так им и говорили напрямую: “Ребята, вы очень привлекательная для террористов категория, вы им нравитесь», — сказала Суркова. Вместе с Министерством спорта она планирует вести тренинги в спортклубах и спортзалах, и рассчитывает также привлечь к работе тренеров: «Поскольку неформальное просвещение более эффективно, тренеры должны помочь нам в предотвращении радикализации молодежи до экстремистских сообществ» ¹³⁸.

В вузах масштабы деятельности однозначно скромнее, чем в Чечне. «Они [представители власти] ничего тут в университете не делают. Может, приходили несколько раз, согнали студентов и провели лекцию. Но никакой систематической профилактики нет. И прекрасно! С этим их формализмом и пропагандистскими подходами они только навредят молодежи и подогреют интерес к запретному плоду», — сказал доцент одного из ведущих республиканских вузов ¹³⁹.

Независимые эксперты также отмечают, что никто не занимается развитием критического мышления и не обсуждает радикализацию свободно и по существу. «Я плотно занимаюсь этими темами, но меня никогда не приглашают ни на радио, ни на телевидение. Очень важно, чтобы в СМИ постоянно шло свободное обсуждение, проводились форумы, велась отдельная работа с молодыми людьми и их родителями. […] Но никаких реальных дискуссий нет, потому что в конечном итоге мы придем к выводу, что у нас не было бы всех этих проблем, будь у нас свободные СМИ, независимые суды и реальные выборы. Ведь главная проблема — это отсутствие механизмов контроля власти», — отметил Валерий Хатажуков, руководитель Кабардино-Балкарского общественного правозащитного центра в разговоре с CAPC ¹⁴⁰.

4.3. Религиозные контрнарративы?

Роль религиозного образования и религиозных контрнарративов в профилактике вызывает неоднозначную оценку. Общий подход в регионе заключается в поддержке и даже насаждении того, что называется «традиционным исламом» ¹⁴¹ с целью идеологического противодействия фундаментализму.

Большинство традиционных мусульман региона поддерживают идею раннего религиозного воспитания, потому что, по их мнению, эти знания станут главным внутренним контраргументом экстремисткой пропаганде и прививкой от радикализма. «Меня научила молиться мама. Это было еще в советское время. В бывшей мечети было сельпо, но молились все. Я, может, не очень хорошо знаю религиозные догмы, но у меня глубокий иман [вера]. Неофиты приходят в ислам в 20—30 лет. Они с рвением соблюдают все внешние атрибуты веры, но самой веры в них мало, потому что для них вера никогда не была детской сказкой, как для меня. Для меня это [вера] самое замечательное и счастливое, то, чему меня учила мама», — поделился с нами бывший сотрудник силового ведомства Дагестана ¹⁴².

В Чечне власти агрессивно продвигают традиционный ислам, в котором они видят главный инструмент профилактики экстремистской идеологии. Имамы ведут активную пропаганду в школах, в каждой школе есть завуч по духовно-нравственному воспитанию, которого направляет муфтият. «Обычно это молодые люди, которые не могут найти другую работу. Это простая работа, которая не требует особых квалификаций. И подходят они к ней очень формально», — рассказал центру CAPC учитель из Грозного. В Ингушетии же ислам в школе изучают с 4-го по 11-й класс. Уроки проходят два раза в неделю и ведутся для девочек и мальчиков раздельно ¹⁴³. В Ингушетии имамы тоже приходят в школы. «Имам центральной мечети Хизир Цолоев регулярно посещает школы. Он рассказывает молодежи, что людей убивать запрещено, что надо молиться, что нельзя курить и употреблять наркотики, что нужно слушаться родителей. В Назрани старшеклассников по пятницам организованно приводят в мечеть», — рассказал нам житель Назрани ¹⁴⁴.

Парадоксально, что в Дагестане — северокавказской республике, пожалуй, с самым консервативным населением — система образования отстаивает свой светский характер, а старое поколение советских учителей сдержанно относится к идее религиозного воспитания. Однако даже они теперь допускают присутствие религиозных деятелей.

«Мы, прежде всего, делаем акцент на нравственном воспитании. Я не пущу религию в свою школу. Они устраивают тут конкурсы с вопросами, сколько жен было у пророка Мухаммеда. Зачем маленьким детям это знать? Мы должны очень аккуратно, без давления рассказывать им, что значит быть настоящим мусульманином и разъяснять логику и значение учения Аллаха. Я им говорю, что надо молиться пять раз в день, чтобы не быть ленивым, чтобы быть здоровым, чтобы не болеть. Не надо переедать — любые излишества вредят человеческому телу», — сказала в разговоре с нами директор школы.

Более молодое поколение чиновников-практиков, занимающихся профилактикой, например, из Министерства по делам молодежи, считают такое отношение проблематичным. «В системе образования республики сильны исламофобские позиции. Школы всегда держались от имамов подальше, оттого у нас сейчас и большие проблемы. Основы мировых религиозных культур и светской этики ставят с 4-го класса вместо 8-го, а это слишком рано. Более того, наши школьные директора убеждают родителей выбирать светскую этику, а не исламскую культуру», — отметил один из специалистов.

Тем не менее в Дагестане в каждом муниципальном образовании есть просветительские отделы муфтията Дагестана, уполномоченные вести религиозно-просветительскую работу с населением. Они не получают зарплату из бюджета, но по устной договоренности ходят по школам и занимаются просвещением. Однако некоторые школы не хотят их у себя видеть:

«Весь этот “традиционный ислам” и муфтият причинили много вреда. Они провоцируют радикализм и враждебность среди людей [приверженцев разных течений в исламе]. Они говорят “дайте денег на мечеть”, но никогда не скажут “вложитесь в образование, постройте садик, дорогу, школу”. Они поощряют полигамию. Поддерживают богатых и влиятельных людей, которые заработали деньги нечестным путем. Украл денег, потом съездил в хадж, пожертвовал на мечеть — все, грехи отпущены. Эдакая торговля с богом», — заметил один школьный директор.

Сторонники религиозного подхода утверждают, что «такая критика могла быть справедлива еще несколько лет назад, но сейчас у нас появилось много молодых представителей духовенства, которые хорошо говорят на арабском, проходят специальное обучение. Они современные, образованные, некоторые даже прошли курсы ораторского искусства» ¹⁴⁵.

Как бы то ни было, религия играет ключевую роль в общественной и семейной жизни в Чечне, Дагестане и Ингушетии и уже заняла важную нишу в региональной работе по профилактике. Игнорировать ее полностью очень трудно. Однако продвижение одного течения в исламе поляризует общество и не должно быть частью светской школьной программы. «Религию не должны преподавать в рамках школьной программы, особенно с такими духовными наставниками, как у нас. Иначе религия превращается в государственную идеологию, ничего общего не имеющую с верой, муллы становятся госчиновниками, обслуживающими интересы власти, а молодежь ищет свою cобственную дорогу в храм», — объяснил школьный учитель из Чечни ¹⁴⁶.

4.4. Анализ успехов и проблем

За последние несколько лет деятельность по профилактике радикализации молодежи на Северном Кавказе приобрела массовый характер. Можно выделить несколько очевидных достижений.

1. Благодаря масштабной профилактической работе молодежь хорошо усвоила, что государство и общество резко осуждают экстремизм и терроризм; что террористические преступления влекут за собой строгое наказание; что экстремистская идеология неприемлема и у нее нет никакого политического будущего.
2. За последние несколько лет сообщество людей и проправительственных организаций, занимающихся профилактической работой в регионе, расширилось и расцвело при серьезной государственной финансовой поддержке. В эту работу включается и независимое гражданское общество. «Когда мы начинали пять лет назад, вся эта тема была епархией силовиков. За первый год [работы] к нам с проверками кто только не пришел [прокуратура, представители силовых структур и др.]. Их всех очень интересовало, почему мы занялись этой темой. Постепенно, со скрипом начали признавать потенциал НКО и пользоваться им. А теперь мы [гражданское общество] действуем практически наравне [с государством]. Силовые структуры с радостью делегируют какие-то вопросы НКО, например, образование и просвещение», — считает председатель ОФСР «Генезис» Марета Дзейтова.
3. Создан целый пул методических и видеоматериалов. Почти все они созданы в рамках государственных подходов, но их наличие упрощает распространение профилактических контрнарративов.
4. Волонтерское движение и программы малых грантов смогли направить энергию части активной молодежи в общественно-ориентированные проекты. Эти молодые люди научились подавать заявки на гранты, конкурировать за финансирование, реализовывать проекты и отчитываться за них, что представляет собой очень полезный навык гражданского активиста.
5. В Ингушетии, Дагестане и Кабардино-Балкарии идет поиск и апробация новых подходов, что открывает возможности для инноваций.
6. В нескольких республиках власти начали понимать, что альтернативный нарратив может быть эффективнее, чем прямая контрпропаганда.

Вместе с тем остается много проблем, в частности:

1. Уровень доверия к проводникам профилактики.

Помимо сотрудников сферы образования, государство в основном доверяет профилактическую работу проправительственным патриотическим организациям и традиционному духовенству, связанному с муфтиятами. Однако эти акторы неубедительны для значительной часть молодежи, которая не слишком им доверяет. В большинстве республик официальные власти и духовенство избегают обсуждения сложных тем, касающихся общественно-политических проблем региона и геополитики, в частности, войны в Сирии. Иногда это происходит из-за отсутствия у них необходимых аргументов, иногда — из-за боязни того, как на это отреагируют силовые ведомства.

Недоверие к официальным проводникам идеологической работы переносится и на независимые организации: «Существует кризис доверия к государственным органам. Эта тема была сильно замусолена официальными структурами, и теперь при работе с каждой новой группой молодежи нам приходится преодолевать это», — поделилась региональный практик-эксперт ¹⁴⁷.

Кризис доверия распространяется на все старшее поколение, которое воспринимается как «“эти изолгавшиеся взрослые”. Когда мы приходим к молодежи, они видят в нас представителей старшего поколения, которое лжет, притворяется, и это тоже приходится преодолевать», — добавила она.

2. Скука и усталость.

Большая часть работы по профилактике все еще ведется формально, некачественно и скучно. Молодежь устала даже от более креативных тренингов. «“Опять этот экстремизм!” — первая реакция, которую мы получаем, входя в новый класс, — призналась специалист-практик из Ингушетии. — Молодежь реально устала от этой темы».

Отсутствие творческого подхода особенно бросается в глаза в Чечне, но и другие республики недалеко ушли. С этим нужно срочно что-то делать, чтобы работа по профилактике не начала приносить ровно противоположные результаты.

«На мой взгляд, в Кабардино-Балкарии нет никакой креативности. Это все потому, что те, кто занимается профилактикой, относятся к старшему поколению. От них трудно ожидать креативности», — пояснила Екатерина Суркова. Отсутствие инициативы и энтузиазма у исполнителей сказывается на качестве мероприятий. Как признал специалист дагестанского Министерства по делам молодежи, «к сожалению, не все неравнодушны; это человеческий фактор, профилактические мероприятия часто действительно официозные и скучные».

Местные эксперты знают об этих проблемах и ищут новые подходы: «Нам нужно перейти от пустой пропаганды и лозунгов к просветительской деятельности, основанной на анализе пропаганды ИГИЛ*. Нам нужно внимательно анализировать их контент, чтобы разобраться, как он влияет на молодежь, какие струны затрагивает и какими чувствами манипулирует. И мы должны использовать те же самые инструменты, чтобы противостоять радикализации», — настаивает один из них ¹⁴⁸.

Действительно молодежь быстро устает от нормативных идеологических мероприятий. Им нужна деятельность, которая отвечала бы их подлинным интересам, была современной, направленной в будущее, модной.

3. Успехи государственной работы по профилактике — заслуга отдельных людей, а не институтов.

Более качественные и свежие идеи появляются тогда, когда за работу берутся энтузиасты-преподаватели или преданные делу чиновники. Однако персонализированный характер историй успеха мешает институционализации лучшего опыта.

4. Отсутствие механизмов для сбора информации о лучших практиках и их распространения.

Многие эксперты в беседах с CAPC отмечали отсутствие механизмов для накопления и развития лучших практик. «Мы не учимся друг у друга. Нет площадок для обмена. Встречаемся на однодневных конференциях, выступаем с докладом, всем он очень нравится, а потом разъезжаемся по домам — и на этом все», — сказал Микаил Микаилов из Министерства по делам молодежи Дагестана. В то же время организации часто сами не хотят делиться своими наработками, боясь «плагиата идей». Нередко лучшие практики обсуждаются, но в дальнейшем не продвигаются. Например, в 2012 году в Ингушетии был создан Консультативно-аналитический совет по профилактике и противодействию экстремизму, который предложил подробную программу действий, однако, по словам наших источников, ни одно из их предложений так и не было интегрировано в официальную республиканскую политику ¹⁴⁹.

5. Методический голод.

Несмотря на то что создано много методических материалов, по словам одного практика из НКО, «методически большинство инициатив и программ хромают». Кроме того, оценить доступные инструменты конкретному исполнителю непросто: «Среднестатистическому учителю или чиновнику трудно перелопачивать всю существующую литературу и принимать собственные методические решения»,  — констатировала эксперт ¹⁵⁰.

6. Недостаточность разовых мероприятий. Негативное влияние других сред.

Несколько практикующих специалистов подчеркивало, как трудно повлиять на молодого человека на разовом мероприятии. Более длительные семинары, недельные лагеря или регулярные занятия могли бы дать более устойчивый эффект. «Мы учим молодежь терпимости и уважению к другим, а после тренинга они возвращаются домой и видят в семье совсем другие ценности. […] порой кажется, что все это бесполезно. Но хорошая новость состоит в том, что сегодняшняя молодежь учится критически мыслить своей головой. Они не восстают против родителей напрямую, но стараются идти своим путем», — заметила М. Дзейтова.

7. Общие сомнения в эффективности прямолинейных контрнарративов.

И наконец, есть общая проблема с прямолинейной идеологической работой, которую государство избрало в качестве своего основного подхода. Международные эксперты предупреждают, что экстремистская пропаганда привлекает только особую категорию людей и что стремление обращаться сразу ко всему населению в попытке достучаться до единиц несет в себе риски ¹⁵¹.

Во-первых, массированная контрпропаганда создает ощущение, что проблема больше, чем она есть на самом деле. Во-вторых, в глазах искателей приключений такая информация лишь укрепляет героический образ террористических группировок. Но самое главное, как было показано в первой части настоящего доклада, причины и факторы, способствующие радикализации, многочисленны и разнообразны, джихадистская пропаганда сложна и многогранна. В основе контрпропагандистского подхода лежит уверенность в наличии простой причинно-следственной связи между идеологией и насильственным действием. При этом игнорируются прочие факторы, такие как чувство отчужденности, изолированности, возмущения несправедливостью; жажда мести, приключений или склонность к насилию; желание стать частью чего-то большего и обрести значимость.

Наряду с тем, чтобы бороться с идеологией, доказывая ее несостоятельность, нужно нащупывать и создавать альтернативные пути, которые могли бы функционально заменить собой то, что человек ищет в идеологии насилия.

Это особенно важно для молодых людей, которые не хотят быть объектом государственной идеологической обработки, но хотят, чтобы их информировали, с ними разговаривали и спорили. Открытые обсуждения, в ходе которых можно было бы найти конструктивные, эффективные и реализуемые пути решения сложных политических вопросов, должны всячески приветствоваться. Организация гуманитарной помощи сирийским беженцам или возвращенцам в Сирию, правозащитное волонтерство, участие в других формах неконтролируемого социального и политического активизма, включая протесты, может помочь конструктивно и в рамках закона канализировать накопленные фрустрации и реализовать потребности. Любая альтернативная деятельность должна восприниматься участниками как осмысленная и искренняя.

V. Подходы к профилактике экстремизма и терроризма: работа с «группами риска»

Один из главных вопросов, который обсуждается региональными специалистами и родными и близкими радикализовавшихся людей, — можно ли обратить вспять процесс насильственной радикализации. По мнению двоюродной сестры чеченского боевика, убитого в Сирии, «если он решил [уйти к джихадистам], ничто не заставит его передумать. Те, кто уже решился, ищут подтверждения своей правоты и сходятся с другими людьми радикальных взглядов. Они сужают свой круг общения и перестают что-либо слышать».

Эту проблему подчеркивают и традиционные, и салафитские мусульманские лидеры.

«ИГИЛ* — это страсть души, а когда человек охвачен страстью, логика не работает», — отметил в разговоре с нами муфтий Северной Осетии ¹⁵². «Если у человека на уме ИГИЛ*, он безнадежен. Я даже говорить с ним не буду», — заявил умеренный салафитский лидер из Дагестана. И все же многие в регионе не считают эту задачу невыполнимой и полагают, что люди, «имеющие репутацию честных и порядочных» (религиозные и общественные лидеры, педагоги), могут оказать положительное влияние.

Выбор подхода и степень необходимого влияния на этапе, когда еще не совершено никаких уголовных преступлений, зависят от стадии радикализации и личных качеств радикализовавшегося человека. Для определения стадии, степени и типа радикализации необходимы специальные знания и опыт.

Наряду с идеологической работой, проанализированной в предыдущих разделах, государственные профилактические меры на Северном Кавказе включают в себя наблюдение за радикалами и ограничение их способности распространять убеждения. Исторически сложилось, что группы риска в регионе определяются очень широко, особенно в Чечне, и потенциально в них попадают все верующие-салафиты. Силовики относятся к людям фундаменталистских взглядов как к прекриминальному крылу терроризма.

В Дагестане в 1999 году, после вторжения на территорию республики исламистских формирований из Чечни, Народное собрание приняло республиканский закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан» ¹⁵³. Хотя этот закон не исполняется, он развязал руки местным правоохранителям, позволив им произвольно определять людей в экстремисты и подвергать репрессиям. В большинстве отделений полиции были свои неофициальные списки местных «ваххабитов», находящихся под наблюдением, и после каждого вооруженного инцидента фигурантов списка задерживали и допрашивали. Часто задержанных пытали, иногда они исчезали. По мнению экспертов, такая политика привела к заметной радикализации части дагестанского салафитского сообщества.

Кабардино-Балкария также печально известна внесудебными преследованиями мусульман-фундаменталистов. Особенно активные репрессии происходили в начале 2000-х годов. Они привели к радикализации кабардино-балкарского салафитского джамаата и крупномасштабному нападению боевиков на столицу республики Нальчик в 2005 году ¹⁵⁴. Собеседники центра CAPC отмечали острую необходимость усовершенствовать методы, позволяющие выявлять и оценивать степень готовности человека совершать насильственные действия. Это сложная задача, широко обсуждаемая среди международных экспертов и практиков. Федеральным и региональным органам власти следует проанализировать лучший российский и международный опыт, поддержать дополнительные исследования и получить более адекватные инструменты для замера уровня погружения в радикальную идеологию ¹⁵⁵.

Кроме репрессивных мер, апробируются и несиловые подходы. В 2010—2012 годах в Дагестане при президенте Магомедсаламе Магомедове была реализована новая политика, либерализовавшая отношение государства к довольно многочисленному салафитскому населению республики. В рамках новых подходов салафитов перестали притеснять, начали расширять диалог с ними, содействовать примирению между салафитскими и суфийскими лидерами, допустили салафитов к участию в общественной жизни. Такая политика привела к значительному снижению внутриконфессиональной напряженности ¹⁵⁶. За два года десятилетняя маргинализация салафитского сообщества значительно уменьшилась. Это очень важно, учитывая, что эти сообщества имеют тенденцию к самоизоляции, к созданию параллельных социальных сетей и реальностей, которые, в свою очередь, могут способствовать радикализации. Но либерализация была половинчатой: пока власти продвигали диалог, силовики продолжали использовать незаконное насилие. Эксперимент был поставлен на паузу после гибели самого влиятельного дагестанского шейха Саида-аффанди Чиркейского, который был убит террористкой-смертницей в августе 2012 года, и потом полностью свернут в ходе предолимпийской зачистки салафитов в Сочи ¹⁵⁷.

Аналогичные меры были приняты и в Ингушетии, где с 2008 года Юнус-Бек Евкуров добивается интеграции мирных салафитов и ведения внутриконфессионального диалога. Евкуров также отстоял функционирование 13 салафитских мечетей в Ингушетии, настаивал на их официальной регистрации и включении в муфтият Ингушетии ¹⁵⁸.

В Ингушетии политика либерализации и интеграции в отношении салафитского сообщества заработала и сохранена по сей день, что в значительной степени привело к снижению насилия. В то же время попытка внутриконфессионального диалога провалилась, а раскол между республиканскими суфиями и салафитами в Ингушетии усугубился, в значительной степени вследствие личного конфликта между республиканским лидером Юнус-Беком Евкуровым и бывшим муфтием Иссой Хамхоевым.

5.1. «Профилактическая работа» с верующими-салафитами

Наиболее жесткие силовые «профилактические меры» применяются к салафитам в Чечне и Дагестане. В Чечне в основе работы с так называемыми группами риска лежат контроль и устрашение. Чеченский лидер Рамзан Кадыров публично заявлял, что сторонникам салафитских взглядов не место в Чечне и что их нужно убивать ¹⁵⁹. Официальной религией республики объявлен «путь» отца Рамазана Кадырова, Ахмат-Хаджи Кадырова . Отступления от этих взглядов считаются неприемлемыми ¹⁶⁰.

Силовики систематически задерживают людей, с внешними атрибутами салафизма: некоторых удерживают в секретных тюрьмах и пытают. Так же могут поступить и с теми, кто получил религиозное образование за границей. Их могут заставить публично отречься от своих взглядов и поддержать официальную религиозную линию ¹⁶¹. Верующие-салафиты становятся легкой мишенью для фабрикации уголовных дел. Рамзан Кадыров поощряет конкуренцию своих подчиненных в том, кто больше «раскроет» групп религиозных диссидентов и предъявит ему ¹⁶².

Как мы писали выше, местная полиция, власти и духовенство лично отвечают перед Рамзаном Кадыровым, если на подведомственной им территории появляются радикально настроенные молодые салафиты. Последствия в таком случае могут быть очень суровыми ¹⁶³. Это заставляет их особенно рьяно и агрессивно преследовать и изобличать любых потенциальных возмутителей спокойствия. На телевидении представители властей и духовенства просят у Рамзана прощения за то, что не смогли распознать признаки радикализации у своей молодежи ¹⁶⁴.

В 2015 году МВД Дагестана ввело так называемый профилактический учет (профучет) религиозных экстремистов. По имеющимся данным, на пике профучетной кампании численность поставленных на учет превышала 16 тысяч человек ¹⁶⁵. Постановка на профучет предполагает регулярные проверки на контрольно-пропускных пунктах и административных границах, приводы в полицию, где людей заставляют писать объяснительные, куда и зачем они направляются. Попадающих на такой учет фотографируют, снимают у них отпечатки пальцев, берут образцы слюны и голоса. Они должны информировать местную полицию о планируемых поездках. Им фактически запрещено работать в бюджетной сфере.

Женщина из южного Дагестана рассказала CAPC:  «Мой муж осужден [как боевик], и в результате я оказалась на профучете. Это значит, что я не могу работать в бюджетной сфере. Каждую неделю на мобильный мне звонит сотрудник полиции, чтобы проверить, чем я занимаюсь. Они хотят, чтобы я всегда сообщала, когда я куда-то выезжаю из города. Они также проверяют моих детей, регулярно допрашивают меня, спрашивают, как я обеспечиваю детей и почему я не работаю. А где мне работать, если я у них на учете? Иногда они приходят в школу и садик и опрашивают там моих детей в мое отсутствие. А это запрещено законом. Они спрашивают: “Что мама говорит вам об исламе? Чем занимается ваша мама?” Учителя напуганы. Их тоже вызывают в полицию и регулярно допрашивают о таких детях, как мои. В результате они предвзято относятся к моим детям.

Каждые полгода допрашивают наших соседей: чем мы занимаемся, кто к нам приходит. В результате соседи тоже напуганы. Меня регулярно вызывают в полицию, снимают отпечатки пальцев. А однажды явились ко мне домой пьяные! На детях это все очень сильно сказывается. Они запуганы: боятся машин, пугаются звонка в дверь. Когда они видят полицейскую машину, у них паника: “Мама, а что, если тебя заберут?” Мне стыдно [за всю эту ситуацию] и очень их жалко» ¹⁶⁶.

Процедура и критерии для постановки на профучет непрозрачны и регулируются секретными приказами МВД. «Тебя ставят на учет на 50 лет до 2070 года», — рассказал нам салафит, состоящий на учете. «Люди могут оказаться на профучете случайно. Вот не понравился человек соседу, и тот донес на него. А полиции тоже нужно кого-то на учет ставить — это требование такое. Добиться снятия с учета очень тяжело, почти невозможно. Поэтому ситуация у нас в районе накаляется», — отметил чиновник районной администрации ¹⁶⁷.

В марте 2017 года МВД Дагестана опубликовало документ, в котором говорилось, что профучет экстремистов больше не ведется ¹⁶⁸. Однако местные активисты утверждают, что неофициально профучет продолжает существовать. «Вот уже полгода они [МВД] работают по тем же самым спискам. Начали опять ходить по домам. Им нужно к концу года результаты показывать, вот они и усилили работу», — пояснил дагестанский адвокат-правозащитник ¹⁶⁹. Хорошая новость заключается в том, что в целом напряженность, связанная с профучетом, с тех пор снизилась. «Сейчас много предпринимателей — мусульман [салафитов], которые ходят с длинными бородами, и никто их не трогает» ¹⁷⁰.

5.2. «Профилактические» задержания и закрытие мечетей

После каждого нападения чеченская полиция проводит «профилактические» задержания. По словам местных источников, количество задержанных достигает 150—200 человек ¹⁷¹. К задержанным относятся как к пособникам. Как правило, их держат в незаконных местах содержания под стражей, без составления протокола и возбуждения уголовного дела ¹⁷².

По сообщениям чеченских активистов, среди множества задержанных лишь малая часть действительно может быть связана с радикальными сетями. Очевидцы, местные аналитики, активисты и адвокаты полагают, что представители власти знают о невиновности большинства задержанных, но все равно держат иногда по несколько недель для острастки, чтобы предотвратить их участие в будущем. Со слов активиста: «Они их какое-то время “воспитывают”, а потом отпускают. В изоляторах есть специальные камеры для избиений. Они называют это “профилактикой”. И считают, что великодушие с их стороны — “вместо того чтобы посадить в российскую тюрьму, повоспитывать” и отпустить» ¹⁷³.

Как утверждают правозащитники, подозреваемых могут держать так месяцами. «Родственники не обращаются ни в какие инстанции, ни в правозащитные организации. Они даже боятся спрашивать про местонахождение своих детей. Просто ждут и надеются», — пояснил член одной НКО ¹⁷⁴. В конце 2017 года с CAPC связались друзья нескольких таких задержанных, которых к тому времени уже три недели держали в незаконном месте содержания под стражей, в неотапливаемой камере, выдавая буханку хлеба на несколько человек в день. Позже этих людей отпустили без предъявления обвинений ¹⁷⁵.

С 2017 года подростки и юноши, не достигшие совершеннолетия, часто становятся объектом таких «профилактических» задержаний в Чечне. По закону в таких случаях дети имеют особые права, что часто игнорируется. Это не только незаконно, но и контрпродуктивно: определенная степень радикализма является нормальной характеристикой взрослеющего человека и чаще всего этот радикализм не переходит в действие, но травматический опыт попадания в полицейский участок может стать триггером для перехода к насилию.

В Дагестане лиц, состоящих на профучете, тоже регулярно задерживают. Помимо этого, еще одной профилактической мерой считается закрытие салафитских мечетей: по мнению дагестанских силовых структур, некоторые мечети способствовали радикализации своих прихожан и вокруг них складывались радикальные сообщества. В ноябре 2016 года главная салафитская мечеть на улице Котрова в Махачкале была захвачена сначала суфиями, а потом правоохранителями. Впоследствии были закрыты еще несколько салафитских мечетей. В 2016 году и в начале 2017 года силовики почти каждую пятницу проводили облавы в мечети «Тангъим» в Махачкале, каждый раз задерживая от 30 до 200 человек и ставя их на профучет ¹⁷⁶.

Закрытие мечетей сопровождалось незаконными задержаниями, допросами и даже пытками популярных салафитских имамов ¹⁷⁷. Харизматического имама из Хасавюрта Магомеднаби Магомедова пытали, а потом по сфабрикованному делу приговорили к 4,5 года лишения свободы. Этот имам открыто выступал против ИГИЛ* и получал угрозы от его сторонников ¹⁷⁸. Правозащитный центр «Мемориал» признал его политзаключенным ¹⁷⁹.

 Источники CAPC в органах власти и среди бывших сотрудников полиции утверждают, что от такой унизительной и вредной «профилактики» очень мало практической пользы ¹⁸⁰. В Ингушетии и Кабардино-Балкарии массового профилактического учета не ведется, и салафитов не преследуют так жестко, как в Дагестане и Чечне. В результате обстановка в этих республиках стабильнее.

5.3. Взаимодействие с родственниками действующих, убитых и осужденных боевиков

Силовые органы включают вдов и жен убитых и осужденных джихадистов в группу наибольшего риска. Считается, что дети убитых боевиков тоже могут быть подвержены радикализации из-за пережитой ими травмы и накопившегося в их семьях гнева. До недавнего времени силовые структуры по всему региону относились к вдовам в лучшем случае с большим подозрением, а чаще — как к сообщницам и потенциальным террористкам-смертницам.

Как уже говорилось в предыдущих разделах, в Чечне другие члены семей боевиков также подвергаются жестоким репрессиям, включая незаконные задержания, пытки, сожжения  домов ¹⁸¹. С 2016—2017 годов стали происходить публичные выселения семей убитых боевиков из населенных пунктов якобы по решению сельских сходов, но очевидно, что на самом деле за этим стоят власти. Власти также побуждают родственников убитых полицейских объявлять кровную месть родственникам убитых боевиков. Таким образом они апеллируют к традиции кровной мести, которая еще жива в Чечне, однако манипулируют и извращают ее в своих целях ¹⁸².

Как упоминалось ранее, Северный Кавказ пережил три волны вооруженного подполья. Каждая из волн оставила после себя свою категорию ближайших родственников боевиков: жены и дети чеченских боевиков-националистов (сепаратистов), которые были убиты или осуждены с середины 1990-х годов до начала 2000-х; жены и дети боевиков «Имарата Кавказ»* (2007—2015 годы); жены и дети джихадистов из ИГИЛ* и других группировок, которые воевали на Ближнем Востоке и Северном Кавказе (2013—2017 годы). Все вместе они составляют значительную группу людей.

Если в женах и детях из первой категории сейчас почти не видят угрозы и не подвергают их преследованиям, то за двумя другими пристально следят, причем самое большое внимание уделяется родственникам боевиков второй волны, которые участвовали в деятельности местного подполья и были убиты либо посажены в тюрьму.

Как показывают проведенные нами исследования, жены часто не одобряли решения своих мужей, а порой и не знали о них, особенно в период расцвета «Имарата Кавказ»*. Теперь же они вынуждены отвечать за выбор своего мужа. Вербовщики искусно разрушают отношения между супругами. «Мне было 22, когда муж ушел [в боевики], я была беременна нашим вторым ребенком. В роддом мне принесли от него записку, где говорилось, что я должна смириться с его выбором, что он ушел и умрет, готов к смерти на этом пути, и что мне не надо ждать и надеяться», — вспоминала вдова чеченского боевика в разговоре с центром CAPC ¹⁸³. «Он оставил мне 10 тысяч рублей (180 долларов США) и наших пятерых детей, младшему из которых было два… А потом написал мне из Сирии, что “Аллах позаботится о нас”», — рассказала нам дагестанская вдова убитого боевика ¹⁸⁴. Радикальные проповедники настаивают, что ни жена, ни семья, ни имущество не должны быть препятствием на пути джихада ¹⁸⁵.

Бывает и так, что девушки выходят замуж за радикалов, не понимая, кто они такие, или же мужья радикализируются потом, за годы брака. Вдова боевика, подорвавшегося в Чечне, рассказала: «Он украл меня [с целью женитьбы] прямо из университета. Я его едва знала. Он меня видел несколько раз в автобусе, когда я ехала в университет из нашего села. Пригласил на свидание. Но он мне не понравился. А через месяц он меня украл. После этого пришли мои родственники и предложили мне вернуться домой. Но я согласилась остаться и выйти за него, потому что знала, что у меня очень строгий отец и он мне покоя не даст за это» ¹⁸⁶.

Вдова эмира из Кабардино-Балкарии рассказала, что вышла замуж втайне от своей семьи, потому что ее будущий муж уже был женат, а ее родители не одобряют полигамию. Он обещал ей развестись с первой женой. Лишь позже она увидела у него оружие и поняла, что он боевик ¹⁸⁷.

Хотя часто жены не разделяли ультрарадикальную идеологию мужей, разумеется, есть множество других примеров, когда женщины поддерживали джихадистские идеи, иногда были даже радикальнее мужей и приводили их и своих братьев и сестер в террористические сети.

В Чечне вдовы и жены боевиков и террористов часто лишаются работы, социальных пособий и любых других источников дохода. «Директор [места, где работала женщина] извинилась передо мной и сказала, что ей приказали уволить меня. Что у нее нет выбора […] А еще что я должна забрать детей из садика. Я не удержалась и расплакалась. Было очень трудно объяснить сыну, почему он больше не может ходить в садик, который так любит. Я чувствовала, что меня хотят выжить отсюда, пытаются психологически меня уничтожить, раздавить. У меня столько своего горя внутри, а они делали меня полным изгоем. Они это делали, чтобы наказать меня и запугать остальных. Они прекрасно знали, что я не имела отношения к его [мужа] делам. Я понятия не имела и никогда ему не помогала, но им все равно надо было сломать мне жизнь», — рассказала нам чеченская вдова ¹⁸⁸.

В Дагестане женщин приглашают в полицию на «профилактические беседы» и допросы: «Три-четыре взрослых мужика давили на меня психологически, кричали, оскорбляли. Я была беременна. Отношение было ужасное. В России меня допрашивали сотрудники ФСБ. Все очень вежливо, аккуратно. А наши менты, как цепные псы», — рассказала нам жена осужденного боевика из Дагестана ¹⁸⁹.

В условиях затянувшегося конфликта, когда у многих полицейских коллеги и родственники были убиты боевиками, фактор мести сильно сказывается на их отношении к подобным женщинам. Этим, возможно, объясняется, почему к вдовам боевиков «Имарата Кавказ»* относятся с большей агрессией, чем к вернувшимся из ИГИЛ*.

Помимо давления со стороны правоохранителей, вдовы часто оказываются в изоляции: «Большинство моих друзей порвали со мной все связи. Некоторые извинились [и сказали], что делают это из соображений безопасности» ¹⁹⁰. Нередко родственники мужа пытаются отнять у таких женщин детей в соответствии с чеченскими и ингушскими традициями. Иногда родственники самих женщин не хотят заботиться о «детях террористов» ¹⁹¹. Подобные условия не способствуют ни реабилитации, ни дерадикализации таких женщин.

Дети убитых и осужденных боевиков, как и их матери, находятся в центре внимания силовых ведомств, особенно когда достигают подросткового возраста. С недавнего времени много усилий прикладывается к тому, чтобы такие дети получали полное среднее образование: отделы полиции по делам несовершеннолетних следят за тем, чтобы они ходили в школу, вплоть до того, что если дети бросят учебу, родителей могут лишить родительских прав. Важно, что последние несколько лет в школах не запрещается носить хиджаб, как это было еще десять лет назад, когда девочки из консервативных семей часто бросали школу по достижении пубертатного возраста.

С 2017 года перед Чечней и Дагестаном стоит новый вызов — реинтеграция вдов боевиков ИГИЛ*, которые возвращаются из Сирии и Ирака. Глава Чечни Рамзан Кадыров 2 августа вернул первого чеченского ребенка из Ирака. Его помощник по ближневосточным делам, сенатор от Чечни Зияд Сабсаби (выходец из Сирии) при поддержке МИДа РФ начал разыскивать российских женщин и детей в сирийских и иракских тюрьмах. Это превратилось в одну из самых активных в мире инициатив по возвращению женщин и детей из Сирии и Ирака. Расходы по этой работе взял на себя фонд им. Ахмада Кадырова. На сегодняшний день в Россию возвратились 24 женщины и 105 детей. В декабре 2017 года президент Путин одобрил миссию по возвращению и сказал: «Дети, когда их вывозили в зоны конфликтов, не принимали решение туда ехать, и мы не имеем право их там бросить» ¹⁹².

В Ираке маленькие дети, которые пережили ужасы войны, содержатся в тюрьмах вместе с матерями. Как рассказали центру CAPC их бабушки, которым иногда оттуда звонят, их содержат в переполненных камерах, плохо кормят, не оказывается надлежащей медицинской помощи, у них нет нормальной одежды; те, кто содержит этих детей, часто вымещают на них свою ненависть, поскольку их сообщества также подверглись страшному насилию со стороны ИГИЛ* ¹⁹³.

После того как первых женщин и детей вернули в Россию, отчаявшиеся родственники стали съезжаться в Чечню, где проправительственной НКО «Объектив» поручено составлять списки находящихся в Сирии и Ираке и взаимодействовать с их родственниками. По состоянию на май 2018 года в этом списке насчитывались 1521 женщина и ребенок ¹⁹⁴.

По российскому законодательству члены вооруженных группировок, добровольно сложившие оружие, освобождаются от уголовной ответственности, если они не совершили иных преступлений. Поэтому большинство репатриированных российских женщин было отпущено по возвращении на свободу. Примечательно — и неожиданно, — что наиболее мягко с ними обошлись в Чечне. По возвращении женщин отпустили по домам и позволили строить дальше свою жизнь самостоятельно. В Дагестане же вернувшихся арестовали, а их заявления о добровольной сдаче «исчезли» из материалов дела. Несколько женщин уже приговорены к срокам от четырех до восьми лет лишения свободы с отсрочкой исполнения наказания до того момента, когда их дети вырастут ¹⁹⁵.

«Я до сих пор не могу поверить, что жива, что мои дети сыты, что все эти страхи и ужасы позади», — призналась CAPC мать четырех детей из Дагестана Загидат Абубакарова. Абубакарову приговорили к 8,5 года тюрьмы за участие в ИГИЛ*. Исполнение наказания отложено до тех пор, пока ее младшему ребенку не исполнится 14 лет ¹⁹⁶.

В апреле 2018 года в Ираке как минимум 21 российская женщина была приговорена к пожизненному заключению за участие в ИГИЛ*. Суды над ними проводились с нарушением гарантий справедливого разбирательства, без адвокатов и учета их личных обстоятельств и роли в ИГИЛ*. Вынесения приговоров ожидали еще 42 женщины ¹⁹⁷. По данным руководителя организации «Объектив» Хеды Саратовой, всего на конец 2018 года в тюрьме Багдада официально оставались 57 женщин и 115 их детей из России, а также какое-то количество незарегистрированных женщин, свезенных туда из разных мест содержания ¹⁹⁸.

В декабре 2017 года возвращение женщин из Ирака и Сирии прекратилось. Следующий ребенок вернулся 7 февраля 2018 года без матери. Директор Федеральной службы безопасности (ФСБ) Александр Бортников заявил, что возвращение бывших боевиков ИГИЛ* в Россию представляет собой серьезную угрозу, и что женщины и дети, возвращаемые по гуманитарным коридорам, «все чаще используются главарями международных террористических организаций в качестве вербовщиков, террористов-смертников либо исполнителей терактов, а также связников» ¹⁹⁹. После более чем полугода необъяснимой остановки репатриаций Рамзан Кадыров сообщил, что власти Чечни работают над возвращением 117 российских детей, а еще 300 остаются в лагерях коалиции. Очевидно, что между силовиками идет борьба, и, похоже, возвращение женщин теперь под вопросом. Но, по-видимому, российские власти по-прежнему намерены продолжать вывозить детей.

После длительной паузы 30 декабря 2018 года еще 30 детей (27 из Дагестана и Чечни, а остальные — из других регионов России) были доставлены из Ирака в Москву. Еще 26 детей планировалось привезти домой в январе 2019 года ²⁰⁰.

Несмотря на выражаемые опасения по поводу безопасности, на момент написания этого доклада ни с женщинами, чьи мужья были убиты или осуждены как боевики Имарата Кавказ*, ни с недавно вернувшимися вдовами боевиков ИГИЛ* не проводится никакой систематической работы по реабилитации, дерадикализации и реинтеграции, которая им может быть очень нужна.

Их детям тоже необходимы такие программы — обычно пережитая семьей травма очень болезненно на них сказывается. «Потерять отца уже очень непросто. А в нашем случае, в свете всего того, что за этим последовало, они все время живут в колоссальном стрессе» ²⁰¹. Большинство матерей до подросткового возраста не рассказывают детям, почему и как погибли их отцы. Жена человека, который отбывает очень длительный срок за нападение на Нальчик в 2005 году, пояснила: Я пока им ничего не рассказывала. Они сейчас очень чувствительные. Как им все это объяснить? Я что, должна им сказать “ваш папа герой”? Или “ваш папа террорист”? Их может замкнуть на идее, что они дети врага народа» ²⁰².

Кто-то из матерей предпочитает не скрывать правду, особенно от старших детей, но тогда их детям нужна профессиональная помощь. «Когда мужа арестовали, дети пережили ужасную травму. У них была паника и страх. Особенно они боялись машин с тонированными стеклами, которые постоянно за нами следовали. Психологи из Красного Креста работали со всеми шестью. Беседы, арт-терапия. Им очень нравилось», — рассказала центру CAPC жена ингуша, отбывающего пожизненное заключение за терроризм ²⁰³.

В Кабардино-Балкарии и Ингушетии вдов и жен боевиков не притесняют. Они продолжают работать и получать социальные пособия. Детей мониторят, но так, чтобы это не бросалось в глаза и вызывало беспокойство родственников. В итоге вдовы лучше интегрированы, дети не живут в стрессе и, как следствие, лучше успевают в школе и на внешкольных занятиях. «Я контролирую своих детей. Проверяю их телефоны, контакты в социальных сетях. Записала их на курсы арабского и ислама. […] Каждый день я проверяю их подготовку к урокам, старший сын ходит в инженерный кружок. Младший занимается футболом, очень серьезно тренируется. Еще он ходит на английский после школы», — сообщила нам жена человека из Кабардино-Балкарии, приговоренного к очень длительному сроку за терроризм ²⁰⁴.

Ингушетия — единственная республика, где социализация жен и вдов боевиков была названа приоритетом. Как мы упоминали ранее, в феврале 2017 года в республике были созданы два общественных совета по работе с родственниками боевиков, однако они не превратились в действенные институты ²⁰⁵.Тем не менее местная женская НКО оказывает вдовам психологическую поддержку и помогает приобрести новые профессиональные навыки ²⁰⁶.

Ингушский клуб «Турпалхо» проводит военно-патриотические мероприятия для детей убитых боевиков и сотрудников полиции. В ходе одного из них подростки приезжали в обычный летний лагерь, ничего не зная про отцов друг друга. За неделю до конца смены их собрали вместе и сказали им, кто чей ребенок, но это никак не повлияло на уже сложившиеся отношения ²⁰⁷. Главной проблемой были матери. «Сначала вдовы с обеих сторон восприняли идею собрать детей вместе в штыки. Однако потом некоторые из них даже начали поддерживать отношения, потому что их дети сдружились в лагере» ²⁰⁸.

В некоторых муниципальных образованиях Дагестана тоже пытаются переориентироваться на более конструктивное взаимодействие с такими женщинами. В отдельных районах семьям бывших боевиков выделяют земельные участки, принимают детей в садики в первоочередном порядке ²⁰⁹. Также там стараются переводить старших детей в те школы, где с ними будут лучше работать.

«Одного мужчину недалеко отсюда убили [как боевика]. И обоих его детей привели в мою школу. Мальчик был весь бледный и больной, все еще в шоке. Девочка еще хуже. Мы работали с ними. У меня в школе два психолога, и они занимались с ними. Сначала их надо было просто гладить по голове и обнимать. Я тоже разговаривала с этими детьми. Я сказала мальчику: “Как ты думаешь, зачем Аллах привел в мир людей? Ты родился мусульманином, чтобы ощутить вкус этой жизни. Когда дети вокруг тебе улыбаются, старайся тоже улыбаться”», — рассказала нам директор школы ²¹⁰.

Программы, нацеленные на поддержку реабилитации детей, должны очень внимательно относиться к слабым местам тех, кому они пытаются помочь. Поддерживаемый ребенок должен чувствовать, что государство ему помогает, потому что заботится о его благополучии и успехе, а не потому, что боится, что он станет террористом. Иначе такие усилия повысят риск маргинализации и озлобленности и будут контрпродуктивны.

5.4. Анализ успехов и проблем

Как и в случае с идеологической работой, показатели эффективности профилактики среди групп риска носят в основном количественный характер: число предотвращенных терактов, число охваченных профилактикой людей и проч. В открытом доступе нет систематических, надежных исследований с независимой оценкой эффективности таких методов.

Есть мнение, что успешность профилактических мер, направленных на группы риска, измеряется количеством нападений и величиной террористической угрозы в регионе. Как говорилось в первой части этого доклада, за последние годы уровень насилия существенно снизился. Тем не менее это во многом стало результатом не эффективной профилактики, а военных успехов силовых структур и оттока радикалов на Ближний Восток.

Опрошенные CAPC эксперты в области безопасности и общественные лидеры сходятся в том, что зачистка мирных салафитов в преддверии Олимпиады сильно поспособствовала радикализации и отъезду людей с Северного Кавказа в Турцию, Сирию и Ирак. А последующая практика профучета дала больше негативных, чем положительных результатов. Восприятие салафизма как стадии, предшествующей терроризму, приводит к отчуждению и маргинализации салафитских сообществ, повышает недоверие и даже ненависть к силовым структурам в этой среде. Действующие в регионе правозащитные организации неоднократно подчеркивали, что жесткие силовые меры очень существенно усугубляют радикализацию и были одним из ключевых факторов поддержания кровопролитного конфликта на протяжении более двух десятков лет ²¹¹. Для устойчивого прогресса и эффективной профилактики необходимо обеспечить свободу вероисповедания всем законопослушным гражданам. Власти должны прекратить произвольно задерживать людей без законных на то оснований и санкции суда. Следует немедленно положить конец незаконным практикам, применяемым в Чечне, и провести их тщательное расследование.

 Многообещающие, хотя и неоднозначные результаты дали в Ингушетии и Дагестане несиловые подходы, где большое внимание уделялось диалогу и интеграции законопослушных салафитов. Необходимо тщательно проанализировать извлеченные уроки. Важно признать, что только небольшая часть людей, имеющих радикальные взгляды, берет в руки оружие, поэтому относиться ко всем фундаменталистам как к потенциальным террористам неправильно и контрпродуктивно. Напротив, власти должны предоставить свободное пространство для религиозного диссидентства и даже радикализма в рамках закона. Лучше, чтобы радикальные идеи обсуждались открыто и опровергались, это лишит их ауры героизма и привлекательности «запретного плода».

Контрнарративы должны работать на разных уровнях. Как показывают наблюдения CAPC, общие меры по работе с населением обычно упускают тех, кто уже восприимчив к радикальным идеям. Между тем у салафитских имамов гораздо больше шансов достучаться до них и переубедить. Поэтому мирные салафиты-реформисты могут сыграть ключевую роль в работе с группами риска.

Попытки ингушских и дагестанских властей конструктивно работать с вдовами и детьми бывших боевиков очень важны, для их развития однозначно требуется бóльшая методическая поддержка и ресурсы. С особым вниманием следует относиться к тем, кто возвращается из ИГИЛ*, учитывая всю тяжесть пережитого ими травмирующего опыта, намного более высокую степень изначальной радикализации и последующую идеологическую обработку во время пребывания на Ближнем Востоке. 

VI. Заключение

Конфликт на Северном Кавказе — один из самых затяжных и в определенные периоды самых кровопролитных в Европе — породил мощное вооруженное подполье, которое сначала воевало за независимость Чечни, потом под региональными исламистским лозунгами и, наконец, влилось в глобальное джихадистское движение, ассоциированное с ИГИЛ*.

В этом докладе были рассмотрены факторы, приведшие к радикализации части населения и уходу в боевики, а также нынешние региональные подходы, направленные на профилактику этого явления. Хотя нередко утверждается, что конфликт продолжается благодаря внешним идеологическим влияниям и финансированию извне, в основном ему не дают угаснуть местные социально-политические вызовы, которые нужно систематически устранять. Травмы, нанесенные вооруженным конфликтом в Чечне, были не проработаны, а загнаны вглубь. Вместо инклюзивного политического процесса и примирения в Чечне возникла жестокая диктатура, которая сама стала мощным двигателем радикализации. Не менее важны индивидуальные факторы, и групповая динамика: появление эффективной инфраструктуры и механизмов для работы с ними будет значительно способствовать профилактике насильственного экстремизма.

Сейчас профилактикой на Северном Кавказе в основном занимается государство, полагаясь преимущественно на контрпропаганду. В последние годы федеральное правительство и региональные власти также создают альтернативные каналы для самореализации активной молодежи и ее вовлечения в конструктивную деятельность: волонтерство, участие в различных мероприятиях и форумах. При помощи государства появилось целое направление деятельности по профилактике радикализации и сообщество тех, кто ею занимается: специалистов по молодежной политике, преподавателей, проправительственных НКО и волонтеров. Это сообщество получает бюджетное финансирование и реализует государственные стратегии, направленные на предотвращение распространения террористической и экстремистской идеологии. К сожалению, большая часть подобных мероприятий проводится формально, скучно и не креативно. Обычно такая профилактическая работа становится эффективной, когда за нее берутся отдельные энтузиасты из государственных учреждений или НКО, неравнодушных к самой теме.

Но даже тогда прямолинейность подачи информации и чрезмерный упор на военно-патриотическое воспитание не находят отклика у значительной части молодежи и мешают достучаться до групп риска — людей, которые уже восприимчивы к радикальной идеологии.

Недавние попытки в Ингушетии и Кабардино-Балкарии преодолеть внутриконфессиональный раскол вместо маргинализации и преследования законопослушных салафитов — очень полезное начинание, которое уже дало положительные результаты. Не менее конструктивны и инициативы ингушского правительства по интеграции вдов и детей убитых боевиков и оказанию им социальной помощи. Отдельные районы Дагестана также проводят дальновидную политику, стараясь давать качественное образование детям боевиков и оказывать социальную помощь вдовам. Российские власти предпринимают очень впечатляющие в глобальном масштабе усилия по возвращению детей и женщин из ИГИЛ*, и эти усилия необходимо продолжать. Важно, чтобы возвращающиеся в обязательном порядке проходили через программы дерадикализации и реинтеграции, а также получали помощь и консультации психологов, специализирующихся на травме.

Государственная политика по профилактике идеологии терроризма и экстремизма нуждается в серьезной корректировке, включая поддержку развития навыков критического мышления, повышение доверия к проводникам профилактической работы, поощрение открытых дискуссий, привлечение к мероприятиям независимых публичных фигур и представителей гражданского общества. Важно создать условия для самореализации молодежи, осуществления их реальных, а не определенных государством интересов.

Но самое главное — власти должны систематически устранять многочисленные первопричины конфликта, в частности, пресекать жестокость и коррупцию в полиции, обеспечивать политический плюрализм, отказаться от преследования умеренных салафитских групп, придерживаться принципа верховенства права, содействовать разрешению внутриконфессиональных и межэтнических конфликтов, улучшать качество государственного управления, повышать эффективность государственной экономической поддержки. Кремлю следует срочно принять меры к тому, чтобы Чечня вернулась в правовое и конституционное поле России, и инициировать реальный процесс разрешения конфликта и примирения. Мероприятия по профилактике радикализации не могут подменять собой разрешение конфликта. Без шагов, направленных на систематическое устранение проблем Северокавказского региона, работа по профилактике принесет лишь косметические изменения, а следующие волны радикализации и ухода молодежи в вооруженное подполье будет сложно предотвратить.

Электронный адрес для связи: ksokirianskaia@gmail.com

ПРИМЕЧАНИЯ

* Организация признана террористической и запрещена в России по решению суда

1. Имарат Кавказ (ИК, Имарат) - по решению суда признан террористическим, его деятельность на территории России запрещена ↑
2. Исламское государство (ИГ, ИГИЛ) - по решению суда признано террористическим, его деятельность на территории России запрещена ↑
3. «Россияне против россиян в Сирии», Медуза, 22 марта 2016 г. ↑
4. «Военная операция ВС РФ в Сирийской Арабской Республике — итоги в цифрах», видео, YouTube, 22 августа 2018 г.  ↑
5. «В ходе вооруженного конфликта на Северном Кавказе в 2011 году погибли и были ранены 1378 человек», Кавказский узел, 12 января 2012 г.; «В 2017 году число жертв конфликта на Северном Кавказе снизилось на 39 %», Кавказский узел, 14 марта 2018 г. ↑
6. В АТК входят представители правоохранительных органов, министерств (просвещения и науки, культуры и т. п.) и республиканских комитетов (по молодежной политике, по делам религии). Они разрабатывают и реализуют политику и планы по борьбе с терроризмом в конкретном регионе.  ↑
7. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с экспертом, ранее работавшим в полиции, Махачкала, декабрь 2016 г. ↑
8. «Террористические акты, совершенные террористами-смертниками на территории РФ», Кавказский узел, 22 августа 2018 г. ↑
9. “Точечные удары”: Неизбирательное применение силы федеральными войсками. Сентябрь — октябрь 1999 г.» , Правозащитный центр «Мемориал», 3 января 1999 г. «Конфликт в Чеченской Республике — последние события», резолюция 1240 Парламентской ассамблеи Совета Европы, 25 января 2001 г. Эмма Гиллиган, “Terror in Chechnya: Russia and the Tragedy of Civilians in War” [«Террор в Чечне: Россия и трагедия гражданского населения во время войны»], Princeton University Press, 2009 г.  Доклады Хьюман Райтс Вотч можно найти здесь: https://www.hrw.org/tag/chechnya. Пытки в Чечне: «стабилизация» кошмара», Мемориал and FIDH, 1 ноября 2006.  ↑
10. «В атмосфере страха. “Политический процесс” и парламентские выборы в Чеченской Республике», совместная публикация Правозащитного центра «Мемориал», центра «Демос», Международной федерации прав человека, Международной Хельсинкской федерация и Норвежского Хельсинкского комитета, январь 2006 г. ↑
11. “Rebels kill Chechen president in bomb attack on stadium” [«Боевики убили чеченского президента взрывом бомбы на стадионе»], The Telegraph, 10 мая 2004 г. См. также доклад «Чечня: внутреннее зарубежье», Международная кризисная группа, 30 июня 2015 г.  ↑
12. «Нападение на Нальчик 13-14 октября 2005 года», Кавказский узел, 13 октября 2017 г. “Dozens die as Russian city raided” [«Десятки погибших в результате нападения на российский город»], Би-би-си, 13 октября 2005 г.  ↑
13. Вилайят Нохчийчо (Чечня), вилайят Дагестан, вилайят Галгайче (Ингушетия и Северная Осетия), объединенный вилайят Кабарды, Балкарии и Карачая (Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкессия) и вилайят Ногайская степь (Ставропольский край). ↑
14. “ANALYSIS-Russia's Dagestan now most violent in Caucasus” [«АНАЛИЗ. Российский Дагестан стал главным источником кровопролития на Кавказе»], Reuters, 29 июля 2010 г. “Ingushetia Insurgency Adds to Russia's North Caucasus Instability” [«Ингушское боевое подполье дополнительно дестабилизирует российский Северный Кавказ»], World Politics Review, 18 ноября 2008 г.  ↑
15. Выходцы с Кавказа в рядах ИГИЛ*, Кавказский узел, 21 мая 2018. ↑
16. Аль-Каида - по решению суда признано террористической, ее деятельность на территории России запрещена ↑
17. «Джихад на экспорт? Северокавказское подполье и Сирия», Международная кризисная группа, 16 марта 2016 г. “How Russia allowed homegrown radicals to go and fight in Syria” [«Россия разрешила доморощенным радикалам ехать и воевать в Сирии»], Рейтер, 13 мая 2016. ↑
18. «Ответственность за теракт в метро взяла связанная с “Аль-Каидой” группа», РБК, 25 апреля 2017 г. ↑
19. «Чеченское подполье растет, но молодеет», Кавказский узел, 25 мая 2017 г. ↑
20. 17—18 декабря 2016 года произошли отдельные столкновения в Грозном и его окрестностях. Семеро нападавших были убиты, четверо задержаны. Три сотрудника правоохранительных органов были убиты и один ранен. 10—12 января силовики провели операцию по ликвидации связанной с ИГИЛ* вооруженной группировки в Курчалоевском районе. Были убиты четыре боевика и двое служащих Росгвардии, четверо подозреваемых арестованы. Позже в январе сторонники ИГИЛ* напали на полицию в городе Шали. «Местные жители заявили о задержании родственников убитых в Шали», Кавказский узел, 30 января 2017 г.; «Война детей», Новая газета, 13 марта 2017 г. ↑
21. «Жители Чечни рассказали о новой волне задержаний подростков», Кавказский узел, 27 августа 2018 г. ↑
22. «Из Чечни изгнаны семьи подростков, устроивших нападения на силовиков», информационное агентство Regnum, 5 сентября 2018 г. ↑
23. «Указание Кадырова о контроле над учащимися обеспокоило жителей Чечни», Кавказский узел, 30 августа 2018 г. ↑
24. «КТО здесь: террористов задержали в Подмосковье. ФСБ: в России задержано более 1 тыс. боевиков, предотвращено 18 терактов», Газета, 12 декабря 2017 г. ↑
25. «В России выявили 70 ячеек международных террористических организаций», РИА «Новости», 7 ноября 2018 г.  ↑
26. «“Халифат” остается в России», News.ru, 7 ноября 2018 г. «Уполномочены промолчать», Новая газета, 27 апреля 2018 г. ↑
27. О понятии радикализации см.: Марк Седжвик “The Concept of Radicalization as a Source of Confusion” [«Понятие радикализации как источник путаницы»], Journal of Terrorism and Political Violence, 2010 г.; Питер Нойман “How Rigorous Is Radicalization Research?” [«Насколько тщательно ведутся исследования радикализации?»], Journal of Democracy and Security, 2013 г.; Мартен Бушар “Social Networks, Terrorism and Counter-Terrorism” [«Социальные сети, терроризм и борьба с терроризмом»], Routledge 2016 г.; Линдсей Клаттербак “Deradicalisation programs and Counter-Terrorism: a Perspective on the Challenges and Benefits” [«Программы по дерадикализации и борьбе с терроризмом: польза и трудности»], Middle East Institute. ↑
28. Эрика Харпер “Reconceptualizing the drivers of violent extremism: an agenda for child and youth resilience”,[«Реконцептуализируя факторы, способствующие насильственному экстремизму: повестка для укрепления сопротивляемости детей и юношей»], WANA Institute, 2018. ↑
29. Б. Досье, Ф. М. Могаддам, А. В. Круглански, А. де Вольф, Л. Манн, А. Р. Феддес “Terrorism, radicalziation and deradicalization” [«Терроризм, радикализация и дерадикализация»], Current Opinion in Psychology, 2016 г.  ↑
30. “Radicalization Process Leading to acts of terrorism” [«Процесс радикализации, ведущий к террористическим актам»], Европейская комиссия по вопросам радикализации до насилия, 2008 г.; Б. Досье, Ф. М. Могаддам, А. В. Круглански, А. де Вольф, Л. Манн, А. Р. Феддес “Terrorism, radicalziation and deradicalization” [«Терроризм, радикализация и дерадикализация»»], Current Opinion in Psychology, 2016 г.  ↑
31. К. Яско, А. В. Круглански, А. С. Р. бин-Хассан, Р. Гунаратна, “ISIS: Its History, Ideology, and Psychology” [«История, идеология и психология ИГИЛ*»], глава в книге “Handbook of Contemporary Islam and Muslim Lives” [«Справочник по современному исламу и жизни мусульман»], 2018 г. ↑
32. К. Буи, С. Динос, Э. Джонс, “Psychological process and pathways to radicalization” [«Психологический процесс и пути к радикализации»], Journal of Bioterrorism and Biodefense, 2012 г. А. В. Круглански, Д. Веббе, “The Psychology of Radicalization” [«Психология радикализации»], Zeitschrift für Internationale Strafrechtsdogmatik, 2014 г. Б. Досье, Ф. М. Могаддам, А. В. Круглански, А. де Вольф, Л. Манн, А. Р. Феддес “Terrorism, radicalziation and deradicalization” [«Терроризм, радикализация и дерадикализация»], Current Opinion in Psychology, 2016 г. ↑
33. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с салафитским активистом и блогером, Дагестан, март 2017 г. ↑
34. Интервью CAPC с директором школы и активистом-салафитом, Махачкала, ноябрь 2016 г. и сентябрь 2018 г. ↑
35. А. В. Круглански, М. Гельфанд, Д. Беланжер, М. Хетиараччи, Р. Гунаратна “Significance Quest Theory as the Driver of Radicalization towards Terrorism” [«Теория поиска собственной значимости как двигателя радикализации до терроризма»], глава в книге “Resilience and Resolve” [«Устойчивость и решимость»], с. 17—30, 2015 г. ↑
36. Там же ↑
37. Интервью CAPC с северокавказским адвокатом, Москва, сентябрь 2018 г. ↑
38. К. Яско, А. В. Круглански, А. С. Р. бин-Хассан, Р. Гунаратна, “ISIS: Its History, Ideology, and Psychology” [«История, идеология и психология ИГИЛ*»], глава в книге “Handbook of Contemporary Islam and Muslim Lives” [«Справочник по современному исламу и жизни мусульман»], 2018 г. ↑
39. Наблюдения Екатерины Сокирянской и ее интервью с представителями гражданского общества, Махачкала, 2016 г. ↑
40. Интервью CAPC с родственниками и друзьями радикалов, адвокатами, общественными лидерами, Чечня, Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария, май—октябрь 2018 г. ↑
41. К. Буи, С. Динос, Э. Джонс, “Psychological process and pathways to radicalization” [«Психологический процесс и пути к радикализации»], Journal of Bioterrorism and Biodefense, 2012 г. ↑
42. А. В. Круглански, Д. Веббе, “The Psychology of Radicalization” [«Психология радикализации»], Zeitschrift für Internationale Strafrechtsdogmatik, 2014 г. ↑
43. Интервью CAPC с родственниками и адвокатами радикализовавшихся граждан, Чечня, Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария, май—октябрь 2018 г. ↑
44. Thomas Hegghammer “Terrorist recruitment and radicalization in Saudi Arabia”[«Террористическая вербовка и радикализация в Саудовской Аравии»] Middle East Policy Council, 2006. Olivier Roy “Al-Qaeda. A true global movement”, [Аль-Каида. Воистину глобальное движение], Jihadi Terrorism and the Radicaliation Challenge, 2016. Erica Harper “Reconceptualizing the drivers of violent extremism: an agenda for child and youth resilience”,[«Реконцептуализируя факторы, способствующие насильственному экстремизму: повестка для повышения сопротивляемости детей и юношей»] WANA Institute, 2018. ↑
45. “The myth of the ‘lone wolf’ terrorist” [«Миф о террористах-одиночках»], The Guardian, 30 марта 2017 г. “Lone Wolves No More” [«Больше никаких „волков-одиночек“»], Foreign Affairs, 27 марта 2017 г. ↑
46. Интервью CAPC с родственниками и друзьями радикалов, адвокатами, общественными лидерами, Чечня, Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария, май—октябрь 2018 г. ↑
47. Б. Досье, Ф. М. Могаддам, А. В. Круглански, А. де Вольф, Л. Манн, А. Р. Феддес “Terrorism, radicalziation and deradicalization” [«Терроризм, радикализация и дерадикализация»], Current Opinion in Psychology, 2016 г.  ↑
48. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с заместителем муфтия Кабардино-Балкарии, март 2017 г. ↑
49. Интервью CAPC с отцом боевика, Дагестан, октябрь 2018 г. ↑
50. Интервью CAPC с отцом боевика, Дагестан, октябрь 2018 г. ↑
51. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с адвокатом-правозащитником, Дагестан, март 2017 г. Фрагмент этой цитаты был впервые использован в материале “Dagestan’s Abandoned Counter-insurgency Experiment” [«Дагестан: прекращенный эксперимент по борьбе с подпольем»], Международная кризисная группа, 5 июля 2018 г. ↑
52. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с бывшими сотрудниками полиции, Дагестан, Ингушетия, 2015—2017 гг. ↑
53. Жан-Франсуа Рателль, “North Caucasian foreign fighters in Syria and Iraq: assessing the threat of returnees to the Russian Federation” [«Северокавказские иностранные боевики в Сирии и Ираке: оценка угрозы со стороны возвращающихся в Российскую Федерацию»], Caucasus Survey, октябрь 2016 г. ↑
54. Интервью CAPC с чеченским адвокатом, занимающимся делами о терроризме, Москва, сентябрь 2018 г. ↑
55. “Countering Violent Extremism and Radicalisation that Lead to Terrorism: Ideas, Recommendations, and Good Practices from the OSCE Region” [«Противодействие насильственному экстремизму и радикализации, которые ведут к терроризму: идеи, рекомендации и передовой опыт из региона ОБСЕ»], Управление ОБСЕ по противодействию радикализации и насильственному экстремизму, 28 сентября 2017 г. “Preventing Violent Extremism Through Promoting Inclusive Development, Tolerance and Respect for Diversity” [«Предотвращение насильственного экстремизма путем создания условий для инклюзивного развития, повышения толерантности и уважения к многообразию»], Программа развития ООН, 2016 г. ↑
56. Оливье Рой “Jihad and Death: The Global Appeal of Islamic State” [«Джихад и смерть: глобальный призыв Исламского государства»],издательство «Hurst», 2017 г. ↑
57. См. доклады Международной кризисной группы: «Северный Кавказ: сложности интеграции (I), этничность и конфликт», «Северный Кавказ: сложности интеграции (II), исламский фактор, вооруженное подполье и борьба с ним, «Северный Кавказ: сложности интеграции (III): государственное управление, выборы, верховенство права»; «Северный Кавказ: сложности интеграции (IV): экономический и социальный императивы», 2012—2015 гг.  ↑
58. 3 октября 2017 года после ареста нескольких высокопоставленных должностных лиц из дагестанского правительства впервые в постсоветской истории Северного Кавказа главой мусульманской национальной республики был назначен христианин и русский, не имеющий корней в регионе. «В Дагестане арестованы премьер-министр, мэр Махачкалы, главный архитектор и другие чиновники. Что там происходит»» , Медуза, 5 февраля 2018 г. ↑
59. Интервью CAPC с жителями сел на севере Дагестана, Хасавюрт, май 2018 г. ↑
60. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с сотрудником районной администрации, Махачкала, декабрь 2016 г. ↑
61. “‘You Dress According to Their Rules’ Enforcement of an Islamic Dress Code for Women in Chechnya” [«Одевайся по их правилам. Навязывание исламского дресс-кода женщинам в Чечне] Human Rights Watch, 2011. “OSCE Rapporteur’s Report under the Moscow Mechanism on alleged Human Rights Violations and Impunity in the Chechen Republic of the Russian Federation” [«Доклад спецдокладчика ОБСЕ о предполагаемых нарушениях прав человека и безнаказанности в Чеченской Республике Российской Федерации в рамках Московского механизма»] ОБСЕ, 20 декабря 2018. “‘When a daughter is killed for an offense, I stand and applaud’ What do Chechen activists who harass women online actually want?”[«Когда дочь убивают за нарушение, я встаю и аплодирую. Чего в действительности хотят чеченские активисты, устраивающие харассмент женщинам в интернете ] Meduza, 12 сентября 2017. “‘They Have Long Arms and They Can Find Me’ Anti-Gay Purge by Local Authorities in Russia’s Chechen Republic”, [«У них длинные руки и они могут меня найти» Погром гомосексуалов властями в российской Чеченской Республике] Human Rights Watch, 26 мая 2017.  ↑
62. Интервью CAPC с чеченской журналисткой, Грозный, октябрь 2018 г. ↑
63. Интервью CAPC с чеченским активистом, май 2018 г. ↑
64. Тамара Харуб “Understanding Violent Extremism: The Social Psychology of Identity and Group Dynamics” [«Понимание насильственного экстремизма: социальная психология идентичности и групповая динамика»], Arab Center Washington DC, 25 сентября 2015 г. ↑
65. Наблюдения и интервью CAPC с активистами, местными жителями, общественными лидерами и экспертами с Северного Кавказа, из Чечни, Ингушетии, Дагестана, Кабардино-Балкарии, май—октябрь 2018 г. ↑
66. Интервью CAPC с дагестанским салафитом, Стамбул, март 2017 г. ↑
67. Интервью CAPC с чеченским активистом, Грозный, октябрь 2018 г. ↑
68. Интервью CAPC с чеченским журналистом, Москва, май 2018 г. ↑
69. “Regime Repression and Youth Radicalization in Egypt” [«Репрессивный режим и радикализация молодежи в Египте»], Heinrich-Böll-Stiftung, 1 марта 2017 г. “Preventing Violent Extremism Through Promoting Inclusive Development, Tolerance and Respect for Diversity” [«Предотвращение насильственного экстремизма путем создания условий для инклюзивного развития, повышения толерантности и уважения к многообразию»], Программа развития ООН, 2016 г. ↑
70. “Preventing Violent Extremism Through Promoting Inclusive Development, Tolerance and Respect for Diversity” [«Предотвращение насильственного экстремизма путем создания условий для инклюзивного развития, повышения толерантности и уважения к многообразию»], Программа развития ООН, 2016 г. ↑
71. Доклад российских неправительственных организаций по соблюдению Российской Федерацией Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, ноябрь 2006 г. «Условное правосудие: о ситуации с расследованием преступлений против гражданских лиц, совершенных представителями федеральных сил на территории Чеченской республики в ходе военных действий 1999-2003 гг.», Правозащитный центр «Мемориал», 2 июня 2003 г.; “Legal Remedies for Human Rights Violations in the North Caucasus Region” [«Средства правовой защиты для лиц, чьи права человека были нарушены в северокавказском регионе»], Комиссия по правовым вопросам и правам человека ПАСЕ, 4 июня 2010 г.; «Чечня: внутреннее зарубежье», Международная кризисная группа, 30 июня 2015 г.; «“Как по минному полю”. Чеченские власти против несогласных», Хьюман Райтс Вотч, 30 августа 2016 г. ↑
72. Интервью CAPC с чеченским активистом, Грозный, октябрь 2018 г. ↑
73. Интервью CAPC с чеченской журналисткой, Грозный, май 2018 г. ↑
74. “Это была казнь. В ночь на 26 января в Грозном расстреляли десятки людей” ,Новая Газета, 10 июля 2017.  ↑
75. Интервью CAPC с экспертом по Чечне, Москва, май 2018 г. ↑
76. Интервью CAPC с директором «Мемориала» в Ингушетии Тамерланом Акиевым, Назрань, февраль 2017 г. ↑
77. «Спящая ячейка“ ИГИЛ* в Ингушетии», Эхо Кавказа, 27 ноября 2016 г.  ↑
78. Интервью CAPC с директором «Мемориала» в Ингушетии Тамерланом Акиевым, Назрань, сентябрь 2018 г. «Силовики выдвинули родным Ибрагима Алиева условия выдачи тела», Кавказский узел, 29 июня 2018 г. ↑
79. «Дагестан: убийство братьев Гасангусеновых», Правозащитный центр «Мемориал», 23 августа 2016 г. «В Махачкале местные жители вышли на митинг с требованием найти виновных в убийстве братьев-пастухов», Новая газета, 1 октября 2018 г. ↑
80. Фокус-группа, проведенная Екатериной Сокирянской на ее предыдущей работе. Впервые упоминается в материале “Dagestan’s Abandoned Counter-insurgency Experiment” [«Дагестан: прекращенный эксперимент по борьбе с подпольем»], Международная кризисная группа, 5 июля 2018 г. ↑
81. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с адвокатами Аралбеком Думанишевым и Евой Чаниевой, Нальчик, февраль 2017 г. «Житель Кабардино-Балкарии заявил о пытках», Кавказский узел, 24 мая 2016 г. ↑
82. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с адвокатом Аралбеком Думанишевым, Нальчик, февраль 2017 г. ↑
83. Интервью CAPC с директором «Мемориала» в Ингушетии Тамерланом Акиевым, с директором программы Правозащитного центра «Мемориал» Олегом Орловым, с директором российской программы в Хьюман Райтс Вотч Татьяной Локшиной, Назрань и Москва, февраль—май 2017 г. ↑
84. «Главе центра “Э” МВД Ингушетии вынесли приговор за смерть запытанного», Лента, 27 июня 2018 г. Интервью CAPC с директором «Мемориала» в Ингушетии Тамерланом Акиевым, Назрань, октябрь 2018 г. ↑
85. Интервью CAPC с дагестанской салафиткой, Стамбул, март 2017 г. ↑
86. “United Nations Secretary-General António Guterres urges fight against terrorism while protecting human rights” [«Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш призвал соблюдать права человека в борьбе с терроризмом»], факультет Востока и Африки Лондонского университета, 16 ноября 2017 г.  ↑
87. Эрика Харпер “Reconceptualizing the drivers of violent extremism: an agenda for child and youth resilience”,[«Реконцептуализируя факторы, способствующие насильственному экстремизму: повестка для укрепления сопротивляемости детей и юношей»], WANA Institute, 2018. ↑
88. «Концепция противодействия терроризму в Российской Федерации», Российская газета (интернет-версия), 20 октября 2009 г.  ↑
89. Комплексный план противодействия идеологии терроризма в Российской Федерации на 2013—2018 годы, 26 апреля 2013 г. ↑
90. Стратегия противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года, 28 ноября 2014 г. ↑
91. “Доктрина информационной безопасности Российской Федерации”, Российская газета, 6 декабря 2016. Стратегия национальной безопасности Российской Федерации, 31 декабря 2015. «О Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года» 19 декабря 2012.  ↑
92. См., например, постановление «Об утверждении муниципальной программы администрации МР “Кизилюртовский район” “Комплексная программа противодействия идеологии терроризма в Кизилюртовском районе на 2017 г.”» 01.02.2017. Сайт Кизилюртовского района. www.mr-kizilyirt.ru ↑
93. По некоторым данным, в Чечне и Дагестане предпринимаются попытки замерить качество проводимой работы, в том числе с помощью опросов учащихся, однако пока это не приносит ощутимых результатом. Интервью CAPC с экспертами и специалистами-практиками по ПНЭ, Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Чечня, май — октябрь 2018 г. ↑
94. Анн-Софи Хеммингсен и Карин Ингрид Кастро. “The Trouble with Counter-narratives”[«Проблема с контрнарративами»], Датский институт международных исследований, 2017 г. ↑
95. Так, например, происходит в Ингушетии. Интервью CAPC с председателем ингушской НКО «Общественный фонд социального развития “Генезис”» Маретой Дзейтовой, Магас, сентябрь 2018 г. ↑
96. Единая концепция духовно-нравственного воспитания и развития подрастающего поколения Чеченской Республики, февраль 2013 г. ↑
97. Мюрид — последователь, ученик. Кунта-Хаджи Кишиев (1830—1867) — чеченский религиозный деятель и проповедник в годы антиколониальной Кавказской войны, лидер кадырийского тариката Чечни, основоположник зикризма. Сыграл очень важную роль в исламизации чеченцев и ингушей. Сейчас почти 80 % чеченцев являются последователями его учения. Последователи Кунта-Хаджи верят, что он не умер, и ждут его возвращения. ↑
98. Интервью CAPC с сотрудником одного из министерств Чечни, Грозный, март 2017 г. ↑
99. Интервью CAPC с чеченским преподавателем, Грозный, октябрь 2018 г. ↑
100. Интервью CAPC с чеченским журналистом, Грозный, октябрь 2018 г. ↑
101. По сведениям из многочисленных источников, в Чечне к чиновникам, которые не справились с поставленной задачей или что-то нарушили, может применяется физическое насилие.  ↑
102. Интервью CAPC с чеченским экспертом, Грозный, октябрь 2018 г. ↑
103. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с жителем города Грозный, март 2017 г. ↑
104. Интервью CAPC с преподавателем, Грозный, октябрь 2018 г. ↑
105. Тимур Муцураев — популярный чеченский бард, чьи песни о независимости и джихаде побудили сотни человек уйти в подполье во время войн. ↑
106. Интервью CAPC с чеченской активисткой, Грозный, октябрь 2018 г. ↑
107. Интервью CAPC с чеченским преподавателем, Грозный, май 2018 г. ↑
108. Интервью CAPC по электронной почте с Татьяной Локшиной, ноябрь 2018 г. ↑
109. «Финал конкурса грантов прошел в Минмолодежи Дагестана», РИА «Дагестан», 29 октября 2018 г. ↑
110. «Экстремизм — путь в никуда», Министерство по делам молодежи Республики Дагестан, 24 сентября 2018 г. ↑
111. Имам Шамиль —дагестанский политический, военный и духовный лидер времен Кавказской войны,  предводитель антиколониального сопротивления горцев Чечни и Дагестана, имам Северо-Кавказского имамата. ↑
112. Интервью CAPC с экспертом Министерства по делам молодежи Микаилом Микаиловым, Махачкала, сентябрь 2018 г. ↑
113. «Школьникам рассказали, как обезопасить себя в интернете», Министерство по делам молодежи Республики Дагестан, 5 декабря 2017 г.  ↑
114. «Студенты Даггосуниверситета участвуют в поисковой экспедиции в Ленинградской области», РИА «Дагестан», 4 мая 2018 г. ↑
115. «Дагестанцы стали лидерами по количеству выигранных грантов на форуме “Машук — 2018”», РИА «Дагестан», 21 сентября 2018 г. ↑
116. Интервью CAPC с директором центра профилактики экстремизма Севиль Новрузовой, Дербент, март 2017 г. ↑
117. Интервью CAPC со школьным учителем, север Дагестана, сентябрь 2018 г. ↑
118. Интервью CAPC со школьным учителем, Хасавюрт, октябрь 2018 г. ↑
119. «“Мы не забудем никогда”. Литературно-театрализованное представление посвятили памяти жертв Беслана», Мирмол, 3 сентября 2018 г. ↑
120. Интервью CAPC с директором школы, Дагестан, сентябрь 2018 г. ↑
121. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с редактором дагестанского телеканала, Махачкала, март 2017 г. ↑
122. Екатерина Сокирянская, фокус-группа с молодежью, Махачкала, февраль 2017 г. ↑
123. Интервью САРС с ингушским экспертом по е-мейлу, декабрь 2018 года ↑
124. «Ингушетия стала лидером в СКФО по количеству грантов на форуме “Машук”», пресс-служба Ингушетии, 19 сентября 2018 г. ↑
125. «Антитеррор 2018 – Денежные переводы», видео на официальном сайте муниципального образования «Городской округ город Магас», 4 мая 2018 г. ↑
126. «В Ингушетии продолжаются мероприятия из цикла “ДИЗлайк экстремизму”», видео на официальном сайте Комитета по делам молодежи Республики Ингушетия, 15 декабря 2017 г. ↑
127. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с ингушским политическим активистом Багаудином Хаутиевым, Назрань, март 2017 г. ↑
128. Массовые протесты в Ингушетии начались в октябре 2018 года после подписания главами Чеченской и Ингушской республик договора об административных границах. Ингушские протестующие уверены, что по этому соглашению Ингушетия потеряла значительную часть территории в пользу Чечни. Салафитские имамы чаще всего не поддерживают массовых акций протеста. В данном случае, ссылаясь на опасность насилия в отношении граждан и боясь раскола среди республиканских мусульман, они также не поддержали митинги. Наблюдения и интервью САРС, Назрань, октябрь 2018. ↑
129. В Ингушетии создадут молодежный совет по социализации семей членов НВФ 1.2017. Сайт Ингушетия.ру, В Ингушетии образован Совет по социализации семей участников и жертв вооруженных конфликтов. 14 февраля 2017. Сайт Ингушетия.ру ↑
130. Интервью CAPC с ингушским эспертом по е-мейлу, декабрь 2018 года ↑
131. «Министром по профилактике экстремизма в Кабардино-Балкарии стал Залим Кашироков», Кавказский узел, 3 августа 2015 г. ↑
132. В частности, в 2018 году состоялись следующие форумы: «Время действовать», «Дружный Кавказ», республиканский добровольческий форум «Волонтер КБР-2018», «За мир и согласие». ↑
133. «Сход жителей с. п. Лечинкай, посвященный профилактике терроризма и экстремизма среди молодежи», Духовное управление мусульман Кабардино-Балкарской Республики, 23 октября 2018 г.  ↑
134. Дневной лагерь межнационального и межконфессионального общения «Мир, дружба, я!» в Прохладненском районе КБР. ↑
135. «В Нальчике состоялся республиканский религиозный форум: “Роль исламских богословов в преодолении разногласий исламской уммы Кабардино-Балкарской Республики”», Духовное управление мусульман Кабардино-Балкарской Республики, 2 августа 2018 г. ↑
136. В задачи организации «Боевое братство» входит поддержка ветеранов боевых действий и правоохранительных органов, профилактика экстремизма, духовно-нравственное и военно-патриотическое воспитание детей. ↑
137. Телефонное интервью CAPC с координатором проекта «Вместе!», реализуемого фондом Генезис, в КБР Екатериной Сурковой, ноябрь 2018 г. ↑
138. Там же ↑
139. Интервью CAPC с преподавателем вуза в КБР, Нальчик, октябрь 2018 г. ↑
140. Интервью CAPC с директором Кабардино-Балкарского общественного правозащитного центра Валерием Хатажуковым, Нальчик, октябрь 2018 г. ↑
141. На Северном Кавказе под этим обычно понимается суфизм в Чечне, Ингушетии, Дагестане и другие виды народных исламских практик в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии (где суфийская традиция слаба). Традиционный ислам считается более толерантным течением ислама. Он переплетен с местными традициями, его лидеры признают светские власти и сотрудничают с ними. Многие эксперты-исламоведы критикуют этот термин, считая его неточным и спорным ввиду отсутствия консенсуса, что следует считать «традиционным» исламом в этом регионе. ↑
142. Интервью CAPC с экспертом по ПНЭ, Махачкала, декабрь 2016 г. ↑
143. Официально предмет называется «История религии» или «Основы мировых религиозных культур и светской этики». ↑
144. Интервью Екатерины Сокирянской с жителем Назрани, март 2017 г. ↑
145. Интервью CAPC с  сотрудником Министерства по делам молодежи РД, Махачкала, сентябрь 2018 ↑
146. Интервью CAPC со школьным учителем, Чечня, май 2018 ↑
147. Интервью CAPC по телефону со специалистом-практиком, ноябрь 2018 ↑
148. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе со специалистом-практиком по ПНЭ, Махачкала, март 2017 г. ↑
149. Интервью CAPC с ингушским экспертом по ПНЭ, Магас, март 2017 г. ↑
150. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с экспертом, Назрань, Ингушетия, март 2017 г. ↑
151. Анн-Софи Хеммингсен и Карин Ингрид Кастро. “The Trouble with Counter-narratives” [«Проблема с контр-нарративами»], Датский институт международных исследований, 2017 г. ↑
152. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с муфтием Северной Осетии Хаджимуратом Гацаловым, Владикавказ, март 2017 г. ↑
153. Закон Республики Дагестан «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан (с изменениями на 6 февраля 2018 года)», 6 февраля 2018 г. ↑
154. Подробнее о событиях, предшествовавших нападению на Нальчике в 2005 году см.: «Кабардино-Балкария: На пути к катастрофе. Предпосылки вооруженного выступления в Нальчике 13–14 октября 2005 года», Правозащитный центр «Мемориал», 25 декабря 2008 г. ↑
155. Коль Дж., Алисон Е., Коль Б., Алисон Л. Guidance for identifying People Vulnerable to Recruitment into Violent Extremism. [«Руководство по определению людей, уязвимых рекрутированию в насильственный экстремизм»]. Ливерпульсикй университет, 2012 г. ↑
156. «Традиционного ислама на Северном Кавказе нет», Лента, 4 марта 2015 г. «Северный Кавказ: сложности интеграции (ii), исламский фактор, вооруженное подполье и борьба с ним», Международная кризисная группа, 19 октября 2012 г. ↑
157. Саид Афанди Чиркейский (Ацаев Саид) 27 апреля 2015 года, Кавказский узел ↑
158. «Салафитские имамы Ингушетии обвинили муфтия в разжигании», On Kavkaz, 1 декабря 2016 г. «Отлучить от республики. Как давний конфликт привел к отрешению Юнус-Бека Евкурова от мусульманской общины», Медиазона, 29 мая 2018 г. ↑
159. Рамзан Кадыров рассуждает об убийстве отступников от истинной веры. 7.02.2014 - Сайт правозащитного центра «Мемориал» ↑
160. «Бай-Али Тевсиев», телеканал «Грозный», программа «Вести», 22 января 2014 г. (на чеченском языке, из архива Правозащитного центра «Мемориал», перевод с чеченского — «Мемориал») ↑
161. Интервью CAPC с чеченскими салафитами, Грозный, Назрань, Москва, май—октябрь 2018 г. «В Чечне объявлена охота на сторонников идей салафизма», Голос ислама, 1 февраля 2014 г. «Кадыров отчитал исповедующих салафизм жителей Чечни», Кавказский узел, 12 февраля 2016 г. «Правозащитники назвали массовые задержания в Грозном охотой на ваххабитов», Кавказский узел, 4 ноября 2015 г.  ↑
162. Интервью CAPC с местными чеченскими активистами, пострадавшими и родственниками пострадавших, Грозный, май—октябрь 2018 г.  ↑
163. Интервью CAPC с местными чеченскими активистами и журналистами, Грозный, май 2018 г. ↑
164. Телеканал «Грозный», программа «Вести», 22 января 2014 г. (на чеченском языке, из архива Правозащитного центра «Мемориал», перевод с чеченского — «Мемориал») ↑
165. Подробнее о профучете см.: «Контртеррор на Северном Кавказе: Взгляд правозащитников. 2014 г.— первая половина 2016 г.», Правозащитный центр «Мемориал», 7 июня 2016 г.  ↑
166. Интервью CAPC с женой осужденного боевика, Махачкала, май 2018 г. ↑
167. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе с сотрудником районной администрации, Махачкала, декабрь 2016 г. ↑
168. «Дагестан: профилактический учет потенциальных экстремистов отменен?», Правозащитный центр Мемориал», 29 марта 2017 г.  ↑
169. Интервью CAPC с адвокатом «Мемориала» в Дагестане Муратом Магомедовым, Махачкала, сентябрь 2018 г. ↑
170. Интервью CAPC с дагестанским салафитским активистом, Махачкала, сентябрь 2018 г. ↑
171. Интервью CAPC с чеченскими правозащитниками, Грозный, февраль 2017 г. ↑
172. Интервью CAPC с чеченскими активистами, Грозный, февраль 2017 г. ↑
173. Интервью CAPC с активистами, адвокатами, бывшими задержанными, Грозный, февраль 2017 г. ↑
174. Интервью CAPC с местным активистом, Грозный, март 2017 г. ↑
175. «Чечня: массовое похищение жителей Грозного», Правозащитный центр «Мемориал», 5 декабря 2017 г. «Чечня: семеро похищенных жителей Грозного на свободе»» , Правозащитный центр «Мемориал» , 29 декабря 2017 г. ↑
176. «Дагестан: массовые задержания прихожан мечети на улице Венгерских бойцов», Правозащитный центр «Мемориал», 15 апреля 2016 г.  ↑
177. «Дагестан: массовые задержания прихожан мечети на улице Венгерских бойцов», Правозащитный центр «Мемориал», 15 апреля 2016 г.  ↑
178. Интервью CAPC со сторонниками имама Магомеднаби Магомедова, Хасавюрт, май 2018 г. ↑
179. Подробнее о деле Магомеднаби Магомедова см. на его странице на сайте «Мемориала» в разделе, посвященном политзаключенным: https://memohrc.org/ru/defendants/magomedov-magomednabi.  ↑
180. Интервью CAPC с бывшими сотрудниками дагестанской полиции, Министерства по делам молодежи, имамами, журналистами, Махачкала, 2017—2018 гг. ↑
181. «Чечня 2004: „Новые“ методы “контртеррора”. Захват заложников и репрессивные действия в отношении родственников предполагаемых комбатантов», Правозащитный центр «Мемориал», 17 марта 2005 г. «Чечня: около 30 сельчан пытали, требуя оговорить земляков», Правозащитный центр «Мемориал», 28 июня 2017 г.  ↑
182. Кровная месть (чир) строго регламентирована в Чечне. За одного убитого мужчину родственники жертвы могут «взять» одну жизнь у семьи убийцы. Это должен быть либо сам убийца, либо его ближайший родственник по мужской линии. Если же убийца уже убит, никакой кровной мести не объявляется. Поэтому нельзя объявить кровную месть уже убитому боевику. ↑
183. Интервью Екатерины Сокирянской по скайпу с вдовой убитого боевика, проживающей в Европе, март 2017 года ↑
184. Интервью Екатерина Сокирянской с вдовой убитого боевика, Махачкала, март 2017 ↑
185. Интервью CAPC с салафитским лидером, Махачкала, март 2017 г. ↑
186. Интервью Екатерины Сокирянской на ее предыдущей работе со вдовой боевика, Чечня, март 2017 г. ↑
187. Интервью Екатерины Сокирянской со вдовой боевика, Нальчик, март 2017 г. ↑
188. Интервью CAPC по скайпу с чеченской вдовой боевика, которая сейчас живет в Европе, сентябрь 2018 г. ↑
189. Выходцы с Северного Кавказа часто называют Россией другие регионы страны. Интервью CAPC по скайпу с женой осужденного боевика, июнь 2016 г. ↑
190. Интервью CAPC по скайпу с чеченской вдовой террориста-смертника, которая сейчас живет в Европе, сентябрь 2018 г. ↑
191. Согласно обычному праву Чечни и Ингушетии после развода дети, как правило, остаются с отцом. ↑
192. «Путин похвалил Кадырова за возвращение женщин и детей из Сирии», Кавказский узел, 14 декабря 2017 г.  ↑
193. Интервью CAPC с бабушками детей, остающихся на территории Ирака, Чечня, Дагестан, Кабардино-Балкария, сентябрь 2018 г. ↑
194. Интервью CAPC с директором организации «Объектив»  Хедой Саратовой и сотрудницей «Объектива»  Алпой Газиевой, Грозный, сентябрь 2018 г. ↑
195. Там же ↑
196. Интервью CAPC с Загидат Абубакаровой, вернувшейся из ИГИЛ*, Махачкала, сентябрь 2018 г. ↑
197. «“Страшные приговоры, ничего не понятно”: как в Ираке судят россиянок за связь с террористами», RT, 29 апреля 2018 г. ↑
198. «Возвращаемые из Ирака российские дети находились в тюрьме с матерями» РИА «Новости», 28  декабря 2018 ↑
199. «ФСБ против Рамзана Кадырова?», Paragraphs Online, 23 ноября 2018  ↑
200. «Нальчанка добилась возвращения внучки из Ирака», Caucasus Knot, 2 January 2019. ↑
201. Интервью CAPC по скайпу с вдовой бывшего боевика, сентябрь 2018 г. ↑
202. Интервью CAPC с женой осужденного боевика, Нальчик, октябрь 2017 г. ↑
203. Интервью по скайпу, взятое Екатериной Сокирянской на ее предыдущей работе у жены ингуша, осужденного за терроризм, март 2017 г. ↑
204. Интервью Екатерины Сокирянской с женой осужденного боевика, Нальчик, октябрь 2017 г. ↑
205. «В Ингушетии социализируют семьи погибших боевиков и правоохранителей», OC Media, 28 февраля 2017 г. ↑
206. Интервью CAPC с помощником-советником главы Ингушетии Тамарой Мальсаговой, сентябрь 2018 г. ↑
207. «В Дагестане откроют детдом для детей убитых боевиков и силовиков. Зачем?», Медуза, 29 декабря 2016 г. ↑
208. Интервью CAPC с Маретой Дзейтовой, Магас, сентябрь 2018 г. ↑
209. В некоторых районах длинные очереди на детские сады из-за нехватки социальной инфраструктуры. ↑
210. Интервью CAPC с директором школы, Дагестан, май 2018 г. ↑
211. «Правозащитники связали радикализацию молодежи на Северном Кавказе с давлением силовиков», Кавказский узел, 29 июня 2016 г. «Отчет по итогам круглого стола “Причины радикализации части молодежи и противодействие идеологии ИГИЛ* на Северном Кавказе”», Правозащитный центр «Мемориал», 23 августа 2016 г.  ↑