«Традиция» в современных северо-кавказских обществах это очень зыбкое, неустойчивое понятие. У нас наблюдается кризис традиций, который связан в свою очередь с кризисом идентичности. Мне бы хотелось поговорить именно об этих процессах и о том как это влияет на качество нашей жизни.
Кризис идентичности северо-кавказских женщин (впрочем, как и мужчин, но мужчин надо рассматривать отдельно, потому что у них немного другие причины и последствия), на мой взгляд, связан с их дисориентацией в обществе в связи с размытостью идентичности, с чрезмерной патриархализацией кавказского (и российского) общества в целом, гипер-сексуализации образа женщин и превращения женщин из субъекта в объект (в том числе и сексуального насилия). Эти процессы имеют довольно глубокие корни, но не разобравшись в них, мы не сможем выйти из кризиса.
Одним из мифов, например, является интерпретация северо-кавказских обществ сквозь призму гендерных противопоставлений и патриархальности. Мы и сами поверили охотно в этот и во многие другие мифы и поддерживаем их ввиду колониальности нашего сознания, нашего мышления и колонизированности знаний (в том числе и о нас самих).
Начнем с того, что кавказским обществам не была присуща чрезмерная патриархальность и гендерные противоречия в том понимании, в котором они существуют сейчас. Гендер и патриархальность это в большей степени западные конструкции, которые были навязаны многим «местным» культурам (native cultures), у которых были свои социо-культурные понятия, свои этикет, свои нормы поведения, выработанные и орпобированные веками и нашедшие свое отражение в языках, то есть все то, что мы называем «традициями». Процесс навязывания начался с началом эпохи колонизации, то есть с началом эпохи нового времени или эпохи модерности, то есть когда Запад начал вырабатывать знания о нас и нам же навязывать преломленные сквозь призму Европоцентристского взгляда искаженные образы и понятия. Об этом очень хорошо и оригинально написала наша землячка Мадина Тлостанова в своей работе «Деколониальные гендерные эпистемологии и евразийское пограничье», в которой она рассматривает все эти процессы через призму теории деколониального поворота. По определению Тлостановой, до нас эти западные образы дошли в еще более преломленном и искаженном виде, так как проводниками являлись такие «вторичные» (второсортные), «компенсаторные» империи как Российская и Османская империи, и позже Советская империя, поэтому Северный Кавказ необходимо рассматривать как «множественно колонизированное пространство» с четко выраженной колониальностью бытия, мышления и знания (в том числе и о себе самих – самопознания, самоощущения).
Общеизвестный факт, что колонизаторы уделяли огромное внимание женщинам колонизированных народов, создавали и описывали их образы (всем известные легендарные образы черкешенок, например) окрашивая их в экзотичные тона и загоняя их в узкие ориенталисткие рамки, таким образом навязывали им чужие идентичности (как правило, взгляд их был субъективным и смотрели они сквозь призму своей «цивилизации» не разбираясь особо в «варварских» традициях). Кстати, некоторые национальные нарративы аппелируют именно к таким образам без соответствующего анализа и, не пытаясь развенчивать эти мифы, что еще больше усложняет ситуацию для тех, кто оказался между мифом и реальностью. Тогда на самом деле происходит то, что мы смотрим на себя сквозь чужие линзы и, видя искаженный образ, верим, что это мы и пытаемся ему подражать, т.е. мы подражаем нашему искаженному образу и искажаем его еще больше. И как следствие таких извращенных, навязанных образов происходит процесс само-экзотизации, само-сексуализации женщин, т.е. они сами себя рассматривают и воспринимают как объект, нежели как субъект. К этому еще стоит добавить, что российская массовая культура в целом является откровенно сексистской, то есть женщина зачастую преподносится или преподносит себя как объект «потребления».
Деколонизация мышления и знаний предполагает радикальный пересмотр позиций и концепций, которые мы уже считаем естественными, но на самом деле они были навязаны извне, и мы настолько в них поверили, что считаем их нормативными. Например, в отношении традиций – в 18-19 веках западный европоцентристский дискурс навязывает противопоставление между «цивилизацией» и «традицией». Традиция представляется как нечто варварское, патриархальное, тормозящее развитие общества, и именно традиции колонизированных народов рассматриваются под таким углом зрения (до бывших и современных колоний России это противопоставление опять же доходит в более извращенных формах, потому что Россия сама являлась «полуцивилизованной» империей подражающей западным образцам).
Поиск ориентиров пока что приводит в никуда, и мы будем блуждать до тех пор, пока мы не разберемся во всех этих наслоениях и не научимся распознавать искусственно созданные западные и российско/советские конструкции. Разрешение кризиса связано, на мой взгляд, с тем насколько успешно будет проведена политическая, культурная, и эпистемологическая деколонизация, т.е. деколонизация языка, знания, мышления, возрождения местных комологий, экономик, и форм знаний. Я не призываю вернуться к доколониальным формам существования общества, но стоит попытаться найти тот духовный, экономический и экологический баланс, который был присущ северо-кавказским обществам, применяя местные знания и общечеловеческие ценности заложенные в этикете кавказских народов.
Размытость идентичности и невозможность на данный момент осуществить полный контроль над своей идентичностью, над своим северо-кавказским дискурсом ввиду засилья других дискурсов.
Неудивительно, что в такой ситуации молодые люди, в том числе и женщины, обращаются массово к другим идеологиям с четко выраженными границами и ориентирами, в частности к исламу (по крайней мере, как это казалось раньше, а сейчас в связи с кризисом и в этой религии, вполне возможно, что пошел спад интереса).
Являются ли женщины активными агентами и субъектами, вовлечены ли они в процессы принятия решений и управления, в том числе и своей собственной жизнью, или они являются пассивными объектами, которые вынуждены подчиняться из за недостатка ресурсов и механизмов контроля, социально-экономической незащищенности («свадьба века» также продемонстрировала эту диллему).
«Свадьба века» - ничего традиционного там не было и быть не могло, это была искаженная копия на еще более искаженную копию, максимально удаленную от оригинала, для массового потребления (оттуда же все эти стереотипичные высказывания о том, что должна была делать невеста на чеченской (или шире кавказской) свадьбе, смотреть в пол или в потолок, быть пассивной, радоваться или печалиться, и т.д.)
