Размышления об относительности морали, права, человеческих принципов стали любимым занятием интеллектуалов ХХ столетия. Жан-Поль Сартр, предаваясь этому занятию, описал жизненную коллизию, произошедшую с его учеником. В 1940 году Франция была оккупирована нацистской Германией. Молодой человек оказался перед сложным выбором: вступить в "Сражающуюся Францию", но оставить в одиночестве мать, потерявшую старшего сына и мужа, или же, помогая матери, отказаться от борьбы с оккупантами. "Что делать?" - как видим, не только русский вопрос. Сартр отвечал, что "никакая писаная мораль не может дать ответ", т.к. покинуть мать - зло и остаться безучастным к судьбам Родины - также не добродетель. Что ни сделаешь, все будет плохо, "всюду клин".

Похоже, то, что происходит сейчас в Чечне, ставит перед нами еще более сложный выбор. Сегодняшние общественные настроения (что фиксируют и многочисленные соцопросы) далеки от патриотического оптимизма а-ля "август четырнадцатого". Ежедневные и уже ставшие привычными сообщения о террористических актах, гибели российских военнослужащих, милиционеров, пограничников, мирных жителей разрушают всеобщую уверенность в том, что "чеченский кризис" вообще когда-нибудь (уже не важно, с каким результатом) разрешится.

Каков же выбор? Прекратить военные действия, пойти на новый Хасавюрт, уйти и покаяться? Но не надо быть крупным специалистом, чтобы понять: это означает дальнейшую эскалацию сепаратизма и эффект "домино" для российской государственности. Продолжить "контртеррористическую операцию"? Но это в свою очередь неизбежно повлечет за собой новые жертвы. Любая, даже ограниченная, военная или полицейская операция требует жертв. Это не генеральские выдумки, а печальные реалии. Лучше бы перед таким выбором не оказываться. Но, увы, именно такой выбор мы имеем сегодня.

Чечня ? площадка для постмодернистских концепций.

Постмодернисты всего мира даже не подозревают, какой благодатной почвой для их построений ("интеллектуальных игрушек") является современная Чечня. Практически ни одна закономерность, ни одно общепринятое определение здесь не работает. Возьмем для примера наиболее простые и не требующие развернутого обоснования понятия "мир" и "война". В традиционном понимании это ? тезис и антитезис. Мир есть безопасность, стабильность, спокойствие. Война же, напротив, выступает синонимом насилия, гибели и разрушения. События последнего десятилетия в Чечне перевернули с ног на голову традиционную антитезу. Анализируя "чеченский кризис", политологи высказывают мысль о его "циклическом характере", о чередовании мирной и военной фаз.

Конструкции "первая" и "вторая чеченская война" кочуют из одного текста в другой, не подвергаясь критическому осмыслению. Следуя подобной логике, мы должны рассматривать "довоенный" (1991?1994 гг.) и "межвоенный" (1996?1999 гг.) периоды как периоды мира в "мятежной республике". Между тем даже поверхностный анализ реальных событий тех лет показывает, что подобная оценка, мягко говоря, не выдерживает критики. Два "мирных" периода в Чечне ? это складывание криминально-этнократического режима на территории одного из субъектов РФ, массовые ограбления и убийства, прекращение вследствие разбойных нападений регулярного железнодорожного сообщения, вытеснение нечеченского населения.

По данным последней Всесоюзной переписи 1989 года в Чечено-Ингушской АССР проживало 294 тыс. русских. Число же русских беженцев из "мятежной республики" определяется в 220 тыс. человек. И пик исхода русского населения приходится на первые годы ичкерийского революционного эксперимента, то есть на "годы мира". Этнической дискриминации подверглись не только русские. Исход ногайского населения из Шелковского района ? прекрасная иллюстрация реализации "мирного сценария" по-ичкерийски.

В 1995 году наши "общечеловеки" находили немало аргументов для если не оправдания, то "понимания" мотивов рейда Шамиля Басаева на Буденновск. Он-де мстил за гибель одиннадцати родственников. А сам рейд ? ответ на бомбежки Грозного, Самашек и других населенных пунктов непокорной республики. Только авторы тех "песен" забывали вставить куплеты о том, что легендарный Шамиль в 1991?1994 ("мирные годы"!) захватывал в Минводах пассажирский самолет, зверствовал в Абхазии, брал в Кабарде в заложники пассажиров автобуса. И делал он все это тогда, кода никакие российские пули не свистели в Грозном и Самашках, бомбы не рвались, а родственники были в добром здравии.

Зато в соседних с "мятежной республикой" территориях "годы мира" совпали (во многом благодаря стараниям близких и далеких "родственников" покорителя Буденновска) с резким всплеском криминальной напряженности (убийства и похищения людей, угон скота, техники и пр.). По сути дела, геополитическая ситуация в сопредельных с Чечней регионах вернулась к началу XIX в. Те же набеги абреков, только с мобильными телефонами и "стингерами". В "мирные годы" получила развитие "чеченская колонизация" ? процесс, так и не ставший предметом серьезного политологического анализа. Запустевшие в результате набегов новых абреков ставропольские земли (в наибольшей степени урской район) стали заселяться чеченскими колонистами, которые, естественно, получали "карт-бланш" от их вооруженных соплеменников. "Мирные годы" не прошли и без вооруженного противостояния ичкерийских революционеров и частей российской армии. В 1997?1999 годах российская 136-я бригада в Буйнакске неоднократно становилась объектом нападений со стороны боевиков. Местные специалисты тут же отметили любопытное совпадение ? набеги на воинскую часть происходили одновременно "с выпусками диверсионных школ Хаттаба" (своего рода практические занятия или экзамены для выпускников).

Отдельного разговора заслуживает "второе издание рабовладельчества" в мятежной республике. Количество рабов в независимой Ичкерии не поддается (хочется верить, пока не поддается) точному определению (по данным депутата Госдумы РФ от Чечни А. Аслаханова, число рабов составляет 70 тыс. человек). Между тем, социально-экономическая "эффективность" рабства была продемонстрирована как раз в "мирные годы". В 1996?1999 годах руками рабов возводилась стратегически важная для мятежной республики дорога в Грузию.

Экспорт ичкерийской революции в Дагестан в августе?сентябре 1999 года и российский ответ открыли новый "военный период" чеченского кризиса. Говорить о том, что силовая акция принесла жителям Чечни и сопредельных территорий избавление от крайностей "мирной жизни", было бы неверно. Тем не менее, очевидно, что теракты и гибель военнослужащих и мирных жителей не являются особенностями исключительно "второй чеченской кампании". Подобные эксцессы характерны для любой войны (силовой операции). Факты же свидетельствуют, что после сентября 1999 года улучшилась криминальная обстановка в соседних с Чечней Дагестане и Ставрополье, уменьшились набеги новых абреков и случаи похищения людей. Постепенно происходит инкорпорирование пророссийски настроенной чеченской элиты в состав российской, а всей республики ? в состав РФ.

Таким образом, понятия "война" и "мир" применительно к ситуации в Чечне требуют серьезных дополнений и уточнений. Говорить об этих категориях как об отвлеченных идеальных типах невозможно. Необходимо четко определить, о каком мире и какой войне идет речь. Слова "мир" и "война" на Кавказе требуют эпитетов. Очевидно, что для России и ее граждан (независимо от этнической и религиозной принадлежности) "ичкерийский мир" во сто крат хуже " российской войны", которая завершится миром, но уже на российских условиях.

"Война до победного конца" как основная предпосылка мира.

История не раз доказывала, что "война до победного конца" способна дать мощный импульс стабильности и поступательному развитию, разрешить или временно снять проблемы "проблемных" регионов. Без "войны до победного конца" против Крымского ханства в конце XVIII века Россия так бы и платила "поминки" хану и с крайним напряжением сил отражала бы набеги татарской конницы (последний был в 1769 году!). Включение же Крыма в состав империи положило конец перманентному южному фронту на границах империи, способствовало заселению и хозяйственному освоению огромных площадей. "Одесса-мама" и "Ростов-папа", город Чехова (Таганрог) и черноморские курорты Крыма ? следствие войны, доведенной до победного конца "екатерининскими орлами".

Та же "война до победного конца" против наибов Шамиля превратила Кавказ из "гнезда разбойников" (по выражению А.П. Ермолова) в "кавказскую Швейцарию". Именно после капитуляции Шамиля в Гунибе (1859 г.) стала возможной эмансипация рабов в Дагестане (1866?1868 гг.), предпринятая царским правительством. В ходе этой эмансипации имперское правительство ассигновало 11 300 руб. для оказания материальной помощи освобождаемым рабам и 15 500 руб. для компенсации рабовладельцам. Более того, вчерашние рабы освобождались на 8 лет от налогообложения. Известный в том же Дагестане мыслитель Магомед Хандиев таким образом оценил утверждение Российской империи в горах Кавказа: "Если в прежние годы многие из нас находили возможным грабить соседей, то теперь наоборот, мы осознали, что это ремесло сделалось уже невозможным, и большинство из нас свыкается с этим убеждением. Не думаю, чтобы в настоящее время, по крайней мере, у нас в Дагестане, случаи грабежа повторялись чаще, чем, например, в Московской губернии. Мы, горцы Дагестана, в большинстве своем не питаем никакой ненависти к русским за то, что они отняли у нас возможность грабить и убивать. В другом они нас не притеснили. Чего мы не вытерпели при Шамиле! Мы меньше потеряли от русской картечи, чем от хищничества мюридов! Настоящее время нам представляется в виде пробуждения от страшного сна, в виде излечения от тяжкой болезни". Как ни трудно это признать, но среди наиболее эффективных "лекарств" от грабежей и "хищничества" и во времена имама Шамиля и князя Барятинского, и во времена Шамиля Басаева и генерала Трошева были российские штыки и орудия. Успешные военные операции, проводимые Россией, всегда давали основу для стабильности и поступательного развития в регионе. Только за 5 лет (1905?1910 гг.) число учащихся начальной школы на Кавказе возросло на 35,6%. Именно после "успокоения" Кавказа в регионе появилось женское образование, были созданы грамматики для бесписьменных народов (в частности, чеченский букварь на основе русского алфавита был создан знаменитым русским ученым лингвистом П.К. Усларом), стало развиваться здравоохранение. Было бы неверно изображать жизнь кавказских народов под имперской дланью как "золотой век". И попытки русификации, и эмиграция представителей кавказских народов в Турцию ("махаджирство") стали оборотной стороной медали. Однако желающим рассматривать курс России (и императорской, и постсоветской) как политику жандарма следовало бы обратиться к актуальным и сегодня словам наместника Кавказа графа И.И. Воронцова-Дашкова: "Общественная жизнь... [на Кавказе] имеет своеобразные черты и не может не создавать совершенно особых задач по управлению, отличающихся от общих норм управления Империей. Эти местные особенности жизни нельзя игнорировать, насильно подгоняя их под общеимперские рамки, но необходимо их использовать, организуя в направлении, отвечающим целям единства государства".

И в начале прошлого, и в начале нынешнего столетия у России есть два пути для выхода из "кавказского тупика": вести "войну до победного конца" за торжество своих (и не только своих, но и общецивилизационных, а потому и кавказских) экономических, политических, культурных интересов либо соглашаться на мир, сопровождающийся лихими налетами абреков, кровной местью и захватом заложников. Но где гарантия, что за подобным "миром" не последуют другие войны, куда более дорогостоящие и разрушительные, чем нынешняя?