Мнение социолога, специалиста по политическим процессам в Дагестане и на Северном Кавказе, заведующего сектором Кавказа Центра цивилизационных и региональных исследований РАН, кандидата философских наук Энвера Кисриева о ситуации в Дагестане после смены правящей элиты.
- По Вашему мнению, что изменится на политической арене после избрания нового президента Дагестана?
- Конечно, изменения неизбежны, но резких перемен, переворотов не будет. Длившееся весь период новейших трансформаций правление одной личности после ее ухода не может не вызвать серьезных перемен. Но перемены будут взвешенными и постепенными. Может быть, через год мы уже заметим какие-то существенные подвижки, хотя резкого изменения не предвидится. К власти пришел человек не силового плана и не конкурирующий с предыдущем руководителем на экономическом поле. Надо учитывать, что Магомедали Магомедов сохраняет политическое влияние благодаря тому, что ему предложена Путиным должность в Администрации президента. Еще более значимым является то, что его сын Магомедсалам следом за тем, как Алиев был избран президентом Дагестана, стал одним из трех крупнейших руководителей республики — председателем парламента. Все это создает ситуацию, когда гирьки на весах поменяли так, что политические чашечки только чуть-чуть покачнулись.
- Можно ли четко сказать, какие кланы в Дагестане за что отвечают? Например, силовики — чьи люди?
- Силовики у нас ничьи. Трудно было бы себе представить политический процесс в Дагестане, если бы они принадлежали к какому-то клану. Четкого распределения на кланы в республике нет. В этом и есть особенность Дагестана. У нас действительно были структуры, которые я называю этнопартиями. Они стали складываться в республике в период нарастающего хаоса на рубеже 80-х и 90-х годов. Тогда они, конечно, носили силовой характер и пришли на смену авторитета государственной власти. Создавались на разной основе, в том числе, и на чисто уголовной. Так, в конце 80-х многие важные функции обеспечения социальной справедливости (без кавычек) в Махачкале выполняли воры в законе. Это не шутка!
- А как обстоит ситуация сейчас?
- С традиционным криминалитетом дагестанцы покончили довольно быстро. Стали выдвигаться и утверждаться новые структуры вокруг новых харизматических лидеров. Поддержкой им, как правило, служили, помимо родственников и друзей, люди, принадлежащие к одному джамаату. Такие организации и получили название этнопартий, поскольку обладали всеми структурными и функциональными атрибутами политических партий. Но они строились не на классовом или идеологическом базисе, а на традиционных, этнических солидаристских связях на уровне сельского поселения (джамаата) или группы близких джамаатов. Этот феномен можно назвать исторической регрессией.
Дело в том, что в традиционном Дагестане до прихода русских жизнь местного населения протекала в городах-государствах (джамаатах) — компактных поселениях, состоящих из нескольких (от трех до десяти) больших родовых групп с четко очерченной территорией, со своими принятыми населением и записанными законами, основанными на мусульманском праве. Джамааты обладали политическим суверенитетом, правом решения оставаться независимыми, объединяться на договорной основе (или отделяться) с другими соседними джамаатами в единый союз. Джамаатская, а не национальная, идентичность продолжала оставаться в Дагестане более сильной и при колхозном строе. На ее основе стали складываться, но уже теперь в городах, где развивались основные события, эти новые группировки.
Они как бы реанимировались из прошлого, но в новом качестве - в условиях образовавшегося хаоса новейшего времени.
- Между этими этнопартиями и происходит сейчас основная борьба за власть?
- В рамках одной национальности складывалось много самостоятельных этнопартий, которые конкурировали между собой не менее ожесточенно, чем с этнопартиями других национальностей. Их было очень много, и ни одна из них не могла рассчитывать на полный успех в борьбе за власть в республике. Поэтому в Дагестане сложилось переплетение множества конфликтующих и объединяющихся на основе каких-то конкретных целей силовых группировок. Способность достигать и удерживаться на высоких должностях обеспечивалась не только авторитетом лидера этнопартии, силой его джамаата, но и способностями договариваться и выполнять договоренности с другими этнопартиями. Любое высокое должностное лицо, хотя и могло быть лидером или представителем какой-то определенной этнопартии, тем не менее, не могло пользоваться своим креслом исключительно в собственных интересах. Поэтому говорить о том, что в Дагестане какие-то кланы владели какими-то секторами хозяйства или ресурсами, — ошибка. Так складывались отношения до самого конца 90-х, когда Москва стала возвращать себе власть в республике. Особенно заметным это стало с момента военного вторжения в Дагестан в 1999 году со стороны Ичкерии, когда государство возглавил В.Путин.
- Можно ли говорить, что кто-то сегодня в республике тщательно контролирует доходные отрасли, например, рыбу, нефть или газ?
- Ни один человек, ни одна этнопартия, как я уже сказал, не могла в Дагестане целиком контролировать, скажем, рыбу, нефть, газ и т.д., потому, что у нас, в отличие от других регионов Северного Кавказа, не могли сложиться на столько мощные однородовые или семейные группировки, способные удерживать в своих руках такие большие "арбузы". Любой силовой сегмент политической структуры республики неизбежно нуждался в поддержке множества союзников. Постепенное возвращение власти Москвы на местное политическое поле стало разрушать этот сложившийся здесь баланс, потому что "гравитационное поле" столицы России легко превращает в ничто все силовые упражнения местных группировок. Теперь должности и иные возможности местных авторитетов начинают зависеть не от их весовых категорий и способностей взаимодействовать с другими, а от обыкновенных административных циркуляров Кремля. Лидеры этнопартий стали превращаться в обычных чиновников, если они вовсе не исчезали с политической сцены. Чем больше Москва возвращает себе рычаги власти, тем меньше остается в местном руководителе качеств авторитета - лидера этнопартии и тем больше в нем становится от обычного чиновника, администратора. Нынешний руководитель теперь не сможет собрать в своем джамаате десяток автобусов с автоматчиками, как это бывало раньше, и приехать на центральную площадь Махачкалы, когда там будет решаться вопрос о занятии той или иной важной должности. Так иногда случалось в Дагестане в недалеком прошлом. Теперь чапаевским наскоком должность себе не завоевать.
- То есть Дагестаном сейчас больше правят чиновники, чем чапаевы?
- Да, Дагестан возвращается к власти бюрократов, в социологическом смысле этого термина, т.е. к власти государственного чиновника, служащего. Магомедали Магомедову в первой половине и середине 90-х годов приходилось вести сложную политическую игру с множеством самодовлеющих силовых группировок, чтобы удержать республику в политическом равновесии. Его политический успех заключался в том, что ему удавалось сохранить это равновесие, всегда обнаруживая силовой центр — золотую середину множественных линий напряжения. Представление об авторитарности его правления — свидетельство непонимания политических реалий Дагестана того времени.
- Меняются ли принципы управления власти с приходом Москвы?
- Административная жесткость, авторитарность правления председателя Гос. Совета Дагестана стали складываться только в период возвращения в республику власти Москвы. Только тогда, когда он смог опереться на реальные рычаги центра, местные силовые поля перестали что-либо значить в принятии им политических решений. Таким образом, Дагестан опять превращается в политическую подсистему, которая целиком управляется из Москвы. Поэтому теперь смена власти в Дагестане - это не переворот, не смена одной конструкции правящих этнопартий на другую, а замена одного высшего руководителя другим. Сейчас предсказуемость последствий смены руководителя намного выше, чем если бы это произошло в середине 90-х. Таким образом, можно считать, что нынешний переход власти произошел в нужное время и в нужном месте.
- Как Вы охарактеризуете Магомедали Магомедова и Муху Алиева?
- Магомедали Магомедов — мастер политических комбинаций, открытый и чуткий ко всем значимым воздействиям - как угрожающим, так и поддерживающим его. Он быстро и эффективно ориентируется в ситуациях с высокой степенью неопределенности, способен пойти на любые компромиссы, не упуская из виду и не уступая в главном. Эти его качества способствовали тому, что Дагестан весь период лихолетья сохранил свою внутреннюю целостность и неизменную лояльность по отношению к центру.
Муху Алиев — руководитель другого склада, его нельзя называть "человеком команды Магомедали". Он вообще не человек команды. Он высококлассный управленец такого механизма, который имеет предсказуемые рабочие характеристики. В противном случае, он либо построит работающий механизм, либо откажется от управления. Он высоко эрудированный, компетентный и чрезвычайно работоспособный руководитель технократического склада. Алиев способен не только эффективно управлять механизмом власти, но и "отремонтировать" или усовершенствовать его, если это понадобится. Он не терпит неопределенностей и, по всей видимости, плохо себя чувствует в хаотических ситуациях. Но такие времена, похоже, уходят в прошлое. Ему удалось, как это не покажется невероятным после того, что пришлось пережить за последние 20 лет простым гражданам, сохранить в глазах дагестанского общества репутацию человека принципиального и не коррумпированного.
- Как Вы считаете, будет ли передел собственности в Дагестане?
- Думаю, будет. Но правильнее назвать это упорядочением, приведением всего хозяйства в законное состояние. Тяжелое наследие реформ 90-х является серьезной проблемой по всей стране. Но такие понятия, как "передел", сейчас не годятся. Все, что проблематично с точки зрения закона, должно будет получить требуемую легитимность. Наведение строго законного порядка будет важнейшей сферой деятельности нового руководителя Дагестана. Оно не связано никакими обязательствами или обещаниями эпохи буйных "прихватизаций", поэтому ему будет легче решать эти задачи. К тому же, оно встретит в этом деле полную поддержку со стороны центра.
- В Дагестане новый премьер — Шамиль Зайналов. В правительстве республики происходят перестановки, новые назначения, сокращения должностей. Это тот самый бюрократический передел, о котором Вы говорили?
- Шамиль Зейналов - тоже управленец технократического плана. Он успел проявить себя выдающимся молодым управленцем еще в эпоху позднего коммунизма. В схватках за должности и ресурсы 90-х годов он участия не принимал, лидером или активистом каких-либо этнопартий не был. Но завоеванный им ранее авторитет и высокая компетентность позволили ему занять должность руководителя аппарата помощников и советников премьер-министра, а затем стать представителем Дагестана в верхней палате Федерального Собрания РФ. Его назначение оказалось для меня неожиданным, но только потому, что я привык следить исключительно за известными дагестанскими "тяжеловесами". Однако постфактум могу сказать, что лучшей кандидатуры в том случае, если новая власть начнет, прежде всего, решать те вопросы, которые были обозначены выше, найти было бы трудно. К тому же он кумык, и, тем самым, принцип этнического представительства остается незыблемым, что очень важно для Дагестана.
Перемены и перестановки в аппарате — обычное явление. Если Вы спрашиваете, могут ли они послужить политической дестабилизации, отвечаю: нет. Тот поезд уже ушел. Однако это не означает, что впереди нас определенно ждет светлое будущее. Как это не покажется парадоксальным, сейчас самая большая угроза подстерегает нас на путях наведения государственного порядка. Рухнувшее общество не бунтует, его протест носит рассеянный характер. Люди разбрелись, как муравьи раздавленного муравейника, и каждый занялся решением проблем своего собственного выживания. Поэтому несправедливости, насилие, растаскивание собственности - какими бы чудовищными они не были - не вызвали дружного сопротивления. Именно наведение порядка, когда государство начинает прилагать усилия, чтобы деятельность людей приобрела законное русло, чревато провоцированием жесткого сопротивления широких слоев населения, восстаниями и бунтами. В тяжелое лихолетье те, кто остался на плаву, сами находили свои пути выживания. Теперь же государство, которое тогда ничего не сделало, чтобы помочь простым людям, в лице деятелей, успешно устроившихся в это же самое лихолетье, начинает требовать от них порядка и законности.
- А сейчас жизнь дагестанцев на каком уровне?
- Дагестанское общество - одно из самых обездоленных. Безработица достигла нетерпимых пределов, и, что самое опасное, она не может быть решена или ослаблена, она может только расти.
Молодежь обращается к исламу как к последнему моральному спасательному кругу. Источники существования большинства населения таковы, что с этим не может мириться государство, желающее, чтобы все было по закону. Но попытка урегулировать этот вопрос будет означать отнесение большинства граждан к нарушителям законов, более того, это будет равносильно отказу им в праве на существование. Поскольку предоставить им возможность получения легальных средств существования государство не сможет. Мы все хотим жить в упорядоченном и законном мире, но усилия, которые мы станем сейчас прилагать в этом направлении, чреваты серьезными социальными беспорядками.
- На Ваш взгляд, возможны ли какие-то силовые акции: возбуждения уголовных дел или иные преследования членов старой команды?
- Я уже говорил, что "команда" в Дагестане — понятие очень расплывчатое, я бы сказал, диффузное. Вы не представляете себе, как переплетены в родственном и деловом отношении дагестанские фамилии. Поэтому судебное преследование любого человека, с одной стороны, может выглядеть "наездом" на одну "команду", а с другой — на другую. Всегда были и будут возбуждения уголовных дел. Но силовых акций против крупных собственников, спровоцированных властью, уверен, не будет. Если Вы под членами старой команды имеете в виду близкое окружение Магомедали Магомедова, то, думаю, такие акции исключены.
Март 2006 года
С Энвером Кисриевым беседовал Александр Николаев. Впервые опубликовано на сайте ИА "Национальные интересы".