Общественности стал известен ответ РАН на "добровольное вхождение Адыгеи в Россию", который республиканское правительство скрывало больше года.

О том, что в распоряжении руководства Адыгеи имеется ответ Института российской истории Российской академии наук (РАН) с оценкой адыго-русских отношений XVI-XVIII веков, республиканские общественники говорили с весны прошлого года. Они просили передать им его ксерокопию не раз, но неизменно получали отказ. "Сами сделайте запрос", - отвечали им.

Сегодня корреспондент "Кавказского узла" получил его от источника, близкого к правительству республики. Полное название документа "Об обстоятельствах адыго-русских отношений в XVI-XVIII вв. и правомерности датировки добровольного вхождения Адыгеи (Черкесии) в состав России в середине XVI века". Подписал его доктор исторических наук Трепавлов В. В.

В нем говорится о "союзнических отношениях", как в свое время предлагала трактовать этот факт общественность, но не о добровольном вхождении территорий. Однако, несмотря на наличие этого документа в распоряжении Правительства РА, как, вероятно, и Правительства РФ подготовка к празднованию в республике и Москве продолжается.

"Активные политические связи между княжествами Северного Кавказа и Россией начались с середины XVI столетия, - отмечается в ответе. - По принятым тогда дипломатическим порядкам, эти отношения нередко оформлялись особыми соглашениями ("шертями") и сопровождались заверениями в подданстве ("холопстве"). Однако в те времена представления о подданстве, покровительстве, сюзеренитете и т. д. порой оказывались довольно условными. Как показывает не только кавказские материалы, но и сибирские, калмыцкие и др. "подданство", декларируемое на основании "шертных" договоров, следует сопровождать серьезными оговорками. Двухсотлетняя эпопея многократного "шертования" адыгских, дагестанских, грузинских и прочих владетелей русским царям подтверждает эту особенность международных отношений позднего средневековья.

Кавказоведы давно определили ее, и большинство авторов отнюдь не склонно буквально воспринимать заключавшиеся тогда альянсы как переход адыгов в подданство русскому "белому царю". Их обоснованно интерпретируют как результат совпадений интересов местной правящей элиты и российских властей, как свидетельство политического союза, направленного против третьих сил – соседних держав, боровшихся за Кавказ. Лавирование между Персией, Турцией и Россией часто составляло основу внешней политики местных правителей. Итогом такого лавирования являлось периодически возникавшее на Кавказе "общее холопство" - признание подчиненности одновременно русскому царю и персидскому шаху или османскому султану".

"Кроме того, неоднократные договоренности о "пребывании под царскою высокою рукою" нельзя рассматривать как обязательства, принимаемые навечно (несмотря на соответствующие выражения в документах). "Шерти" отнюдь не были равнозначны межгосударственным пактам нового времени; они являлись персональными соглашениями правителей и теряли свою силу после ухода от власти одного из них, отчего требовали периодического обновления.

В середине XVI в., одновременно с завоеванием Иваном IV Казанского и Астраханского ханств и выходом Московского государства к Каспию, были установлены дружеские связи Москвы с некоторыми адыгскими правителями. В 1552, 1555, 1557 гг. к Ивану Грозному приезжали посольства из Кабарды и от западных (закубанских) адыгов с просьбой о принятии их в подданство, о помощи против экспансии крымских ханов и в борьбе против казикумухского (дагестанского) шамхала.

Но о присоединении северокавказских территорий к России в тот период говорить пока рано: слишком отдалены были пока русский рубежи. Это оказалось лишь началом сближения. Причем, если Кабарда с тех пор находилась в целом под российским влиянием, то западные адыги через несколько лет признали сюзеренитет крымского хана и османского султана, что надолго прервало их связи с Россией (практически до конца XVIII в.).

В XVIII в. развернулось открытое военное противостояние России и Турции. Адыгам то и дело приходилось выбирать между этими двумя соперниками, объявляя о верности то одной, то другой стороне. В Петербурге не преувеличивали степень их покорности и вовсе не считали их подданными империи. Учитывая их военный потенциал, на адыгов смотрели прежде всего как на орудие геополитического действия, т. е. как на традиционно лояльную, но внешнюю силу.

Официальные основания для распространения юрисдикции России на Северный Кавказ появляются лишь в XVIII в., после Кючук-Кайнарджийского (1774 г.) и Ясского (1791 г.) русско-турецких договоров, а реальная власть империи распространилась на этот регион только в следующем столетии. Соответственно и ведущая роль России в исторических судьбах местных народов становится ощутимой не ранее этого периода. Окончательное присоединение Северо-Западного Кавказа к Российской империи мы склонны связывать с окончанием Кавказской войны в первой половине 1860-х гг.

Следовательно, превращение Адыгеи в составную часть России оказалось длительным процессом. Ход этого процесса в действительности определялся не пунктами соглашений XVI в., а постепенным развитием российской государственности, военными и дипломатическими успехами России, ее территориальным расширением в сторону Кавказа.

Строго говоря, никакого присоединение или "добровольного вхождения" адыгов в состав России в середине XVI в. не произошло. Появившаяся в последние годы в региональном кавказоведении формулировка "военно-политический союз", на наш взгляд, гораздо более адекватно отражает характер адыго-русских отношений до конца XVIII в., хотя она также условна и требует пояснений. Все-таки союз возможен между сопоставимыми по военному могуществу и экономическим ресурсам партнерами; кроме того, иерархический ранг российских монархов был намного выше статуса адыгских предводителей.

Таким образом, мы полагаем, что 450 лет назад произошло не присоединение Адыгеи к России, а установление между ними союзнических отношений", - говорится в ответе Института российской истории Российской академии наук (РАН).