В "Чистом поле"

Военная операция, которую в ночь с 7 на 8 августа 2008 года начала Грузия в Южной Осетии, называлась "Чистое поле". Её жертвами стали тысячи мирных жителей, которые, после выступления Саакашвили, впервые за несколько дней находились, в полной уверенности, что уж эту ночь они смогут спать спокойно.

Первая ночь

Около 12 часов ночи 7 августа Цхинвал начали обстреливать из крупнокалиберных орудий. Были слышны разрывы гранатометов, минометов и еще чего-то мощного. Но из-за того, что в последнее время город постоянно ночью подвергался обстрелам, мы с мамой решили не спускаться в подвал, а ночевать дома.

Жили мы на четвертом этаже пятиэтажного корпуса, на первом этаже которого располагались два продуктовых магазина. Рядом с нами был дом престарелых, детсад, школа, и жилые здания - девятиэтажные, пятиэтажные, четырех- и двухэтажные. Квартал утопал в зелени. С нашего балкона открывался чудесный вид на запад. Сколько замечательных закатов и потрясающе звездных ночей он нам подарил! Справа видны Кавказские горы: гордые, величавые, не снимающие белую папаху даже в самое жаркое лето. Слева - далеко-далеко - Малый Кавказский хребет - горы там синие. В хорошую погоду можно разглядеть крохотные деревеньки у их подножья.

Справа - Осетия, слева - Грузия.

Сразу за нашим районом, километрах в трех, находится грузинское село Никози. Там было расположено одно из основных укреплений грузинских военных. Цхинвал оттуда постоянно обстреливали. В ночь с 7 на 8 августа 2008 года обстрел был слишком интенсивным, и мы решили лечь на полу. От разрывов чуть не вылетали оконные стекла, но боязнь спускаться ночью в темный подвал при постоянном обстреле, была еще сильнее, чем страх за свою жизнь. Ночь мы пережили на четвертом этаже. В городе, по которому стреляли "Грады". Системы залпового огня. "Грады" из Гори.

Первый день (8 августа 2008 года)

Я проснулась от жуткого грохота. Взорвалось что-то огромное и где-то рядом. Это "Град" попал в соседний дом. Не помню, как мы с мамой оказались в подвале - четыре лестничных пролета пробежали в одно мгновенье.

Там уже сидели наши соседи: три женщины с мужьями и девушка с ребенком. Они провели в подвале всю ночь и нервы у всех были уже на пределе. Каждый из них утверждал, что русские, как в 1990-е, бросили Южную Осетию.

"Ну, почему Россия нас не защитит, ведь мы же тоже ее граждане?" - таким был основной невысказанный вопрос. Говорили, что наша югоосетинская армия и секунды не выстоит против грузинских частей. Вспоминали, какие страшные зверства творили грузины в Южной Осетии в начале 1990-х. Но женщины есть женщины - даже в тот момент все казалось ещё не так страшно: под разрывы "Градов" обсуждались последние сплетни двора и другие новости. Мужчины нервно курили. Однако, с чего бы ни начинался разговор, он заканчивался одним - русские нас предали. Попытки возражать воспринимались как чрезмерный и ничем не оправданный оптимизм.

Недоумение вызывал и тот факт, что было полное ощущение, будто стреляют только по нашему дому. Лупят и лупят именно по нему.

Вдруг из подвала соседнего подъезда нам сквозь обрез трубы закричали, что наш дом горит. "Нужно отключить газ! Вентиль рядом с вами на первом этаже!". Вентиль был на улице. На улице продолжался обстрел. Дом горел.

Наши мужчины вылезли через окно первого этажа. Обнаружили, что вентиль много выше их. Пришлось искать лестницу, чтоб добраться до вентиля и закрутить.

Все это время продолжали стрелять из "Градов". Все это время квартиры в первом подъезде нашего дома продолжали гореть.

Наконец, мужчины закрыли вентиль. Наши соседи из первого подъезда бросились тушить огонь. Тушить пришлось долго. Горящий газ успел уничтожить четыре квартиры и огонь перекинулся еще на два этажа.

Все это время раздавались разрывы. Все это время люди молились.

Через какое-то время, по цепочке, до нас дошла весть, что огонь потушен.

У нас появилась другая проблема - нечем кормить ребенка. Бутылка молочной смеси, которую его мама принесла в подвал, закончилась. Пришлось подниматься в квартиру. Принесли про запас.

Где-то в обед мы услышали лязг гусениц. Верившие в Россию заулыбались, мол, видите - никто нас не предавал, и мы, наконец, спасены! Несколько танков промчалось мимо нас в центр города. Два, судя по звуку, остановились где-то рядом.

Люди, как подсолнухи к солнцу, жмурясь от слишком яркого, после сырого подвала, света, потянулись к выходу. Не знаю, что нас остановило, но мы не вышли из подъезда. В соседнем доме пожилой мужчина оказался неосмотрительней. Он выбрался из дома, начал махать руками и кричать: "Мы победили! Ура! Ура!". Танк развернулся к нему и выстрелил. Затем танк выстрелил по дому, в котором жил убитый им человек. Потом по нашему дому.

Это все мы узнали потом. А в тот момент, мы, уже готовившиеся выйти навстречу спасителям, оглушенные взрывом, вновь очутились на своих местах в подвале. В результате разрушения стены у нас появилось маленькое окошечко, через которое мы могли видеть улицу. Нам, не знавшим, что в город вошли грузины, было не понятно, что происходит. В подвале не ловился сигнал мобильных телефонов. Не было ни телевизора, ни радио. Вот уже сутки не было света. Одна свечка на весь подвал коптила где-то в углу.В этой враждебной, наполненной войной темноте, мы ждали. Ребенок периодически плакал - ему хотелось к свету. Нам тоже, но мы держались. Слезы пока были непозволительной роскошью.

Откуда-то с юга начал нарастать гул и звук топающих ног. Один из мужчин посмотрел в брешь в стене. И тогда мы услышали грузинскую речь. Часть грузинских солдат направилась в город. Другие заняли магазин над нами. Мы могли слышать их речь, видеть их бегущие ноги.

Никаких надежд не осталось - грузины в городе.

Не знаю, как выразить, то, что я пережила. Помню две мысли: "Почему мое сердце не разрывается?" и "Почему я не взяла нож?". Я всегда думала, что для христианки убивать себя - это слишком большой грех, но страх попасть в плен был гораздо сильнее.

Женщина, рядом упала на сырой пол и стала громко молиться. Я тоже молилась. Ногти впились в ладони до крови, но боли не было - один холодный жуткий страх, что вот они сейчас спустятся в подвал.

Не знаю, сколько это продолжалось, но женщины вокруг стали перешептываться, что если грузинские солдаты спустятся в подвал, то нужно обязательно сразу же отозваться. Тогда мы выживем, - иначе они закинут гранату. А мне страшней было попасть в плен, и молилась я о том, что если грузины нас найдут, то пусть лучше сразу закинут гранату.

Все это время шла война. Наши пытались выбить их из города. Уже были подбиты два танка. Но горстка людей в холодном сыром подвале ничего об этом не знали. Одни из них молились, другие - готовились сдаваться в плен.

В какой-то момент, по улицам раздался топот, грузинские войска стали уходить - быстро, впопыхах, бегом. Огонь переместился куда-то дальше.

В проломе появился парень с автоматом наперевес. Кто-то узнал в нем знакомого. "В городе идут бои", - крикнул он и пробежал мимо.

Через какое-то время солдаты Саакашвили вновь вошли в Цхинвали через грузинское село Никози. Они громко кричали: "Сакартвело чемо!" (груз. - "Это наша земля!") и что-то ещё на своём языке. Позже, женщины с детьми, нашедшие убежище в штабе миротворцев рассказали мне, что по пропагандистскому грузинскому каналу "Алания" показывали, как грузины стоят во дворе нашей школы, размахивают автоматами и орут то же самое. Рассказывали, что грузинская журналистка вела передачу в прямом эфире с танка, гордо рассказывая о покоренных сепаратистах.

Внезапно грузины куда-то быстро-быстро побежали. Пехота исчезла, но появились танки, а с воздуха началась ковровая бомбардировка города.
Сначала грузинские войска с боями прошли по центральным улицам с юга на север, затем откатились обратно.

Потом, после часа сравнительной тишины на улицах появились люди. Стали осматривать свои дома. Где-то раздался плач. Нашли раненного. Я долго уговаривала маму перебежать к нашей тете, но она боялась. К тому времени тетя пробралась к нам сама и рассказала, что их соседка с детьми, с братом и его детьми были расстреляны танком на выезде из Цхинвала, при попытке выбраться на объездную Зарскую дорогу. Они не знали, что на выезде уже стоят грузинские танки. В стремлении спастись они нашли смерть.

Вновь раздались разрывы и тетя заторопилась к себе. Мы тоже бросили все и пошли вместе с ней. У них в подвале было ещё теснее, но там было больше молодых девушек, подростков.

Вторая ночь

Наверное, в кризисной ситуации, на пороге смерти в людях просыпается все самое лучшее, что в них есть. В ту ночь в подвале люди делились самым последним что у них было: последняя краюха печенья - самому младшему, последнюю чистую простыню - соседу. Люди стали обмениваться вещами, никто не думал, что мы сможем выжить.

Но человек ко всему привыкает, организм требует отдыха и эту ночь под постоянным обстрелом мы провели в полусне.

Второй день (9 августа 2008 года)

Утром все немного стихло. Поскольку за прошедшие сутки мобильный телефон у меня разрядился, а сходить с ума от неизвестности уже было невыносимо, я решила доехать до расположения российских миротворцев, где по слухам работал генератор, подзарядить аппаратуру и вернуться домой.

Мама просила, что бы я там и осталась - думала, так будет безопаснее. Мне повезло - я встретила машину, водитель которой согласился провезти меня до штаба миротворцев. Мы доехали до середины города (а жила я на окраине), но он встретил знакомых, которые сообщили, что в городе работают грузинские снайперы, и дальше водитель ехать отказался. Я стояла и думала, как быть дальше - и вперед идти страшно и назад. На мою удачу мимо проходил солдат миротворческих войск, возвращаясь в часть, и я пошла с ним. Когда мы были где-то в 500 метрах от штаба, в южной части города, откуда я пришла, завязался сильный бой. Обстреливали чем-то очень мощным - разрывы были слышны так отчётливо, словно стреляют где-то совсем рядом. Звуки боя постепенно приближались и мы бросились бежать.

В убежище штаба миротворцев я подсоединила аппаратуру к электропитанию и стала ждать. Потекло время. Обстрел становился все сильнее. Периодически мы бросались на пол, укрываясь забытым на стуле бронежилетом, - как будто это могло нам помочь.

Мой телефон наконец зарядился и я смогла выбраться из бункера и позвонить начальству. У меня началась истерика. Мысли были настолько путанные, что я не понимаю, что и как я говорила. Ведь все это время мы ничего не знали, о том, что происходит вокруг. И, как оказалось потом, весь мир ничего не знал о нас. На территории Южной Осетии сутки шла война. Русские все никак не могли решить, вступаться за нас или нет, а в это время по городским кварталам Цхинвала стреляли из всего, из чего только можно стрелять, отавтоматов, до систем залпового огня. И в каждом подвале, в каждом доме спрашивали, почему огонь ведётся именно по их дому, - "что грузины такого знают о нашем доме, что так сильно его обстреливают?".

Весь город подвергся нещадной бомбардировке. Грузинские танки разъезжали по Цхинвалу, шли бои. Завязалась танковая дуэль с подошедшей российской бронетехникой.

А я сидела у миротворцев и сходила с ума от того, что бросила родных. Потом журналисты, находившиеся в части, выступили с обращением предоставить им коридор, для выезда из города. Появился сопредседатель СКК Борис Чочиев и дал интервью телевизионным каналам, заявив, что Россия нас предала. Я умоляла его взять меня с собой в город, чтобы хотя бы немножко быть ближе к родным. Но никто меня из части не выпустил.

Из журналистов в штабе миротворцев остались только Степаненко, Гусаров, Поддубный, со своими съемочными группами, а также корреспондент русской версии журнала "Ньюсуик".

Третья ночь

Третья ночь прошла как в бреду. Я ничего не знала о родных. Периодически проваливалась в сон, затем снова принималась молиться за спасение своих родных. Я понимала, что шансов немного, но все же очень на это надеялась.

Третий день (10 августа 2008 года)

Утром бои из города переместились куда-то южнее. Я смогла выйти на улицу в поисках своих родных. Каким-то чудом я добралась до дома. Шла долго, периодически прячась то там, то здесь.

Слава Богу, мама и тетя остались живы. Из соседних домов раздавались рыдания, - кого-то убили, кого-то ранили.

Мама сказала, что наш дом сгорел. Но это была такая мелочь по сравнению с тем, что стало с сотнями людей. Я уговорила ее уехать из города, пообещав, что и сама уеду при первой же опасности, с другими журналистами.

Так закончилась моя война.

14 августа 2008 года