ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

Северный Кавказ – самый многонациональный и один из самых проблемных регионов Российской Федерации вследствие как исторических процессов, так и событий новейшей российской истории.

Кризис на Севере Африки и на Ближнем Востоке в силу религиозных, этнических, геостратегических факторов повышает интерес к этому региону. Ситуация на ближайших сопредельных территориях – в Нагорном Карабахе, Абхазии и Южной Осетии – повышает планку от категории "интерес" к категории "вовлеченность". Сочинская Олимпиада для многих станет дополнительным катализатором.

Рассмотрим несколько аспектов проблемы с внешнего ракурса.

В рамках рассматриваемой тематики повышенное внимание нужно уделять внешнему воздействию со стороны стран Ближнего и Среднего Востока, а также возможному влиянию развития нынешних событий в регионе на северокавказский трек.

Исламский фактор меняет вектор внешнего воздействия: если у нас его раньше больше ассоциировали с поощрением со стороны Запада, то для последнего сейчас это – предмет явной озабоченности, что подтверждает, в частности, включение США радикальной мусульманской организации "Имарат Кавказ" в список террористических структур. На Западе высказываются мнения, что народы Северного Кавказа постепенно ориентируются не на Москву или "европейскую Россию", а на Ближний Восток. И это не может не беспокоить.

Обратим внимание на некоторые аспекты:

Во-первых, никакой единой "арабской политики" по отношению к Чечне, российским антисепаратистским операциям и действиям в других республиках региона не наблюдалось. Одна из причин — отсутствие политического и конфессионального единства внутри арабского мира, разнонаправленные национальные интересы Сирии, Ирака, Саудовской Аравии, Ливии, Египта.

Во-вторых, многие государства арабского мира были заинтересованы в активизации роли России в процессе ближневосточного урегулирования, а, следовательно, внутреннее ослабление России не входило в число их приоритетных целей и задач. Многие из этих государств поддержали позицию Москвы и в 1994 г., и в 1999 г. Чечня и другие северокавказские республики не стали рассматриваться в арабском мире, как "второй Афганистан".

В-третьих, необходимо четко разделять официальные позиции государств арабского мира, исламистски настроенных, в отличие от властей, представителей тамошнего общества и сетевых фундаменталистских структур. Многие из арабов, воевавшие в Чечне и в регионе, у себя на родине преследовались властями. Ни одна из арабских стран не признала независимости Чечни или "отдельной исламской территории" (Кадарской зоны в Дагестане), хотя ичкерийские делегации добивались приемов на официальном уровне в ОАЭ и Катаре. Позиция Организации Исламская конференция (ОИК) по Чечне всегда была достаточно отстраненной.

Иное дело — представители исламистских движений стран мусульманского Востока. Исламистское движение в Египте, несмотря на жесткое давление и репрессии со стороны светской власти, всегда было очень сильно. Идеологически оно имело серьезное влияние на исламистов далеко за пределами страны. Северный Кавказ не стал исключением. Так, своеобразный политический манифест дагестанских радикалов, книга Магомеда Тагаева "Наша борьба или повстанческая армия имама" — это интерпретация идей и подходов известного египетского идеолога Саида Кутба. Последний разработал концепцию "джахилии", согласно которой "правильные мусульмане" должны вести борьбу не только с "безбожным коммунизмом" или "торгашеским капитализмом", но и внутри мусульманских стран, в которых принципы веры подверглись значительному искажению. И сейчас, спустя 12 лет после издания "Нашей борьбы" этот труд играет важную роль в мобилизации борцов за "истинную веру".

В-четвертых, "арабское проникновение" не является единственным вариантом привнесения вируса радикального ислама на северокавказскую почву. Не менее важным источником "исламизации" региона являются Центральная Азия и Пакистан. В этом случае также нужно четко разделять официальные позиции властей и действия сетевых исламистских структур. В работах известного российского исламоведа А.Ярлыкалова доказано, что в Нефтекумский район Ставропольского края салафитские (ваххабистские) идеи проникли благодаря активной деятельности Саида-муллы, гражданина Узбекистана. И если проповедники из стран арабского мира придают большое значение идеологической сфере, то пакистанские поборники "чистоты ислама" акцентируют внимание на "практике" (т.н. "вооруженный джихад").

Известно, что помощь террористам в регион поступает из зоны на границе между Афганистаном и Пакистаном, являющейся одним из основных очагов международного экстремизма.

В-пятых, не нужно отвергать и то, что "арабское проникновение" на Северный Кавказ было в определенной мере спровоцировано нашими внутренними процессами. Оно не было однонаправленным в идейно-политическом смысле. В период "парада суверенитетов" и доминирования националистического дискурса Северный Кавказ фактически воспринимался не только как часть "глобального джихада", но и как часть "глобального ислама". Этим отчасти можно объяснить проникновение в регион и представителей арабского мира, связанного с Кавказом, и этнонационалистов.

По мере того, как с середины 1990-х гг. и к началу 2000-х гг. этнический национализм уступал место религиозному дискурсу (что в значительной степени объясняется провалом ичкерийского проекта строительства национального государства), "арабское проникновение" меняло свой формат. Вместо "арабских кавказцев" и националистов-романтиков на Юг России стали прибывать исламские радикалы, такие, как известный Хаттаб или Абу Кутейба. ¹

Как бы то ни было, рост популярности радикального ислама не следует объяснять исключительно внешними происками или "арабскими нефтяными деньгами". Любое проникновение извне может быть эффективным только тогда, когда оно попадает на подготовленную почву.

Оптимистические прогнозы западных экспертов и левых израильских политиков относительно будущего светской власти на БСВ, основанные на отсутствии зеленых знамен в рядах протестующих в Египте и Тунисе, входят в некоторое противоречие с действительностью. Преследования гонителей "братьев-мусульман" из ближайшего окружения бывшего президента Египта, разблокирование сектора Газа, прекращение борьбы с ХАМАС, завершение конфликта с Ираном и освобождение из тюрем исламистских террористов проведены руками действующей хунты без всякого видимого участия исламистов. Обострение конфликта коптов с мусульманским большинством и жесткое противостояние с профсоюзами также не имеют выраженного исламского следа.

Осторожность и постепенность, сочетание умеренных заявлений в адрес Запада, медленное наращивание конфликта с Израилем, опору на политическое и дипломатическое лобби на Западе можно рассматривать в качестве вектора политики современных исламистов. Ряд экспертов склонны причислять этноконфессиональные гетто, исламские общинные центры и студенческие клубы в Европе, Северной и Южной Америке к таким же базам исламистов, как поставляющие им боевиков лагеря беженцев в Африке и БСВЕ. ²

Одна из опасностей для России от процессов на БСВ — усиление террористической активности на Северном Кавказе. Но события в регионе БСВ отвлекают от нас и финансовые потоки, и самих исламских террористов. Некоторые эксперты предполагают, что если бы над Саудовской Аравией не нависала угроза войны с Ираном и нестабильности внутри страны и в регионе, то Россия могла бы получить возвращение ситуации первой и отчасти второй "чеченских кампаний". Но пока это маловероятно — внутренних забот на БСВ весьма много.

Уход западных коалиций из Ирака и Афганистана может поспособствовать возвращению террористов в российские регионы. Например, сейчас на афгано-пакистанской границе дислоцируется вооруженное формирование "Джамаат Булгар", разделяющее идеологию Аль-Каиды и использующее методы борьбы, отработанные военизированными исламскими группировками в различных странах. Ряды его бойцов составляют, в том числе, выходцы из России — Башкирии, Татарстана, Поволжья и Северного Кавказа. Сегодня они воюют с американцами и НАТО, периодически вступая в конфликты с местными пуштунами. Но эти люди могут вернуться на российскую территорию, поскольку, согласно программному заявлению этой организации, главная цель их борьбы — Россия.

Специалисты высказывают озабоченность и дестабилизацией обстановки в Пакистане, в результате чего приверженцы радикального ислама смогут захватить часть ядерного арсенала страны — а в перспективе его смогут заполучить и боевики Северного Кавказа. Поэтому необходимо продумать жесткие меры по предотвращению инфильтрации террористов в этот регион.

Хотя Иран демонстрирует стремление играть в глобальные геополитические игры, он остается в первую очередь региональной державой, имеющей серьезные позиции на Ближнем Востоке, в Центральной Азии и на Южном Кавказе. Исторически амбиции Ирана обращены, прежде всего, в сторону Персидского залива. Однако значение кавказского региона традиционно было и остается для Ирана высоким. За годы президентства Ахамадинежада кавказское направление иранской политики стало весьма активным.

Тегеран крайне болезненно относится к появлению по соседству тех или иных внешних игроков. Наиболее ревностно он реагирует на присутствие американцев в Каспийском регионе. Иранские власти абсолютно убеждены, что проблемы Кавказа могут быть решены только самими странами региона, а присутствие нерегиональных игроков, таких, как Великобритания, Китай, США или Израиль, только ухудшает ситуацию. При этом многие иранские эксперты полагают, что Москва, занятая внутриполитической проблематикой, недостаточно сильна для того, чтобы отстоять Каспий и Кавказ от внешних посягательств. В результате Тегеран пытается найти некое подобие регионального содружества, которое, с его точки зрения, могло бы обезопасить интересы всех стран кавказского региона. В понятие "региональных стран" иранские стратеги включают три государства Южного Кавказа, а также Турцию, Россию и сам Иран.

Тегеран рассматривает многие проблемы Кавказа как продолжение ближневосточной игры. Отсюда и трения между Ираном и кавказскими странами по вопросу о развитии отношений с Израилем. Вместе с тем, на Южном Кавказе Тегеран выступает сторонником сохранения статус-кво, а в отношениях со странами региона предпочитает опираться скорее на национальный эгоизм, нежели на религиозную догматику. ³

Что касается северокавказского исламизма, то политики и эксперты в Тегеране любят подчеркивать, что идеологически это течение связано не с шиизмом, а с салафией (тем течением, которое поддерживает другой исторический оппонент Ирана — Саудовская Аравия). С другой стороны, нельзя сбрасывать со счетов поддержку Ираном различных исламистских организаций ("Хизбалла", "Монафегин"), которые готовы рассматривать кавказских исламистов как союзников.

Кавказский контекст является элементом сложных двусторонних отношений Ирана и Турции. В последние годы Анкара пытается принципиально изменить свое геополитическое позиционирование, как в регионе Большого Кавказа, так и во всей мировой политике. В частности, сейчас Турция уже не собирается ограничивать себя лишь "родственными обязательствами" в отношении Азербайджана. Ей интересна игра на нескольких "кавказских досках".

Угроза этнического национализма в северокавказском регионе на текущий момент по своему разрушительному потенциалу несопоставима с исламским радикализмом, но способна внести свой вклад в обострение ситуации в регионе.

На Северном Кавказе этнонационалистические движения получили "второе дыхание" после первой половины 1990-х гг. Однако, пока, без видимого сепаратистского настроя и активной антироссийской риторики. Тем не менее, к этим движениям все более активно подключаются зарубежные диаспоры.

Одна из угроз, связанная с этнонационализмом, на которую особое внимание обращают зарубежные эксперты, касается подготовки к проведению Олимпийских Игр в Сочи.

Одним из наиболее раскручиваемых за рубежом в рамках северокавказской проблематики стал "черкесский вопрос".

Важным обстоятельством политизации национального движения черкесских народов является проблема т.н. "геноцида черкесов" в Российской империи. Особенно активно на этом направлении действует официальный Тбилиси, инициировав серию мероприятий соответствующего характера, апогеем которых стало принятие 20 мая 2011 г. парламентом Грузии резолюции о признании "геноцида черкесского народа".

Приближающиеся Олимпийские игры в Сочи являются одним из факторов обострения интереса черкесских народов к исторической проблематике. Уже сейчас часть черкесских организаций за рубежом выступает против проведения соревнований в Красной поляне, которая как поселок возникла на месте последнего очага сопротивления черкесов во время Кавказской войны – ауле Кбааде. Высказывается мнение, что сама идея международного спортивного праздника в регионе Сочи противоречит трагической этнической памяти черкесов о событиях периода окончания Большой Кавказской войны 19 века, на 150-летие которого как раз приходятся Игры, а также букве и духу Олимпийской Хартии, на чем также пытается играть официальный Тбилиси, продвигая инициативу бойкота олимпиады, и пытающийся стимулировать в этом направлении соответствующие зарубежные северокавказские диаспоры. ⁴

Характеризуя внешние факторы "черкесского вопроса", нужно отметить следующее.

Одним из наиболее устойчивых факторов влияния на нынешнюю политическую ситуацию является зарубежная черкесская диаспора. Так, например, диаспора в Турции является значимой группой интересов не только в своей стране, но также и среди российских черкесов. Между адыгами, живущими в разных государствах, осуществляется активное взаимодействие. По вопросам науки (семинары по истории черкесского народа с участием представителей диаспор разных стран), общественно-политическим темам (сотрудничество региональных организаций с государственными структурами, включая Европарламент), общественным темам (участие представителей различных диаспор в проведении общих праздников) и др. ⁵

Существование тесных связей между диаспорами по всему миру, члены которых воспринимают себя как этнических черкесов, дает основания экспертам говорить о существовании некой общности, надгосударственной идентичности адыгов. Об этом косвенно свидетельствует и интернет-пространство, в рамках которого существует несколько крупных международных черкесских ресурсов, в том числе международная социальная сеть. О наличии тесных связей внутри этноса также свидетельствует возможность мобилизации диаспор для решения каких-либо вопросов, связанных с интересами этноса. Среди подобных примеров деятельность "Черкесского культурного института" в Нью-Джерси (США), митинг во время Олимпиады в Ванкувере против планов проведения Олимпиады в Сочи, активное выступление "Европейской ассоциации черкесов" в поддержку статуса черкесского языка в Турции и др.

Свою роль в "черкесском факторе" могут сыграть процессы на Ближнем Востоке.

Иордания, в которой проживают около 120 тыс. черкесов, кардинально изменила вектор своей политики после распада СССР. Создан новый формат отношений Москвы и Аммана. Наличие сильной черкесской диаспоры, несомненно, накладывает отпечаток на позитивную динамику отношений между нашими странами (здесь снова стоит упомянуть о роли России как гаранта абхазской независимости). Также следует отметить общее размежевание двух сильных диаспор Иорданского королевства – черкесов и чеченцев. Сейчас они – две самостоятельные силы, и, помимо политики самих чеченцев, которые добровольно инициировали это разделение, большую роль здесь сыграло и желание самой черкесской диаспоры дистанцироваться от событий в Чечне. В этой связи нужно внимательно отслеживать нынешнюю неспокойную ситуацию в Иордании – возможная дестабилизация может оказать деструктивное влияние на северокавказском треке. ⁶

При оценке внешнего воздействия особое внимание следует уделять политике Грузии.

Грузия является наиболее "открытым игроком", стремящимся создать для России как можно больше проблем в регионе. При этом ее руководство пытается по возможности широко использовать зарубежные, прежде всего западные, структуры, ориентированные на вмешательство в дела региона с неблагоприятных для нас позиций. Ряд таких структур предпочитает "оставаться в тени" грузинской активности.

Образно говоря, официальный Тбилиси является сценой, на которой репетируются или проводятся различные мероприятия по северокавказской проблематике (чаще всего в рамках "программки" по политике Москвы в целом или по ситуации на Кавказе), или предоставляет эту сцену по аналогичной тематике общественным и зарубежным структурам, за которыми могут находиться и иные соавторы мероприятия.

На этих мероприятиях обкатываются и оцениваются различные вопросы и, в зависимости от оценок их эффективности и востребованности, формируется или отбрасывается та или иная "программка". Поэтому разного рода инициативы и действия Тбилиси следует оценивать трояко – как возможную прелюдию к более широкой постановке сценария, как несвоевременный сценарий или "разовую пьесу", рассчитанную на быстрый и недолговечный эффект, как стремление расширить проблематику в долгосрочном плане, в том числе на информационном поле.

В последнее время президент Грузии упорно продолжает заявлять о своем видении "свободного Кавказа", с энтузиазмом продвигая различные политические и информационные проекты, призванные дополнительно "разогреть" если не Северный Кавказ, то обстановку вокруг него. Активно задействован "черкесский вопрос", объявляется о либерализации визового режима с республиками Северного Кавказа, ведется телевещание на русском языке на регион.

В июле 2009 г. Совет безопасности Грузии рассмотрел "План действий с целью вовлеченности". Стратегия Тбилиси в отношении его бывших автономий должна реализовываться посредством следующих "инструментов": создание коммуникационного механизма с нейтральным статусом для Тбилиси, Сухума и Цхинвала; возможность получения жителями Южной Осетии и Абхазии нейтральных удостоверений личности и документов для поездок за рубеж; создание фондов доверия и совместных инвестиций, а также агентства по сотрудничеству для поддержки развития бизнеса в Абхазии и Южной Осетии; создание местных финансовых структур, интегрированной социально-экономической зоны в грузинских районах, прилегающих к административной границе, для развития сельскохозяйственного сектора.

Хотя такая стратегия напрямую не затрагивает северокавказскую тематику, ее появление оказало определенное воздействие на соответствующую активность Тбилиси. Все заметнее стало внимание к северокавказской теме – как на уровне инициатив, так и на уровне различных конференций, которые до этого в основном концентрировались на тематике Южного Кавказа и отношениях с Россией.

Осенью 2010 г. М.Саакашвили выступил в ООН с инициативой создания "Кавказской конфедерации". Это выступление экспертами оценивается как заявка официального Тбилиси на проведение "новой" северокавказской политики, как попытка прорыва изоляции с Северным Кавказом и получения Грузией ведущей роли в регионе. Затем вступило в силу решение о введении безвизового режима для граждан семи северокавказских субъектов России. А в ноябре парламент Грузии создал комиссию по противодействию Олимпиаде в Сочи, объявив о намерении развернуть информационную кампанию в международных СМИ.

Грузинские власти не ограничиваются черкесской темой. Активизирующий свою работу "Фонд Кавказа" пытается поднимать и проблематику грузино-дагестанских отношений. В последнее время Тбилиси уделяет заметное внимание положению цезов в Дагестане. В парламенте в конце прошлого года была принята делегация, которая от имени цезов передала обращение к руководству страны с жалобами о своем "тяжелом положении".

К исламскому экстремизму грузинские политики и эксперты относятся с достаточным опасением. Заметим, что многие оппоненты М.Саакашвили внутри страны именно поэтому весьма скептически восприняли идею либерализации визового режима с северокавказскими республиками. Более того, возможное сотрудничество с исламистами на антироссийской основе может спровоцировать нежелательную для Тбилиси реакцию со стороны главного союзника – США. Во всяком случае, пока Вашингтон без особого энтузиазма относится к сотрудничеству с северокавказскими националистическими движениями.

Попытки "снятия барьеров" с северокавказским регионом, минуя Москву, чреваты проблемами для самой Грузии. Исламистские боевики могут вполне комфортно пересекать границу с Грузией. А практика организации "внутригрузинской Ичкерии" в Панкисском ущелье уже имело место еще в 1990-х гг.

Добавим к этому, что на картах "Имарата Кавказ" территории Южного Кавказа отмечены, как земли, оккупированные "кафирами и муртадами". Впрочем, исламистскую угрозу в Тбилиси понимают и играть с джихадистским огнем всерьез не пытаются.

Грузинская игра на обострение создает для Тбилиси и целый ряд внешнеполитических проблем. Признание "геноцида черкесов" лишает Тбилиси морального права отказывать армянской стороне, которая не раз обращалась к Тбилиси с просьбой признать геноцид армян в Османской империи, что заставит Грузию делать непростой выбор между Арменией и Турцией. Имея в своем составе проблемный армянонаселенный регион Джавахети, грузинским властям опасно портить отношения с соседней республикой. В то же время на территории Турции проживает значительная абхазская диаспора, благодаря чему Анкара пытается проводить сбалансированную политику в отношении грузино-абхазского конфликта. В этой связи ссориться с Турцией, другим крупным соседом, Тбилиси также не с руки и существует опасность дать в руки Анкары "абхазскую карту".

"Европейский аспект" северокавказской проблемы представляет интерес по нескольким причинам. ⁷

Во-первых, он показывает, что рассмотрение России в качестве главной виновницы проблем Северного Кавказа уже не работает так, как раньше, в первую очередь для стран Европы. В 1990-е гг. многие общественные активисты, правозащитники и журналисты верили, что стоит только открыть двери для "борцов за свободу" из региона, как те сразу примут местные правила и ценности. Но случилось так, что среди прибывших в Европу жителей региона оказались и этнические националисты, и люди, чуждые европейским порядкам, и оппортунисты, желающие воспользоваться моментом для улучшения своих жизненных условий. Часть их трансформировалась в исламских радикалов. В итоге немалое количество инцидентов: массовые драки в центре беженцев в норвежском Нохбибрагене осенью 2005 г. и в бельгийском Остенде летом 2006 г., захват иммигрантами пассажирского поезда в Польше в декабре 2009г., драка между чеченцами и афганцами в датском Сандхольме в апреле 2010 г. Все это, конечно, не теракты, а обычные проблемы с интеграцией иммигрантов. Но данные события, накладываясь на серьезные инциденты с иммигрантами из других регионов мира, не один год создают негативный фон. Когда же к этому добавляются новости о терактах и политической нелегальной деятельности, то позиция даже политически корректных стран становится "более ястребиной". ⁸

В конце марта этого года "Евростат" опубликовал доклад о количестве ходатайств о предоставлении убежища, поданных в странах-членах ЕС в 2010 г. Зарегистрировано почти 258 тыс. ходатайств (против 264 тыс. в 2009 г.). По количеству лидируют афганцы (8%), на втором месте — граждане России (7%; преимущественно выходцы с Северного Кавказа), затем — сербы, иракцы и сомалийцы. По числу ходатайств от граждан России первое место у Польши (73%). Высокие показатели по числу поданных нашими гражданами ходатайств также в Австрии, Бельгии и странах Балтии.

Во-вторых, общее улучшение отношений РФ-ЕС и двусторонних отношений с европейскими странами способствует "санации" и этой проблематики.

В Польше в прошлом сентябре состоялся Всемирный конгресс чеченского народа. С учетом стартовавшей перезагрузки наших отношений уже во время проведения конгресса власти Польши не выступали с его поддержкой, а реакция российского МИДа была заметно менее болезненной, чем во время первого аналогичного форума в Копенгагене в 2002 г.

В странах Центральной и Восточной Европы крайне чувствительны к сигналам из Америки. Следовательно, после последних событий (включение "Имарат Кавказ" в список террористических организаций и Доку Умарова в программу "Вознаграждение за содействие правосудию") можно ожидать большей осторожности в оценках официальной Варшавы, Вильнюса или Риги по северокавказской проблематике.

На американском направлении следует остановиться на вопросах восприятия и оценок ситуации на Северном Кавказе, на целесообразности налаживания работы с политологами и экспертами в Соединенных Штатах. С учетом важной роли США как крупного игрока на Кавказе такое взаимодействие представляется важным и востребованным.

Для США проблемы Северного Кавказа представляются важными лишь опосредованно — в том числе в увязке с ситуацией в Закавказье (особенно нашими отношениями с Грузией), с влиянием на внутриполитические процессы в России, с "исламским фактором" и борьбой с терроризмом.

Последнее, кстати, характерно и для определенной части всего западного сообщества. Как и то, что значительная группа западных экспертов, которые пытаются разобраться в сложных процессах на Северном Кавказе, сталкиваются с дефицитом разъяснений своей стратегии со стороны российской власти.

Северный Кавказ рассматривается преимущественно в трех контекстах.

Прежде всего, это проблема прав человека, которая в США является не только "инструментом для внешнего вмешательства". Ни один серьезный политик не будет ставить политическую целесообразность выше прав человека, по крайней мере официально.

Во-вторых, в прикладных исследованиях американские эксперты стремятся в первую очередь понять, контролирует ли Москва этот регион — реально, а не на словах. Заметим, что представления о ситуации на Северном Кавказе, как ни в одном другом нашем регионе, способствует усилению американской фобии по поводу "слабой России". В американском экспертном сообществе намного чаще проявляется озабоченность не поднимающейся, а "падающей" Россией — как слабой страной, власти которой не в состоянии сдерживать партикуляристские тенденции и террористическую активность.

Третий контекст касается живучести стереотипов "холодной войны". Действия России все еще рассматриваются некоторыми экспертами как продолжение советской политики — не делается, например, серьезных отличий между депортацией 1944 г. и вводом российских войск в Чечню. При таком подходе Чечня фактически отождествляется со всем Северным Кавказом, а борьба "ичкерийцев" рассматривается как нечто похожее на борьбу прибалтийских республик за выход из состава СССР. Примером такого описания событий в Чечне стала недавняя книга, выпущенная под эгидой Национального фонда демократии, среди соавторов которой известный лидер Ичкерии Ильяс Ахмадов.

Информационное освещение ситуации на Северном Кавказе весьма фрагментарно. Так, проблема джихадистского терроризма американцам особенно не интересна. На него обращают больше внимания активисты по правам человека и, в меньшей степени, исследователи терроризма. При этом работа правозащитников носит односторонний характер: они видят только нарушения прав человека со стороны федеральных сил и местных силовых структур.

Последние события свидетельствует о повышении озабоченности официального Вашингтона на северокавказском треке. Очевидны рациональность и прагматизм в движении навстречу Москве.

Надо заметить, что в Соединенных Штатах есть хорошие специалисты по региону, занимающие более-менее взвешенную позицию и озабоченные возможностью влияния негативных процессов на Северном Кавказе на обстановку в России в целом. Их мало, но они все чаще появляются на информационном поле — причем в СМИ различной ориентации, и к их голосу прислушиваются.

Внимание отечественных экспертов сконцентрировано преимущественно на внутренних проблемах Северного Кавказа. Это отличает нынешнее время от 1990-х годов и первого этапа второй "чеченской кампании", когда приоритет отдавался анализу факторов внешнего негативного воздействия (прежде всего вокруг Чечни), а оценки сопровождались определенной доказательной базой иностранной поддержки сепаратистов, попытками системного обоснования политики Ичкерии в рамках "террористического интернационала" и "происков Запада".

Очевидный сдвиг в экспертных приоритетах отражает изменение ситуации не только в самом регионе, но и в его внешнем окружении.

Вместе с тем такой крен в экспертной работе приводит к ряду проблем.

Во-первых, отсутствие постоянного экспертного анализа внешнего воздействия привело к явному дефициту материалов, особенно системного характера, касающихся нынешних и будущих внешних вызовов и угроз для Северного Кавказа.

Во-вторых, наше представление о внешних вызовах и угрозах сегодня зачастую основано на устаревшей фактологической базе или традиционных клише. Не учитываются новая ситуация в регионе и вокруг него, изменения в распределении роли и интересов крупных игроков и в их подходах.

В-третьих, северокавказское измерение игнорируется при обсуждениях и анализе событий на Ближнем и Среднем Востоке (БСВ). Новые тенденции на БСВ в северокавказском контексте специалистами не рассматриваются или затрагиваются поверхностно.

В-четвертых, практически отсутствует взаимодействие российских экспертных организаций с внешними партнерами на северокавказском направлении.

В связи с этим важным представляется переход к более серьезному, постоянному и максимально возможному конструктивному взаимодействию с зарубежными авторитетными специалистами, экспертными центрами и независимыми организациями, включая НКО.

Зарубежные партнеры могут оказаться полезными для понимания внешней среды и возможных конструктивных предложений.

У нас по-прежнему сохраняются различные фобии по поводу интереса к Северному Кавказу зарубежных исследовательских институтов и НКО, в основном ассоциирующихся с "орудием внешней агрессии" против России. Действительно, имеются организации, которые особо не отличались конструктивным настроем к процессам на Северном Кавказе, прежде всего вокруг Чечни. Однако, не осуществляя активных контактов, не работая с объективными мыслящими людьми за рубежом, мы только осложняем себе понимание происходящего.

2 августа 2011 года

* - В нашей статье «Северный Кавказ: некоторые вопросы внешнего воздействия», размещенной на сайте «Кавказский узел» 8 августа 2011 г., допущена досадная неточность. В ней, в частности, использованы материалы известного эксперта Сергея Маркедонова без указания на источник. Приносим свои искренние извинения уважаемому Сергею Мирославовичу Маркедонову.

И.Юргенс, С.Кулик

От редакции: "Кавказский узел" дополнил статью сносками на использованные материалы, по согласованию с авторами. 18.10.2011.

1. С.Маркедонов «Чеченский вопрос» и внешнее вмешательство: мифы и реальность», ПОЛИТКОМ.РУ, 11 февраля 2008 г.
2. Сатановский. «Исламский Коминтерн плюс мусульманское великодержавие»,Военно-промышленный курьер, № 16, 2011 г.
3. С.Маркедонов «Иран активизируется на Кавказе», Новая политика, 27 декабря 2010 г.
4. А.Скаков, Н.Силаев «Черкесский фактор» в современной политической ситуации в Кавказском регионе», Московский Центр Карнеги, Black Sea Peacebuilding Network, российская экспертная группа, доклад № 2010/1
5. Р.Бурнацева. «Черкесский вопрос: новое вопрощение этнического национализма в России», ПОЛИТКОМ.РУ 29  марта 2011 г.
6. Ю.Щегловин. «Размышления о влиянии внешних факторов на «черкесский вопрос» на Северном Кавказе», www.rodon.org 28 декабря 2010 г.
7. С.Маркедонов «Северокавказская карта Грузии», Свободная мысль, № 12, 2010 г.
8. С.Маркедонов «Чехия против «Джамаата», ПОЛИТКОМ.РУ, 5 мая 2011 г.