ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

Послевоенная Южная Осетия походит на мир, изображенный в романе Кафки «Процесс», считает сотрудница британской НКО International Alert Лариса Сотиева. Страх перед изменениями и повторением вооруженного конфликта руководит не только властями, которые фактически запретили Сотиевой работать в республике, но и обществом маленького государства, уверена автор материала. 

Журналист Алан Цхурбаев считает, что заявления силовых структур в адрес Ларисы Сотиевой являются необоснованными, а действия КГБ Южной Осетии унизительными для интеллектуалов республики.

* * *

В последнее время я чрезмерно популярна в своей лондонской тусовке. После моего возвращения из далекой поездки в Южную Осетию, где я была допрошена Службой безопасности, и те публично признали, что я умею делать розовые революции и даже обучаю этому народ, ко мне выстроилась очередь из друзей, коллег встретиться, узнать, что со мною случилось.  

Всех нас эта история веселит и в то же время глубоко огорчает. Я шучу и говорю своим друзьям, что в глубине души подозреваю, что их настойчивые приглашения встретиться мотивированы тем, что они хотят перенять мои «навыки».  Но я же гуманист, и легко даю им этот шанс -  охотно принимаю приглашения поужинать на свежем воздухе и наслаждаюсь общением этими прекрасными лондонскими вечерами. И вот на днях я получила необычное в последнее время предложение от моей старой подруги - пойти в театр. Я даже не спросила, что за спектакль и где, поскольку полностью доверяю ее изысканному вкусу. Оказалось, меня привели на «Процесс» Кафки. Поначалу я сконфузилась, никак не могла понять, как такой философский роман можно перенести на сцену, но в течение двух часов в театре разыгрывалась необыкновенно тонкая психологическая драма или трагедия о том, что жизнь человека – это бесконечный судебный процесс с обвинениями, которые никто не может сформулировать, и с обвинителями, которые, пряча свои собственные пороки и преступления, публично призывают к глобальной справедливости.
Если по Шекспиру жизнь – это театр, то по Кафке получается, что жизнь - это суд. Во время спектакля для меня стало совершенно очевидным, что Кафка писал для меня или с меня и с общества, где обвинения в шпионаже и в подрыве существующей там власти в мой адрес были озвучены. И я осознала, что Кафка поднимает вопросы, о которых я думала все это время после случившегося со мной.

Если коротко напомнить содержание «Процесса», то молодой банкир обвиняется в чем-то, чего никто не знает, ни он сам, ни суд тоже. Но главное, что обвиняется и это основное. При этом получает сигналы как от властей, так и от знакомых, что это только голословное обвинение, и может продолжать жить так, как жил – работать, любить. Он думает, что это недоразумение или даже розыгрыш, но он постепенно погружается в параллельную реальность обвинителей и даже обнаруживает участие нескольких своих коллег в его преследовании, в кооперации с обвинением. Все люди вокруг него вежливы, корректны, но глубоко в курсе его «дела». Некоторые хотят помочь избежать тяжелого наказания и начинается абсурдный, но реалистично бюрократический процесс опровержения того, чего нет и не было.

Согласно П. Лашоссе, если все ошибаются, значит, все правы. И дело в «Процессе» принимает такую глубину, такие параноидальные формы, что герой, видя, как общество полностью охвачено подозрением, которое становится всеобщей реальностью, начинает сомневаться в себе, роется в памяти, лихорадочно ищет свою вину, копается в детских воспоминаниях, ищет случаи, когда он, например, проказничал.

Кафка искусно показал механизмы распространения параноидального мышления в обществе, однако множество вопросов оставил открытыми.

Корни паранойи

Я пишу это не только для того, чтобы пересказать содержание пьесы Кафки или рассказать как я реабилитируюсь с близкими людьми после стрессовой поездки. Мне бы хотелось подчеркнуть важный момент -  Кафка написал «Процесс» в период начала Первой мировой войны, что вызывает у меня совершенно очевидные параллели между кафкианским обществом  и сегодняшней послевоенной Южной Осетией, если судить по состоянию ее общественного дискурса.
Меня гложет множество вопросов, и спектакль добавил к ним еще несколько. Некоторые из них особенно актуальны сегодня, в эпоху открытости информационных ресурсов: как возникает паранойя в сознании среднестатистического гражданина? И самое главное - почему такое возможно? Где корни этого явления? Есть ли на это общественный заказ, и если да, то почему?

Я полагаю, что, в первую очередь, это защитный механизм. Но от чего? Я думаю, что в постконфликтных обществах это страх повторения войны. Страх отсутствия надежного партнерства. Страх перед новым, незнакомым, перед неизвестностью. Страх раскрыть, нарушить, поменять укоренившиеся за время долгих конфликтов устои своего маленького изолированного мира. Страх раствориться в глобальных течениях и изменениях.  Страх потерять свою идентичность или видоизменить ее - это достаточно болезненный процесс даже для живущих в мире сообществ, не говоря уже о послевоенных. Страх перейти с типа мышления жертвы на рациональный тип мышления. Страх потерять свою уникальность, яркой характеристикой которой является поддержание высокого уровня тревожности и сохранение бдительности.

Страх перед «другим человеком». Под эту категорию могут попадать как чужие, так и свои, в зависимости от того, насколько высоко оценивается их опасность. Страх потерять свой военный опыт как основной навык и часть своей идентичности. Страх оказаться не на равных с сообществами, развитие которых не было столь жестоко нарушено войной. Страх применить навыки критического мышления, гипертрофированно применяемые к внешнему миру - тогда может получиться, что идеалы, за которые воевали, в результате чего потеряли столько человеческих жизней и приобрели нескончаемое число искажённых судеб, в конечном счете, растерялись или видоизменились, а заплаченная цена не соразмерна ни в каких измерениях с результатом, с приобретенной действительностью.

Зачастую защитный механизм играет регрессивную роль в обществе, и в истории этому немало примеров. Но никто не хочет, чтобы Южная Осетия попала в такую ловушку. Несмотря ни на что, я все еще верю, что Южная Осетия сможет не переступить тонкую грань между рациональным и параноидальным, после чего трудно будет безболезненно вернуться в разумное состояние. Большое количество людей прилагают неимоверные усилия по восстановлению здоровой общественной жизни, разрушенной войной, изоляцией, отсутствием возможностей. И эти люди заслуживают поддержки.