ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

Последствия конфликта до сих пор не устранены, он просто "заморожен", при этом такие трагедии обрастают мифами с обеих сторон, которые зачастую не подтверждаются фактами, считает Екатерина Сокирянская. У правозащитников есть опыт социальной и реабилитационной работы с жителями населенных пунктов, пострадавших во время конфликта, рассказала Светлана Ганнушкина.

Как писал "Кавказский узел", 30 октября участники траурного митинга памяти жертв осетино-ингушского конфликта 1992 года в Назрани выразили недовольство, что на акции не дали слова пострадавшим во время конфликта. В тот же день авторы анонимного обращения потребовали от Юнус-Бека Евкурова поклясться в непричастности к убийствам ингушей в ходе осетино-ингушского конфликта. Если он не сделает этого до 1 декабря, тейпу Евкуровых пригрозили объявить кровную месть.

Житель расположенного в Пригородном районе селения Чермен Олег в 1992 году был непосредственным очевидцем событий. Он работал в колхозе и днем 31 октября был в управлении вместе с другими работниками.

"Земли, которые мы обрабатывали, находились в поселке Кантышево, мы там работали. Но в управлении нам сказали, что сегодня мы не идем на работу, - якобы ингуши собрались на перекрестке и там какие-то волнения. Сказали расходиться по домам. Я ушел домой, жена с дочкой поехала в город [Владикавказ] на базар, а сын был в школе. Затем и школьников отпустили по домам, сын вернулся раньше времени. Я дошел до угла нашей улицы, где мужчины обычно сидели и общались. Они сообщили, что на въезде в село, около моста, очень напряженно, что там [осетинские] ополченцы из Беслана", - рассказал житель Чермена корреспонденту "Кавказского узла".

Перед началом конфликта по селу ездили военные машины. Олег предполагает, что они принадлежали подразделениям федеральных войск, расквартированным в регионе.

"Мы с соседом дошли туда, расспрашиваем о том, что происходит. В село пешком по дороге шли девушки, у одной из них на следующий день должна была быть свадьба. Их не пропускали через село: там было перекрыто. В этот момент ополченец крикнул нам, что едет БТР. Мы спрыгнули в овраг, девочки обратно бегут по полю, ополченец кричит им ложиться, и в этот момент БТР дал очередью из пулемета", - рассказал Олег, не уточнив, каковы были последствия выстрелов.

По словам мужчины, он трое суток простоял с ополченцами на въезде в село. "В самом селе впоследствии были боевые действия, поджигали дома. Все три дня я был у моста, разве что только принять пищу возвращался домой. Отец с матерью были дома. Первые дни местные ингуши увозили свое имущество, кто что мог, деньги, ценности", - рассказал Олег.

Как утверждает житель Чермена, в его доме укрывались соседки-ингушки. "У нас никогда не было никаких конфликтов с соседями, дети росли вместе. О пропавших я ничего не слышал, и мы не видели, чтобы кого-то увозили [военные]. Мы жили в середине села, ближе к селению Ольгинскому", - сказал Олег.

Ответственность за конфликт он возлагает на людей из соседней республики, которые приехали в село. Он полагает, что на сегодняшний день последствия конфликта преодолены. "Сейчас мы живем в мире, они приходят к нам на похороны и свадьбы, мы ходим к ним. Мы выросли с ингушами. Сейчас в центре села ингуши не живут, они проживают на окраинах села. Несколько осетинских семей также живет в местах компактного проживания ингушей. В школах дети учатся раздельно, но я считаю, что так лучше", - заключил Олег.

Бывшая жительница Чермена Лиза Баркинхоева в 1992 году работала бухгалтером-экономистом на одном из владикавказских предприятий. Она получила квартиру во Владикавказе и жила там, но каждые выходные приезжала в Чермен к родителям и другим родственникам.

"Все началось в пятницу 30 октября, после обеда. Я была во Владикавказе в этот день, а на выходные, как обычно, планировала ехать к родителям в Чермен. Вечером приехала домой, ничего не замечала, в селе все было спокойно. В ночь с пятницы на субботу была слышна стрельба, никто ничего не знал. Настало утро субботы, и старшие нам сказали, возможно что-то происходит в городе, возможно решается вопрос закона «О реабилитации репрессированных народов». Вся наша семья находилась в Чермене", - рассказала она корреспонденту "Кавказского узла".

По словам Лизы, к обеду 31 октября звуки стрельбы со стороны селений Дачное и Куртат усилились и люди начали покидать эти села. Они проезжали на машинах через Чермен, рассказывая, что хотят уехать в Назрань.

"После обеда начали ехать машины в сторону Владикавказа из Ингушетии. На трассе, где мы живем, остановилась машина, и наш сосед Халид Нальгиев (он потом пропал без вести) с двумя братьями Хазбиевыми из Назрани поехали в Куртат, где у них были родственники, которых они хотели вывезти", - вспоминает Лиза.

Вечером 31 октября со стороны Октябрьского начался сильный обстрел, и на одной из улиц Чермена был подожжен деревянный дом. "Это был дом Баркинхоевых. Он сгорел, как свеча, погорельцы только успели выскочить, их приютили соседи. Ночью громыхало со всех сторон, стрельба слышалась со стороны Карца, Октябрьского. Утром стали ехать автобусы, машины, вывозить детей, женщин. Я быстро все собрала: детские теплые вещи, еду, документы, снарядила сноху, посадила на машину и отправила. Там были женщины, старики, их вывезли в сторону Назрани. Я осталась, а 1 ноября вместе с двоюродным братом Борисом, его женой, моей мамой и племянником выехала в Назрань", - рассказывает жительница Чермена.

Брат Лизы Борис тем же вечером вернулся домой, где еще оставались другие ее родственники: дядя по линии отца, его жена и жена другого дяди. Мужчины решили не покидать дома, так как там остались имущество и скот.

"Они вышли уже потом, в понедельник (2 ноября 1992 года) вечером, шли под обстрелом в сторону Назрани, через поля выбрались с большим трудом. Мой папа 1923 года рождения, участник войны, остался со своим сыном Русланом 1952 года рождения и с моим дядей Хусейном 1933 года рождения присматривать за домом, это был уже вечер 1 ноября. На нашей улице остались пять человек, в том числе мой брат Руслан Баркинхоев, каждый в своем доме. По рассказам очевидцев, которые просили не называть их имена, 4 ноября рано утром БТРы объезжали дома в районе моста в Чермене и на ингушском языке один из наших соседей кричал, [спрашивая], есть ли кто в доме. Под сопровождением БТРа их собрали на околице ближе к Владикавказу: вели пешими, [потом] погрузили [в машину]. Это было утро 4 ноября, с тех пор судьба наших близких неизвестна", - рассказала Лиза Баркинхоева.

По словам женщины, после этих событий ингуши смогли попасть в село только 9 ноября. "Мы пришли туда, стали искать следы наших людей - попытались восстановить картину, думали, что они где-то убиты в подвалах, но никаких следов не нашли, следов борьбы тоже не было. В комнатах были следы от пуль, документы в серванте вывернуты, проверены, все вверх ногами. Оставшиеся документы я потом подобрала и вывезла. Везде были сгоревшие дома, одно животное у нас было убито. С тех пор мы ищем своих родных", - заявила она.

В дни трагедии многие осетины помогали своим ингушским соседям спастись. "Я знаю случай, когда расстреляли осетина, который скрывал у себя ингуша", - говорит женщина.

В мае-июне 1993 года семья Баркинхоевых и их родственники вернулись в свои дома в Чермене. По словам Лизы, несколько домов были сожжены, а остальные разрушены, вокруг села стояли блокпосты и противотанковые заграждения.

Перед самым началом конфликта, осенью 1992 года, Лизу попытались выселить из владикавказской квартиры, которую она получила от своего предприятия. Спустя несколько лет ее вынудили написать отказ от квартиры в обмен на 190 тысяч рублей и участок в поселке Новый. На этом участке Лиза сейчас живет во времянке. "Сначала был запрет на возвращение ингушей во Владикавказ, затем пошла волна отказных: государство оценивало жилье, выдавали земельные участки в Новом поселке, какие-то копейки. Это был 2001-2002 год, мне заплатили 190 тысяч рублей и выделили участок земли в поселке Новый. Мои вагончики стоят, денег, чтобы что-то построить, у меня нет", - сказала женщина. 

Вопрос статуса потерпевших остается нерешенным

Люди, потерявшие близких в те дни, добиваются признания себя потерпевшими, но встречают противодействие со стороны властей. "У нас даже нет документов, что мы потерпевшие. Если перечислять инстанции, куда мы обращались, потребуется много времени. Власти нам помогли собрать банк данных ДНК родственников без вести пропавших: мы сами оплатили эту работу, а они договорились, чтобы с участием осетинской стороны были проведены эксгумационные процедуры незаконных захоронений. В Назрани был установлен мемориал, поставлены обелиски, но практическая работа зашла в тупик", - констатирует Лиза Баркинхоева.

"В 2015-2016 годах я лично не покладая рук искала родных, была председателем Комитета поиска без вести пропавших, созданного в 1993 году. Я поняла, что официальные структуры работу эту вести не хотят, и собрала свою инициативную группу. Мы обращались и в следственные органы СКФО, у нас были судебные процессы по вопросу признания нас потерпевшими или возобновлению расследования уголовных дел", - рассказала Баркинхоева.

Проблемой для будущего двух народов она считает продолжающуюся сегрегацию. "Сейчас в селе раздельное обучение детей. В прошлом году было 50 лет первого выпуска Черменской школы №2, я собрала своих одноклассников, мы пошли в школу, сказали, что хотим сделать вечер встречи первого выпуска. В эту школу после 1992 года ни одна нога ингушского ребенка не ступала. Школа №3 работает в две смены, в переполненных классах учатся ингушские дети. Едут через все село, им предоставляют транспорт. Не легче ли было им всего этого не делать, а дать детям учиться в одной школе?" - рассуждает она.

Отношения с администрацией села и между жителями Лиза Баркинхоева описывает как хорошие. "В селе нормальные отношения, при встрече со старыми знакомыми достаточно душевно общаемся. Но когда вопрос 1992 года поднимается, мы замолкаем, и они тоже. Нам неприятно это вспоминать. Конечно, обстановка немного улучшилась, наверное, и во властных структурах в Северной Осетии поняли, что так всегда продолжаться не может... Видимо, нет последнего щелчка, по которому решится этот вопрос. Если до сих пор нас не признают пострадавшими, как иначе это можно понимать? Нужно найти останки, дать их захоронить, нужна только добрая воля. Все зависит от властей Северной Осетии, СКФО и президента Путина", - заключила Баркинхоева.

Совместное управление территориями - путь к преодолению дискриминации

Несмотря на усилия федерального центра, направленные на сдерживание сторон осетино-ингушского конфликта, последствия событий 1992 года остаются непреодоленными, считает директор Центра анализа и предотвращения конфликтов Екатерина Сокирянская.

"Когда проливается кровь, а особенно на межнациональной почве - такие раны заживают очень долго, особенно, если это происходит между соседями, близкими народами, столетия живущими вместе и в один день превратившихся во врагов - это настолько травматичный и болезненный опыт, что требуется два-три поколения, чтобы его преодолеть", - сказала Сокирянская корреспонденту "Кавказского узла".

По мнению эксперта, ситуацию усугубляет неразрешенность конфликта. "Межэтнические конфликты очень часто не находят своего разрешения в современном мире: не находится взаимно приемлемого решения, после которого обе стороны смогли бы внутренне успокоиться, начать процесс примирения. Примирение невозможно без осмысления конфликта, без поиска истины, потому что такие трагедии обрастают мифами с обеих сторон, которые зачастую не подкрепляются реальностью. Обе стороны часто манипулируют фактами, цифрами, историей, имеют свою интерпретацию событий, которая, к сожалению, закрепляется в школьных учебниках, в памятниках и воспроизводит ненависть", - пояснила правозащитница.

В ситуации осетино-ингушского конфликта территориальный спор разрешить крайне сложно, считает аналитик. "На мой взгляд, в таких спорных историях не должно быть у народа права на землю. Должно быть право отдельных граждан проживать на своей земле, вернуться в свои родовые села, жить там, если они хотят, и чувствовать себя полноправными гражданами. Я считаю, что в таких местах должно быть совместное управление территорией. Чтобы гарантировать отсутствие дискриминации, обе стороны должны быть паритетно представлены в органах власти. Не должно быть сегрегированного образования, что, к сожалению, все еще практикуется в крупных селах Пригородного района. Самое главное, чтобы и те и другие были представлены в полиции. Такие меры помогут приучить людей снова жить вместе. Человек перестанет быть осетином и ингушом, он будет снова Аланом и Магомедом, взаимодействие будет происходить не исходя из национальной принадлежности, а из повседневного опыта общения. Этот путь непростой, но гарантирующий примирение, восстановление отношений и долгосрочный мир в Пригородном районе", - сказала Сокирянская.

Она считает, что конфликт не решен, а заморожен.

"Федеральный центр не работает над разрешением конфликта, он его заморозил, а значит продолжает сохранять в тлеющем виде. По-видимому, это происходит потому, что осетинская сторона более успешно продвигает свою повестку. Она еще в 1992 году сумела убедить федеральный центр, что в конфликте виноваты ингуши, так как в Пригородный район в ходе конфликта на помощь этническим собратьям прибыли ополченцы из Ингушетии. Однако, как мы знаем, на помощь осетинскому ополчению также прибыли этнические братья из Южной Осетии. Это был классический страшный этнический конфликт, в котором виновны обе стороны, однако Осетии удается все эти годы успешно сдерживать возвращение ингушей и не обеспечивать им должного представительства в органах власти", - заключила Сокирянская.

Социальная реабилитация невозможна без государственных ресурсов

В России имеется положительный опыт социальной и реабилитационной работы с жителями населенных пунктов пострадавших во время осетино-ингушского конфликта, рассказала корреспонденту "Кавказского узла" руководитель комитета "Гражданское содействие" Светлана Ганнушкина.

"У нас был проект, когда мы собирали молодежь и детей из Пригородного района, осетинских и ингушских, вместе, и за две недели был достигнут неимоверный эффект. Ребята ехали в одном поезде, в одном вагоне в Москву, чтобы попасть в подмосковный лагерь, и мальчики одной группы не хотели проходить в туалет, потому что там сидели мальчики другой группы. И буквально через несколько дней все перемешалось. Конечно, такие лагеря невозможно было провести независимо [от государства], мы провели большую работу в школах и в осетинском селе Тарском, где руководство школы заверяло, что ни дети, ни родители, ни учителя на этот проект не согласятся. И сама директор школы, совершенно не помня [собственных слов], отпустила свою дочь и произнесла прекрасную напутственную речь. И это было замечательно, потом они долго дружили. Но на все это нужны большие средства, и за всеми новыми проблемами нам пришлось оставить эту работу", - рассказала она.

Правозащитница сталкивалась со вбросами дезинформации, которая усугубляет и без того непростые отношения между народами. "Каждый конфликт порождает огромный хвост последствий, в том числе психологических и мифологических. Со временем имеет место мифологизация того, что произошло. Иногда я слышу о таких числах погибших, о таких зверствах, которых по описанию мониторинга первого времени не было", - сказала Ганнушкина.