Все материалы, приведенные в статье, относятся к концу 80-х годов.

Сегодня вряд ли можно обнаружить значительное число "больших или малых этнических групп, не являвшихся предметом специального этнографического изучения. Среди таких малоизученных с полным основанием следует назвать месхетинских турок-историческое население южных и юго-западных районов Грузии. Сам факт существования практически неизученной этнической группы в таком хорошо исследованном районе Закавказья должен иметь определенные основания. В их числе прежде всего следует назвать историко-политические причины. Так, территория обитания месхетинских турок на протяжении длительного исторического периода была постоянной ареной сменявших друг друга военно-исторических катаклизмов, территорией с достаточно высокой полиэтничностью и в связи со своим пограничным положением - зоной противостояния двух мировых религий-христианства и ислама.

Неустойчивостью социально-политического положения региона и некоторой "размытостью" этнокультурного облика месхетинских турок объясняется отсутствие их специальных описаний до присоединения Грузии к России после подписания Адрианопольского мира в 1829 г. Позднее, в период расцвета этнографической науки (XIX-начало XX в.), к которому относится наибольшее число фундаментальных работ по этнографии различных регионов, в Грузии складывается самостоятельная школа кавказоведения, давшая блестящих исследователей. Вместе с тем она достаточно определенно характеризуется выделением ряда направлений, охватывавших главным образом изучение картвелоязычного населения. Что же касается описания исламских и исламизированных групп, и в частности развития тюркской этнографии, то этот раздел кавказоведения представлен здесь значительно хуже.

Этнографическая неизученность кавказских турок последние десятилетия непосредственно связана с их насильственным переселением из Грузии в Среднюю Азию в 1944 г. в результате сталинской политики депортации. Уходя корнями в период наибольшей интенсивности принудительных миграций и будучи еще более осложненной этнополитической ситуацией в Грузии в последние годы, проблема репатриации месхетинских турок все еще находится в тупике.

В этой связи становится понятным, почему за рамками этнографического исследования остался и этногенез рассматриваемой группы-проблема, перешедшая из области научной в область этнополитическую: одним из неофициальных условий репатриации, поставленных грузинской стороной, стало требование о признании этнической группой месхетинских турок грузинского происхождения. Практическая неизученность этого вопроса, по существу, представляет собой достаточно распространенное явление в мировой практике, связанное с политическими спекуляциями в плане тех или иных территориальных притязаний.

Не касаясь здесь этнокультурных и социально-политических последствий депортации месхетинских турок (об этом речь пойдет ниже), необходимо вместе с тем отметить, что проблема реабилитации и репатриации этой группы, а также безосновательно связываемая с этим тенденциозная интерпретация ее этногенеза определяется в известной мере достаточно устойчивыми психологическими стереотипами, сложившимися в Закавказье. Наряду с исторически обусловленной конфессиональной оппозицией, к которой естественным образом примыкает культурно-историческое противопоставление, особую роль приобретает психологическое неприятие, связанное с потенциальным взаимодействием воспринимаемого теперь уже как пришлое,. турко-месхетинского населения и ставшего коренным миграционного потока других этнографических групп региона(3 с. 206).

Исторические стереотипы, существенно обострившиеся в конце 80-х годов (особенно в этноконтактных зонах), безусловно, осложняют решение многих национальных проблем. И хотя можно назвать целый ряд фактов, влияющих на их устойчивость и консервацию, в условиях современных этнополитических процессов нередко фиксируется искусственная культивация этих стереотипов, еще более усложняющая фон конкретного этнического взаимодействия.

Обращаясь к проблеме этногенеза, ставшей одним из камней преткновения в решении проблемы репатриации месхетинских турок и непосредственно связанной с комплексом этнопсихологических стереотипов, сразу же следует подчеркнуть отсутствие того объема знаний, который бы позволил максимально приблизиться к ее решению. Во-первых, достаточно остро ощущается недостаток объективных, нетенденциозных источников различного этнорегионального происхождения. Во-вторых, практически отсутствуют как собственно этнографические, так и сравнительные антропологические и этнографические исследования рассматриваемой этнической группы. И наконец, пока здесь не предпринимался какой-либо анализ социолингвистических процессов. Названные факторы определенно показывают отсутствие реальной научной базы, необходимой для этно-генетических исследований.

Вместе с тем существует точка зрения, согласно которой месхетинские турки являются исторической частью грузинского этноса(2). И хотя данная точка зрения не представляется абсолютно невозможной, даже при самом первом приближении к проблеме становится очевидной ее спорность. Не ставя своей целью опровержение этой гипотезы и соответственно не предлагая окончательной концепции иного содержания, отметим лишь некоторые позиции, которые требуют более серьезного аналитического подхода, чем констатация в пределах той или иной точки зрения.

Рассматривая проблему, можно определенно обозначить две полярные позиции, выражающие существующие гипотезы или, вернее, два возможных подхода к проблеме этногенеза месхетинских турок. Первый, определяющий неофициальное условие о признании турками их грузинского происхождения,. основывается на грузинских источниках, подтверждающих обитание на территории грузино-турецкого пограничья месхов, которые соотносятся с древнегрузинским субстратом. Население Месхетии, согласно этой точке зрения, было частично отуречено, приняло ислам и утратило грузинское самосознание. Что касается первой части этого положения, то оно не вызывает никаких сомнений. Исторически месхи, бесспорно, фиксируются на этой территории. Район Месхетинского хребта всегда был пограничной этнической зоной. Хребет, располагающийся подковообразно с запада на восток, был той естественной границей, которая определяла зоны влияния грузинских княжеств и турецких пашалыков. Как правило, пограничные территории спорны, поскольку провести четкую этническую границу в таких районах практически невозможно. Чаще всего такие территории на ранних этапах истории административно не определены.

Не углубляясь в древность, попытаемся изложить основные этапы истории этого региона с XI в.- периода наиболее мощных исторических катаклизмов. Княжество Самцхе-Саатабаго (или Ахалцихский пашалык Турции) образовалось в XV в., когда от единого Грузинского княжества (созданного в Х- XI вв. Багратом III) отделился ряд царств и княжеств. В XVI в. южные и юго-западные районы Грузии подверглись агрессии со стороны Османской Турции и Сефевидского Ирана, в результате которой земли Месхет-Джавахети (Самцхе-Саатабаго), Аджария и Лазика оказались во владении Турции(7, с. 20-23). Считается, что с этого времени и начался процесс отуречивания местного грузинского населения, который продолжался до 20-х годов XIX в.(До заключения Адрианопльского мира между Россией и Турцией в 1829 г.)

Если допустить, что месхетинские турки действительно часть грузинского этноса, отуреченная в период с XVI по XIX в., то обращает на себя внимание следующий факт: процессы отуречивания сопредельных Аджарии и Месхетии проходили неодинаково: с одной стороны - месхи, которые в течение этого периода утратили свой язык, религию, патронимическую структуру, традиционную культуру и, главное, самосознание, а с другой - аджарцы, сохранившие все эти этномаркирующие показатели и сменившие лишь религию.

Как можно предположить, процесс ассимиляции турками коренного населения Месхетии с XVI по XIX в. мог протекать интенсивно только при условии, что данное население к этому периоду уже было смешанным, и притом с подавляющей долей тюркского компонента(11, с. 391-396). Соответственно можно-сделать вывод: это могло произойти лишь при наличии определенных исторических предпосылок. По существу, таковыми могли стать только условия достаточно длительного исторического прессинга со стороны тюркского мира. Обратимся к более раннему периоду. В XIII в. территория Грузии подверглась татаро-монгольскому нашествию, а в XIV-XV вв. - опустошительным набегам Тимура. При этом главный удар двух упомянутых экспансий пришелся на юго-западные районы Грузии. Еще раньше, в XI в., в южные районы Грузии проникали сельджуки. И хотя после ухода из Грузии главных сельджукскихсил Баграту IV удалось вернуть часть захваченных земель и вновь присоединить их к Грузии, "можно предполагать, что в этих местах оседали тюркские племена; росту турецкого этнического элемента способствовали массовое переселение тюрок в Закавказье и их систематические нападения на его территорию"(11, с. 391-392).

К 70-м годам XI в. по соседству с Грузией было создано государство сельджуков Анатолии, которое стало основным плацдармом нападения на Закавказье. С этого времени в течение 300 лет Грузия находилась в самых тесных политических и экономических отношениях с сельджукским государством.

Особенно в тяжелом положении этот район Закавказья оказался в период правления Мелик-шаха (1072-1092), когда сельджуки практически наводнили всю Грузию. Кроме того, к этому периоду уже не существовало армянского политического объединения, представлявшего при Баграте IV своеобразный барьер для турок. По свидетельству источников, теперь "происходил процесс массового оседания турецких племен на территории Грузии"(11, с. 391, 392, 396). Приходившие с целью грабежа сельджуки обратно уже не возвращались.

Вряд ли будет ошибочным утверждение, что именно Грузия несла в Закавказье основную тяжесть борьбы с государством кочевников. Это обстоятельство в значительной степени объясняется культурно-хозяйственной оппозицией народа, основой хозяйственной деятельности которого было развитое оседлое хозяйство. С хозяйственно-культурной спецификой связана и разница в интенсивности оседания на территории Грузии и Азербайджана тюркского этнического элемента, основной пласт которого составили племена огузов. Территория Азербайджана к этому периоду уже была насыщена тюркским кочевым субстратом, компактные массы которого здесь фиксируются уже в V-VII вв. И хотя народы Закавказья в равной мере были ареной борьбы между Византией и государством сельджуков; и подвергались постоянному прессингу со стороны кочевых племен, для Грузии (и Армении) этот процесс в силу указанной культурно-исторической специфики оказался более болезненным. Культурно-историческая оппозиция "кочевой-оседлый" сыграла решающую роль в дальнейшем социально-политическом и культурно-историческом развитии этого региона в целом, еще более подкрепляясь затем конфессиональным противостоянием.

Однако следует подчеркнуть: столь длительный период политического воздействия турок на территорию Грузии, многовековое соседство со скотоводческими кочевыми племенами, достаточно четко фиксируемое оседание турецкого этнического элемента на грузино-турецком пограничье, особенно в период так называемого "Диди-туркоба", полное отуречивание христианского населения соседней Анатолии и в значительной степени Балканских стран, интенсивное оседание огузских (сельджукских) племен на территории сопредельного Азербайджана обусловили естественно-историческое присутствие тюркского субстрата в районе Месхетии.

В отличие от месхов, как уже было отмечено выше, аджарцы были защищены Месхетским хребтом. Географическое положение Месхетского и Триалетского хребтов позволило населению Центральной Грузии сохранить свою относительную чистоту, поскольку естественные горные преграды были существенным препятствием для проникновения степных кочевников на север. Таким образом, именно месхи, территория которых не была отделена какими-либо естественными преградами, еще до XVI в. (до турецкой экспансии), постоянно подвергаясь в течение ряда веков влиянию тюркских кочевников-скотоводов, представляли собой смешанное население со значительной долей тюркского компонента. Только признавая, что к XVI в. население Месхетии уже было смешанным, можно объяснить его последующую ассимиляцию турками в XVI-XVIII вв.

Данная позиция представляется не только наиболее вероятной, но и исторически закономерной. В качестве сравнительного материала достаточно привлечь некоторые сведения по этногенезу болгар. За время почти 500-летнего владычества Османской Турции на Балканах одна часть болгар была в большей степени ассимилирована, чем другая, локализирующаяся в Ро-допских горах и сохранившая все этномаркирующие признаки, сменив лишь вероисповедание. Сопоставляя болгарские территории, подпавшие под влияние Турции, с одной стороны, и рассматриваемые районы Грузии-с другой, можно сделать несколько выводов. Аджарцы, как и болгары Родопских гор, практически не подверглись турецкой ассимиляции, не считая исламизации, в первую очередь благодаря особому географическому положению, т. е. локализации в областях, защищенных от открытой турецкой экспансии горными хребтами.

Рассматривая другую часть болгарского населения, необходимо сказать: степень ассимиляции данной группы за известный исторический период была определена прежде всего присутствием в этногенезе болгар большей доли тюркского субстрата(7, с. 105); это и определило специфику протекания процесса ассимиляции.

Учитывая вышесказанное, вместе с тем нельзя однозначно утверждать, что изначальная метисация коренного населения Месхетии проходила с XI по XVI в., поскольку этот период является лишь достаточно хорошо фиксируемым историческим этапом интенсивного прессинга со стороны тюркского мира. Необходимо также учитывать, что рассматриваемая территория всегда была пограничной, при этом данное пограничье не было административно определено и было достаточно условным. Здесь расселялись контактирующие группы, которые в ходе естественного исторического развития регионов смешивались, образуя субстратную основу, предрасположенную к метисации лишь в определенном направлении. Отметим при этом, что в XVI в. до "разделения Иверии на три отдельных царства и пять самостоятельных княжеств в 1469 г. ... при Саркисе II, владетеле Ахалцихского уезда (Месхетии, Самцхе.-Э. П., Л. Е.), было даровано этому краю автономное правление". "Правитель Самцхе именовался атабегом"(9, с. 2).

Приняв во внимание, что данная область, с одной стороны, в рассматриваемый период "составляла одну из наиболее отдаленных провинций Грузинского царства", а с другой- находилась во владении атабега в зоне грузино-турецкого потраничья, представляется правомерным сделать вывод: это была, по всей видимости, культурно-национальная автономия, сложившаяся задолго до экспансии Османской Турции в XVI в.

В связи с вышесказанным возникает вопрос, насколько правомерным является определение этнических процессов, проходивших на этой территории как ассимилятивных. Исходя только лишь из последовательной хронологии массированного влияния турок на этот регион и учитывая при этом постоянное этнокультурное взаимодействие в течение длительного исторического периода, данный процесс следует определить, по существу, как реверсивный. В этом смысле он скорее является естественноисторической концентрацией тюркского субстрата в этногенезе месхетинских турок.

К сожалению, до сих пор не проводилось комплексного сравнительно-антропологического исследования турок-месхетинцев и той группы грузин, которая по настоящее время проживает на территории Месхетии. Представляется необходимым отметить, что кроме общеисторических закономерностей образования этнических общностей существуют еще и биологические закономерности образования популяций. Биологическое поглощение (т. е. ассимиляция) какой-либо относительно генетически чистой популяции (в данном случае месхов) даже при наличии искусственного отбора, хотя бы только по одному признаку, требует длительного периода времени, коррелирующего с численностью популяции и тем количеством поколений, которое необходимо для достижения такого уровня метисации, когда данный признак станет доминирующим в генофонде. При увеличении числа таких признаков этот промежуток времени многократно увеличивается. При естественноисторическом прохождении процесса метисации двух популяций период биологической ассимиляции становится хронологически почти неуловимым и не подвергается исторической фиксации. Более того, как показало антропологическое и антропогенетическое изучение процессов метисации с позиции популяционной генетики, при отсутствии доминирования смешанные группы занимают место между исходными пропорционально их удельному весу(1, с. 62).

Основываясь на вышесказанном и учитывая, что мы не имеем объективных исторических данных о реальных размерах и соотношениях смешивающихся популяций, можно сделать вывод: как тот, так и другой компоненты в этногенезе турок-месхетинцев могут быть столь неопределенными, что попытка однозначного решения вопроса об их этническом происхождении теряет всякий смысл. Вместе с тем предрасположенность к ассимиляции определяется рядом совершенно конкретных факторов, среди которых прежде всего следует назвать такие, как формы и интенсивность исторических контактов, ландшафтно-географические особенности зоны, характер миграционных процессов, степень седентаризации и т. д.

В любом случае, как бы ни решалась эта сложная научная проблема, она ни в коей мере не может служить аргументом в решении политического вопроса репатриации месхетинских турок на свою историческую родину. В данной статье мы не останавливаемся на этнокультурной характеристике месхетинских турок. Необходимо подчеркнуть, что традиционная культура рассматриваемой этнической группы чрезвычайно близка к классической турецкой, обнаруживая вместе с тем некоторые аналогии с элементами традиционной грузинской культуры. Не касаясь здесь этнографической конкретики, необходимо коротко остановиться на специфике этнокультурного облика месхетинских турок в условиях принудительных миграций.

С середины 40-х годов XX в. в результате принудительной миграции начинается процесс интенсивного разрушения традиционной культуры месхетинских турок. Они утрачивают основные компоненты традиционной материальной и в значительной степени духовной культуры. Этому процессу подверглись прежде всего основные хозяйственные традиции, пища, одежда, жилище. Вместе с тем процессу деструкции этнической культуры сопутствовали инновационные процессы и культурные заимствования, связанные с условиями существования в новых этно-контактных зонах. Попав в новую экологическую среду и не имея опыта ее эксплуатации, месхетинские турки естественным образом заимствовали основные компоненты системы жизнеобеспечения у окружающего населения, компоненты, которые при этом не являлись этномаркирующими. Сюда следует отнести систему земледелия и скотоводства, основные типы современного жилища. При этом, сохранив наиболее показательные символы своей традиционной культуры (обрядовую одежду, некоторые характерные виды головных уборов, элементы традиционной пищи), месхетинские турки заимствовали основные культурно-показательные символы среднеазиатского региона. Обозначенные заимствования можно рассматривать по двум направлениям: первое-заимствования, связанные с обеспечением основных жизненных потребностей, и второе-заимствования как знаковая форма коммуникативных средств межэтнических контактов. В результате этих процессов этнокультурный облик месхетинских турок приобрел достаточно выраженную культурно-региональную вариабельность, прямо коррелирующую с дисперсностью расселения этой группы, сохраняя при этом основные элементы и наиболее показательные символы своей традиционной культуры.

60-е годы XX в. стали началом новой волны миграции месхетинских турок преимущественно на Кавказ (Азербайджан, Кабардино-Балкарию, Ставропольский и Краснодарский края), за исключением их исторической территории в Южной Грузии. Основной причиной отказа в репатриации месхетинских турок, результатом которого стала эта волна миграции, явилась позиция Грузии, всячески препятствовавшая решению турко-месхетинской проблемы.

Мигранты, которые переселились на Кавказ, воспринимая это переселение как временный этап на пути возвращения в Грузию, максимально ограничили всяческие этнокультурные контакты с коренным населением в новых зонах расселения, сведя до минимума всякое культурное взаимопроникновение. Организмом, регулирующим отношения с местным населением, выступает община, архаизация которой непосредственно связана с политической ситуацией. В условиях обозначенных социально-политических процессов происходит разрушение кровнородственных аспектов традиционного общества и его политизация. В связи с перенесением доминирующей функции общины из области управления внутренней деятельностью социума на внешние процессы управляющие общиной старейшины сменяются современными политическими лидерами. Вместе с тем община, поддерживая внутренние и всячески препятствуя внешним этническим связям, возрождает утраченные этнокультурные ценности, способствуя еще большему росту этнического самосознания.

Необходимо отметить, что с точки зрения общеисторических закономерностей этнических процессов с ростом этнического самосознания наблюдаются сопутствующий скачок в осознании этносом его этнокультурных ценностей и их ценностная рекапитуляция. Для дисперсного этноса особое значение приобретает этническая "чистота", которая обеспечивается исключительно внутриэтническими браками. И здесь регулирующим механизмом выступает община, которая благодаря замкнутости обеспечивает не только этническую "чистоту", но и возрождение и сохранение основных культурных традиций этноса, выполняя при этом основные социализирующие функции. При этом замкнутость турецкой общины необходимо понимать как замкнутость отдельных локальных социумов, между которыми обеспечивается постоянная связь. Необходимо также отметить, что в рамках тенденции рекапитуляции этнокультурных ценностей отчетливо фиксируется возрождение традиционных институтов, сопровождающих рост этнического самосознания.

Отмеченные процессы достаточно устойчивы и однотипны в различных районах локализации месхетинских турок. Однако в Азербайджане эта тенденция получила иное развитие. Здесь для мигрантов сложились наиболее благоприятные условия: турки оказались в окружении близкого как генетически, так и в культурно-историческом отношении этноса. Добавим сюда антропологическое сходство, конфессиональное единство, а также близость общекавказских традиций. Оппозиция "абориген- пришелец" была существенно ослаблена историческими контактами Азербайджана и Турции. Последнее обстоятельство способствовало тому, что население Азербайджана не восприняло месхетинских турок как абсолютно пришлое иноэтничное население. Основные черты традиционной культуры азербайджанцев и месхетинских турок во многом совпадали, предопределив не столько взаимопроникновение этих культур, сколько своеобразный процесс восстановления "по аналогии" традиционной культуры месхетинских турок, насыщенной к этому времени компонентами культуры среднеазиатского региона.

Перечисленными выше регионами миграция месхетинских турок не ограничивалась. Это были лишь основные направления миграционных потоков этой группы, отдельные "осколки" которой фиксируются практически на всей территории бывшего СССР. Расселение по отдельным регионам страны соответственно расширяло этнокультурные контакты месхетинских турок и влияло на трансформацию их этнокультурного облика.

Новая мощная волна миграции была вызвана трагическими событиями в Ферганской области Узбекистана, еще более расширив ареал вновь образовавшихся этноконтактных зон. Основной поток мигрантов из Средней Азии направился в Азербайджан, который согласился принять всех среднеазиатских турок, предоставив им для этого земли в степи Джейран-чой. Сегодня есть все основания предполагать, что в ближайшее время именно на территории Азербайджана сконцентрируется основной массив депортированных турок. С одной стороны, это, безусловно, приведет к развитию тенденции рекапитуляции" традиционной культуры месхетинских турок и ее унификации на основе азербайджанского локального варианта, с другой- к последующему ее закономерному смешению с азербайджанской. Таким образом, этнические контакты рассматриваемой группы в условиях принудительных миграций в целом закономерно приводят к деформации ее традиционной культуры. Вместе с тем данный процесс" способствует еще большему обострению национального самосознания, интенсивность роста которого коррелирует с формированием контактного комплекса социально-политических условий. Характер и степень этой корреляции непосредственно выражается в форме национальных движений. В этом смысле национальное движение месхетинских турок представляется особенно интересным. Однако, прежде чем приступить к его анализу, необходимо остановиться на истоках этой проблемы.

История СССР в период сталинского режима сегодня связывается в первую очередь с противоправными актами массовых репрессий. Историки и политологи обращаются к этим актам беззакония, повлекшим за собой безвинное осуждение и гибель миллионов людей. С точки зрения предмета этнографической науки особого внимания заслуживает имевшая место в эти годы политика принудительного переселения, в результате которой целые народы, этнические и этнографические группы были насильственно переселены с исторических мест своего проживания в другие регионы страны. Основная часть турок была рассредоточена по различным областям Узбекистана без права выезда за черту оседлости. Другая, на правах спецпереселенцев, таким же образом была переселена в Казахстан и Киргизию(10, с. 102).

Изменения в судьбе депортированных народов произошли после XX съезда КПСС (1956 г.), осудившего культ личности и его последствия. Однако эти изменения коснулись далеко не всех депортированных народов. Часть из них была репатриирована, в отношении других были лишь отменены режим спецнадзора и черта оседлости. В этой связи правомерно возникает вопрос, почему при новом политическом направлении, безоговорочно осудившем политику культа личности, была репатриирована лишь часть депортированных народов и в чем заключался принцип данной выборочной репатриации.

По всей видимости, подобный шаг был политической акцией остававшегося у власти ориентированного на авторитарный режим аппарата. Очевидно, что не в интересах этого аппарата, так или иначе принимавшего участие в противоправных репрессиях, включая депортации, была всеобщая безоговорочная реабилитация и последующая репатриация народов, подвергшихся принудительному переселению. Для него являлось острейшей необходимостью создание такой ситуации, при которой можно было лишь частично признать допущенные ошибки, сняв, таким образом, с себя полную ответственность за совершенные акты беззакония. Значит, все депортированные народы искусственно разделялись на "заслуженно" и "ошибочно" наказанных, что служило единственной гарантией от возникновения в будущем общего движения депортированных народов. Можно только предполагать, каковы были основные принципы выборочной репатриации. Вероятно, были учтены численность депортированных, наличие автономии на момент выселения, этнический статус (этнос, этническая группа), степень традиционной военной активности, традиции движения за освобождение, историко-культурные связи и т. д.; была учтена и конкретная территориальная принадлежность, чтобы исключить возможность возникновения общей региональной направленности в стремлении возвращения на родину. Последнее обстоятельство сыграло существенную роль: среди этих народов не возникло единого движения. Такие движения зарождались отдельно, однако были существенно осложнены дисперсностью расселения в результате принудительных миграций. Несмотря на это, они постепенно набирали силу, объединяя отдельные региональные группы.

Отмеченные обстоятельства представляются особенно важными, если учесть, что значительная часть выселенных народов была кавказского происхождения (карачаевцы, балкарцы, чеченцы, ингуши, кабардинцы, греки, курды, турки, хемшилы, иранцы). Обращает на себя внимание и тот факт, что депортация подавляющей части кавказских переселенцев так или иначе связана с Грузией. Так, Чечено-Ингушетия, Карачаево-Чер-кесия и Кабардино-Балкария непосредственно граничат с территорией Грузии. По свидетельству информаторов, являвшихся очевидцами актов насильственного переселения народов этих автономий, население пограничных сел вывозилось в течение одной ночи, селам давались грузинские названия и их принудительно заселяли грузинами. Точно таким же образом было осуществлено принудительное переселение месхетинских турок, на место которых насильственно и без права выезда были поселены грузины преимущественно из западных районов республики.

Впоследствии, после реабилитации, депортированные народы названных республик были репатриированы на историческую родину, однако границы частично были сохранены измененными, а населенные пункты остались в пределах Грузии. Эта тенденция станет еще более очевидной, если учесть, что готовилась, но не была полностью осуществлена акция депортации целого ряда народов соседнего Дагестана, в 1944 г. насильственно были переселены в Чечню народы дидойской подгруппы (цезы, бежтинцы, хваршины), локализовавшиеся в районах, пограничных с Грузией.

В отношении же всех без исключения народов, выселенных .непосредственно с территории Грузии (турки, курды, греки, хемшилы, иранцы), вопрос об их репатриации был решен отрицательно. Только в 70-х годах был отменен противоправный акт, совершенный по отношению к греческому населению. Отметим при этом, что из всех подвергшихся принудительному переселению народов только греки являются христианами. Вопрос о других выселенных из Грузии мусульманских народах остается открытым.

Следует обратить внимание и на то, что из депортированных народов самую значительную по численности этническую группу представляют месхетинские турки. Отсюда понятна причина возникновения именно турко-месхетинской проблемы. Однако саму по себе данную проблему не следует понимать как исключительно турко-месхетинскую. Последняя заключает в себе проблему всех депортированных из Грузии мусульманских народов.

Конец 60-х годов характеризуется некоторыми позитивными изменениями в судьбе депортированных народов: для них отменяется режим спецпереселенцев и разрешается выезд за пределы Средней Азии. Тем не менее, несмотря на некоторые сдвиги, половинчатость решения приводит к дальнейшему распылению месхетинских турок и соответственно к потере большинства их этнокультурных ценностей. Но это не ослабило национальное движение, хотя и в значительной мере осложнило его организацию.

Несмотря на последнее обстоятельство, за период с 1962 по 1989 г. состоялось 10 съездов месхетинских турок. Их основной целью было обсуждение и выработка стратегии и тактики турко-месхетинского национального движения за возвращение на родину на конкретный период времени. Съездами также направлялись различные делегации в высшие органы управления СССР и Грузинской ССР. Всего за послевоенные годы состоялось более 200 делегаций в правительство Грузии и немногим меньше в высшие органы власти страны. Однако ни одна из них не добилась положительного решения вопроса о репатриации.

Первый Учредительный съезд турок-месхетинцев состоялся в 1962 г. в Букинском районе Ташкентской области. На съезде, проходившем в условиях максимально возможной секретности, присутствовали делегаты практически от всех турко-месхетинских общин из всех районов их проживания. Съездом обсуждался вопрос о национальном движении за возвращение на родину. В целях наибольшей активности движения было принято решение создать единый центральный орган движения и его соответствующие региональные филиалы. В итоге был избран Временный организационный комитет (ВОК) по возвращению на родину, а также ряд постоянно действующих комиссий. Именно с этого съезда национальное движение месхетинских турок можно считать окончательно сформировавшимся. Шесть последующих съездов имели главным образом организационное значение.

К 70-м годам опыт национального движения месхетинских турок достиг того уровня, который позволил выработать его определенную тактику. Немаловажным фактором, вызвавшим необходимость этой конкретной тактики, стало и то, что к этому времени появилась определенная мотивация отказа месхетинским туркам в возвращении на родину. Если в первые годы функционирования движения отказы носили безоговорочный характер, то теперь они сводились к экономическим сложностям.

Прежде всего в качестве аргумента выдвигалась сложность переселения такого количества людей на заброшенные земли, где потребуются большие государственные дотации для возрождения региона и удовлетворения социально-культурных потребностей реэмигрантов, а также изменившаяся демографическая ситуация, которая еще больше осложняла решение экономической стороны вопроса.

Все это предопределило содержание восьмого съезда, состоявшегося 16 июня 1976 г. в селении Ерокко Кабардино-Балкарии. Сознавая, что переселение большой массы людей не может не повлечь за собой определенные трудности и значительные финансовые затраты, на обсуждение съезда был представлен конкретный план поэтапного переселения, не требующий практически никаких государственных дотаций и включающий строительство жилых, общественных и производственных комплексов силами специальных молодежных бригад, вплоть до отказа от какой-либо компенсации за потери недвижимости в районах проживания месхетинских турок на данный момент. Сам факт разработки такой программы на этот период был весьма перспективным при условии позитивного решения проблемы репатриации месхетинских турок. Однако и при негативном отношении к решению турецкой проблемы он сыграл известную позитивную роль, поскольку лишал основы мотивацию предшествующих отказов. Однако следствием этого явилось поставленное грузинской стороной, хотя и неофициальным образом, условие о признании месхетинскими турками их исторического грузинского происхождения и смена фамилий. Искусственно была создана ситуация, располагающая к внутреннему расколу турко-месхетинского национального движения. Практические последствия этого непосредственно отразились и на движении, и в целом на тех процессах, которые происходили в турко-месхетинском обществе. С этого времени начинается процесс частичной деструкции самосознания этой этнической группы.

В этих условиях незначительная часть месхетинских турок сочла возможным признать себя отуреченными грузинами, стремясь, таким образом, обеспечить себе возвращение на родину. Сложившееся положение стимулировалось тем, что Грузия начала принимать на постоянное жительство отдельные семьи: месхетинских турок из числа представителей обозначенной группы в различные районы республики (для предотвращении национальной концентрации).

Отметим, что данная группа характеризуется ситуативным самосознанием, которое при условии непрерывности протекания этого процесса могло бы иметь тенденцию к стабилизации. Однако подавляющая часть турко-месхетинского населения продолжает осознавать себя турками и настаивает на признании своей турецкой принадлежности.

Раскол, наметившийся в национальном движении месхетинских турок, с течением времени, по существу, перерос в борьбу двух "фракций", которые можно обозначить как "грузинскую" и "турецкую", отражающие соответственно принципиально разные взгляды на способы реэмиграции, что само по себе ставило под угрозу существование единого национального движения. Поэтому девятый съезд, проходивший 28 июля 1988 г. в районе Псыкод Кабардино-Балкарии, имел особое значение для развития национального движения месхетинских турок.

На этом съезде, проходившем в форме схода, присутствовало 276 делегатов от различных региональных подразделений. По существу, он представлял собой борьбу двух упомянутых фракций. В ходе длительной и напряженной дискуссии, в которой приняли участие большинство лидеров движения, "грузинская оппозиция" потерпела поражение. Съезд единодушно осудил сторонников грузинского направления, посчитав их деятельность ошибочной и предающей национальные интересы, и заставил лидеров данной оппозиции признать несостоятельность своих убеждений. В результате съезд принял решение добиваться возвращения на родину при непременном условии признания их турецкой национальности и провозгласил данный съезд съездом Единения.

Рассматривая национальное движение месхетинских турок, особо следует подчеркнуть, что оно не только становится более развернутым внутри самой этнической группы, но и выходит за пределы собственно турко-месхетинского общества:в прессе начинают появляться первые публикации о проблеме месхетинских турок, которая становится предметом внимания различных общественных организаций. Однако именно в этот, наиболее благоприятный момент для развития движения резко обостряется национальная и политическая ситуация в Грузин. Сложившееся в регионе положение ставит под сомнение принципиальную возможность позитивного решения турко-месхетинской проблемы.

Активизация национального движения приводит в результате к тому, что турки-месхетинцы начинают существенно выделяться из общей массы некоренного населения региона. Этот факт представляется очень важным для понимания существа дальнейшего развития событий в Узбекистане в июне 1989 г. Ферганские события 1989 г. имели исключительные последствия для национального движения месхетинских турок. Однако, прежде чем перейти к анализу этих последствий, необходимо коснуться существа ферганского конфликта и проследить его связь с турко-месхетинским национальным движением.

В широкой печати встречаются различные оценки причин ферганской трагедии. Существует точка зрения, что это были стихийные волнения, вылившиеся в противоправные действия. Есть и другая позиция, которая связывает рассматриваемые события с социально-экономическими трудностями в регионе, теневой экономикой, коррупцией и развитием этнократических идей. В обыденном сознании преобладает точка зрения, что конфликт непосредственно связан с диспропорцией в экономическом положении основной массы турко-месхетинского населения по отношению к коренному и т. п. Действительно, рассматривая ферганские события, нельзя не признать справедливость большинства этих оценок. Однако каждая из названных причин в отдельности не может лежать в основе этнического конфликта. Более того, это маловероятно даже при условии, когда все эти причины будут действовать в совокупности.

В основе этнических конфликтов, безусловно, лежат прежде всего собственно этнические противоречия, которые, однако, могут принимать различные формы. В то же время последние могут усиливаться в зависимости от региональной специфики. Последняя, как правило, в значительной степени определяется историческим фоном, сопутствующим взаимодействующим этносам на протяжении определенного периода времени, и в связи с этим потенциальной возможностью социума к этнической и социальной адаптации в новых (и в особенности искусственно созданных) этноконтактных зонах.

Этническая группа месхетинских турок, дисперсно расселенная по различным областям Узбекистана, Казахстана и Киргизии, была помещена в такие условия, которые, безусловно, должны были способствовать растворению этой сравнительно небольшой группы в общей массе коренного населения указанных регионов. Мусульманское, преимущественно тюркоязычное население, а следовательно, отсутствие языкового барьера и общеисламские культурные традиции-все это, казалось бы, предоставляло все возможности для тесного межэтнического общения и должно было предельно облегчить процесс поглощения. Однако, несмотря на очевидно благоприятные условия, а также в целом хорошее отношение и прием со стороны местного населения, такая тенденция не получила естественного развития. Этому изначально препятствовал ряд объективно-исторических факторов, имевших в итоге решающее значение.

Прежде всего следует назвать такую общеисторическую закономерность, как противопоставление потока мигрантов и массы коренного населения по оппозиционной линии "абориген - пришелец", которая, в свою очередь, была усилена политической реальностью. К общим закономерностям этнического противопоставления в рамках данного конкретного взаимодействия следует также отнести антропологический фактор, существенно влияющий на тенденции этнического взаимодействия. Имея в виду, что степень антропологической дифференциации определяет формы и интенсивность межэтнических контактов, представляется естественной изменчивость этой интенсивности в зависимости от конкретной этническо-антропологи-ческой направленности контактов. Так, группы месхетинских турок, локализовавшиеся в Киргизии и Казахстане, были более замкнуты, чем в Узбекистане. Сюда же примыкает этнопсихо-логическое противопоставление по линии "европеоид-монгололоид".

Турки, впервые столкнувшиеся с азиатской средой, довольно остро ощутили эту оппозицию, выражавшуюся для них прежде всего в большой степени монголоидности контактирующих с ними этносов. Именно эта степень антропологической дифференциации, безусловно, отражала уровень замкнутости турецкой общины в азиатской среде. Особое значение имела также этнокультурная оппозиция "кочевой-оседлый", ярко представленная в районах взаимодействия месхетинских турок с казахами и киргизами.

На последней оппозиции следует остановиться особо, поскольку она отражает не только противостояние кочевого и оседлого населения, но и самые разнообразные формы его исторического взаимодействия. Если же учесть тот факт, что 40-е годы были периодом проведения государственной политики, направленной на оседание кочевников-скотоводов, то становится совершенно очевидным, что в рассматриваемом регионе в целом столкнулись традиционно оседлое население (месхетинские турки) и традиционные кочевые общества, которые в данный момент достаточно болезненно переживали процесс насильственного перехода на оседлость. Разрушенные в результате насильственного перехода на оседлость исторические формы связи оседлых и кочевых обществ региона обострили противостояние между недавним кочевым и оседлым населением, тем более что последнее было пришлым. Последний аспект ("стационарно-миграционный") представляется наиболее конфликтно-значимым в комплексе названных факторов, распространяясь также и на зоны взаимодействия турко-месхетинского населения с традиционными оседлыми обществами. Сюда же следует добавить обостренность этнического самосознания месхетинских турок, усиленного психологией насильственно переселенных, этнокультурную специфику взаимодействующих социумов и другие факторы, создавшие общий фон межэтнического взаимодействия в регионе.

Обращаясь непосредственно к оценке существа узбекско-турецкого конфликта, необходимо отметить, что ближе всех к ней подошли авторы статьи "Зарево Ферганы" социолог К. Мяло и экономист П. Гончаров(6, с. 31-33). Разбирая на примере Ферганы причины этнических конфликтов, они приходят к выводу о доминанте развития этнократических идей в сочетании с социально-экономическими причинами. Вместе с тем в своей оценке авторы отчетливо принимают следствие за причину, поскольку само по себе развитие этнократической идеи, безусловно, является следствием. Несомненно, этнократическая идея может развиваться только там, где есть этническая альтернатива. При этом последняя должна быть достаточно существенной как в количественном, так и в культурно-историческом отношении. Разумеется, возникновение этнократической идеи невозможно в условиях природных изолятов или при условии этнической однородности общества (имея в виду внутренние процессы и не касаясь принципов развития этнократических идей и их внешней направленности, например, в условиях экспансии).

Развивая тезис об этнической альтернативе, необходимо подчеркнуть, что в тех случаях, когда доминирующий этнос не имеет реальной альтернативы в виде крупного этноса, он нередко усматривает таковую в национальных меньшинствах. Последние, в свою очередь, ощущая на себе прессинг развития этнократической идеи доминирующего в регионе этноса, как правило, образуют единый блок, который в современных условиях принимает форму интернациональных фронтов. Нередко интерфронт национальных меньшинств вступает в блок и с более крупными этническими подразделениями, которые сами по себе могут составлять этническую альтернативу доминирующему этносу. При этом данная тенденция может экстраполироваться и на более крупные этнокультурные зоны.

Исходя из вышесказанного, становится совершенно очевидным следующее: ни турки-месхетинцы, ни крымские татары, ни немцы, ни корейцы, ни любая другая отдельно взятая некоренная этническая группа не могла стать серьезной альтернативой в рассматриваемом регионе. И в этом смысле оценка узбекско-турецкого конфликта как прямого исходно неверна. К тому же названные народы не составили и интернационального блока, который мог бы стать альтернативой этнократической идее доминирующего этноса. Это во многом связано с тем,. что данные народы являются депортированными и часть из них, такие, например, как немцы и крымские татары, уже выезжала за пределы Средней Азии (немцы в массовом порядке эмигрировали в ФРГ, крымские татары выезжали в Крым, началась миграция корейцев). В отношении же остальных, и прежде всего месхетинских турок, необходимо подчеркнуть, что турко-месхетинское национальное движение всегда также было ориентировано на реэмиграцию, в принципе исключая возможность его вовлечения в те конкретные этнические процессы, которые проходили в Узбекистане. Именно этим можно объяснить тот факт, что попытка со стороны узбекского национального движения привлечь турко-месхетинское население на свою сторону, исходя из общетюркского (не говоря уже о конфессиональном) единстве, не имела успеха.

Возникает вопрос: что же в действительности послужило причиной конкретного этнического конфликта и непосредственно ферганских событий? Опираясь на вышесказанное, можно сделать вывод: единственной реальной альтернативой в этом регионе могло стать только таджикоязычное население. По мнению исследователей, работавших последние годы в этом регионе, здесь уже давно сложилась острая межнациональная обстановка, которая выражается прежде всего в таджико-узбекских противоречиях. Их существо выражается во взаимных претензиях, связанных с включением ряда исконных таджикских территорий (Бухары и Самарканда) в состав Узбекистана. Несмотря на то что история этих противоречий уже достаточно длительна, наиболее ярко они стали проявляться в условиях общего подъема национальных движений в стране. Нарастание узбекско-таджикских противоречий, безусловно, провоцировало агрессивность националистического движения, создавая конфликтно-опасный фон межэтнического взаимодействия в регионе.

Развитие этнического конфликта, по сути дела, отражает стремление к утверждению власти, в данном случае этнической, и является формой реализации идеи этнократии. Одним из способов утверждения этой власти и демонстрацией решимости ее утверждения становится этнический погром, сопровождающийся крайними формами насилия, т. е. то, что X. М. Энцесбергер определяет как особую прерогативу власти-"право на кровь"(цит. по (6, с. 33)). Последнее, осуществляемое посредством этнического погрома, может быть реализовано и по отношению к непосредственной этнической альтернативе, и по отношению к условной. Как правило, в качестве объекта условной этнической альтернативы выступают представители некоренного населения зоны распространения конфликта. Причем в тех случаях, когда некоренное население существует в виде малых этнических групп, оно нередко воспринимается доминирующим этносом в качестве единой этнической альтернативы в целом. Если этнические группы некоренного населения более значительны, то из их числа в качестве условного объекта выбирается такая, которая в наибольшей степени концентрирует в себе конфликтно-значимые оппозиции на уровне обыденного сознания. Таким образом, необходимо понимать, что условная направленность конфликта не означает случайности в выборе конкретного объекта. Напротив, здесь вступает в силу целый комплекс разнообразных факторов культурно-исторического, социально-экономического, этнополитического и другого характера, каждый из них раскладывается на целый ряд оппозиционных противопоставлений, представляющих собой, по существу, микроэлементы структурной модели конфликта.

В сложившейся политической ситуации месхетинские турки были избраны в качестве объекта для демонстрации решимости реализации этнократической идеи, адресованной, по сути, реально существующей этнической альтернативе в лице таджи-коязычного населения, претендующего на свои исконные территории. Отметим, что первоначально, и значительно раньше ферганских событий, была предпринята неудавшаяся попытка развязывания узбекско-турецкого конфликта в Иштиханском и Лаишском районах Самаркандской области, которая в этом регионе является зоной наибольшей остроты узбекско-таджикских противоречий. Конкретная направленность узбекского националистического экстремизма условна, поскольку турки оказались наиболее "подходящим" объектом для насилия как некоренное население, не присоединившееся к узбекскому движению, достаточно компактно расселенное, политически не защищенное и юридически неравноправное.

Обращает на себя внимание и тот факт, что, согласно теории конфликта (если понимать ферганские события как узбекско-турецкий конфликт), рассматриваемой трагедии не предшествовала предконфликтная ситуация. "За 45 лет проживания в Узбекистане турок-месхетинцев не отмечено трений между ними и коренным населением"(6, с. 33). Даже исходя только из этого, мы не можем определить данные события как конфликт. Налицо односторонняя акция в форме этнического погрома. Именно этим прежде всего объясняются масштабы ферганской трагедии. Но следует также иметь в виду, что для традиционного общества месхетинских турок в отличие от традиционных среднеазиатских обществ нехарактерна развитая военная организация. Причиной тому ряд объективных исторических факторов, определяющих особенности этнокультурного облика месхетинских турок. Отсюда становится понятным, почему в ходе распространения погрома по различным районам Ферганской области экстремисты не встретили адекватного сопротивления. Масштабы ферганской трагедии наряду с перечисленными выше причинами во многом также явились следствием так называемого "тбилисского синдрома".

В результате акции этнического погрома в Фергане резко усилилась миграция некоренного населения Узбекистана за его пределы. И хотя состоявшаяся демонстрация решимости отстоять этнократическую идею достигла своей цели, вместе с тем она привела реальную этническую альтернативу в лице таджикоязычного населения к полному пониманию реальности угрозы глобального узбекско-таджикского конфликта. Понима ние неизбежности конфликта подготовило таджикоязычное население к состоянию активной конфронтации. В ряде населенных пунктов Узбекистана начались открытые локальные конфликты между узбекским и таджикским населением. Данная тенденция предполагает дальнейшее развитие событий в направлении регионального узбекско-таджикского этнического конфликта. Учитывая общую границу обеих республик и административную принадлежность Самарканда и Бухары, нетрудно" заметить, что ситуация здесь практически идентична ситуации, связанной с карабахской проблемой.

Ферганская трагедия имела различные последствия для национального движения месхетинских турок. Прежде всего движение понесло значительные людские потери, которые исчисляются не только количеством погибших, но и пропавших без вести. Кроме того, новая волна массовой миграции за пределы Средней Азии, связанная в значительной мере с непрекращающимися угрозами в адрес турко-месхетинского населения, нанесла урон движению, еще более распылив значительный компактный массив месхетинских турок по различным регионам. Особо следует выделить тяжелый морально-психологический стресс, многократно усиливший обостренное сознание депортированного населения.

К тому же именно ферганские события подняли турко-месхетинскую проблему на гребень волны. Следует признать, что. лишь трагические события в Фергане смогли пробить брешь в официальной прессе и о существовании этой этнической группы узнала не только вся страна, но и весь мир.

Ферганские события, обнажив турко-месхетинскую проблему, вновь обратили внимание на Грузию, которая и без того' служила предметом пристального внимания в течение последнего времени. Во-первых, потому, что месхетинские турки были депортированы в 1944 г. в Среднюю Азию из Грузии. Во-вторых, несмотря на отсутствие в широкой печати постановки вопроса о причинах, мешающих репатриации турко-месхетинского населения на свою историческую родину в Грузию, он совершенно закономерно возникает в общественном сознании. Решение правительства о вывозе беженцев в ряд областей России вызвало не только недоумение, но и последующую негативную реакцию и со стороны турко-месхетинского населения, воспринявшего это как очередную принудительную миграцию, и со стороны местного, которое достаточно сдержанно восприняло саму идею этого переселения, поскольку всенародное осуждение сталинской политики репрессий и депортации предполагало возвращение этой группы в Южную Грузию. Кроме того, деятели небезызвестной "Памяти", используя социально-экономический кризис в стране, способствовали созданию выраженного негативного отношения к беженцам как "очередному бремени на шее многострадального русского народа".

Дальнейшее развитие событий показало, что последняя позиция оказалась достаточно привлекательной для целого ряда регионов. После погрома турко-месхетинского населения в Ферганской области турецкое национальное движение взяло на себя очередную задачу по организации и переселению беженцев из Средней Азии. Лидеры турко-месхетинского национального движения обратились к руководству Краснодарского и Ставропольского краев, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарий, Дагестана, Чечено-Ингушетии, правительствам Казахстана, Киргизии и Азербайджана с просьбой о принятии и размещении беженцев из Средней Азии. Однако в подавляющем большинстве регионов им в этом было отказано. Так, в Краснодарском крае местными властями была организована кампания, направленная на создание искусственных препятствий поселению турко-месхетинских беженцев. В этой связи "некоторые группы турок заявили о готовности совершить акты самосожжения в знак протеста против бесчинства властей в Краснодарском крае"(4).

Вместе с тем следует признать, что названный регион был поставлен в достаточно сложное положение, поскольку в Узбекистане "преднамеренно создавались условия для выезда турок-месхетинцев в другие регионы страны, и в частности, в Краснодарский край. При этом руководство республики заранее не ставило в известность тех, к кому направлялись спецрейсами беженцы"(12). Данное обстоятельство не только ставило в сложное положение руководство Краснодарского края, но и усугубляло положение самих месхетинских турок.

Небезынтересно отметить и тот факт, что лидеры крымско-татарского национального движения призвали крымско-татарское население Краснодарского края оказать всяческую помощь месхетинским туркам (деньгами, сахаром, мылом, одеждой и т. д.). Так как турки покупали дома главным образом у отъезжающих в Крым татар, прозвучало также специальное обращение к крымско-татарскому населению, призывающее его не завышать цены на дома, продаваемые туркам. Нет необходимости комментировать позицию репатриируемого крымско-татарского населения по отношению к депортированным туркам. Сюда же следует отнести и позицию Чечено-Ингушетии, которая, несмотря на весьма ограниченные возможности, предложила разместить часть беженцев из Узбекистана непосредственно по семьям.

Обращение месхетинских турок в различные регионы страны с просьбой о принятии беженцев встретило наиболее существенную поддержку со стороны Азербайджана. Хотя после событий в НКАО и последующей эскалации армяно-азербайджанского конфликта остро стояла проблема азербайджанских беженцев из Армении, поток которых к тому времени, по официальным данным, достиг 180 тыс., по неофициальным- 260 тыс., Азербайджан согласился принять всех месхетинских турок, желающих поселиться на его территории, предоставив для этого на выбор земли в Муганской степи и степи Джейран-чой, из которых турки предпочли последние.

Результатом ферганских событий явилось принципиальное решение о создании специальной комиссии Совета Национальностей Верховного Совета СССР с целью "изучения возможности удовлетворения пожеланий турко-месхетинского населения о возвращении их на историческую родину, откуда этот небольшой народ был выселен без всяких на то оснований в годы произвола и беззакония"(8). Такая комиссия по проблемам месхетинских турок была создана 26 июля 1989 г.

Создание данной комиссии имело принципиальное значение для национального движения месхетинских турок, так как ее с полным основанием можно считать формой официального признания движения, поскольку в состав комиссии помимо официальных лиц также вошли лидеры и полномочные представители турко-месхетинского национального движения. Помимо" рассмотрения вопросов, связанных с проблемой беженцев из Узбекистана, комиссией был поставлен вопрос о том, что "все-затраты по оказанию помощи, а также возмещению ущерба обязано взять на себя правительство Узбекистана"(12). Однако в этом направлении практически не было предпринято никаких конкретных шагов. Средства, отпускавшиеся руководством Узбекистана на восстановление сожженных домов турок-месхетинцев, вряд ли можно рассматривать в качестве компенсации, поскольку хорошо известно, что турки продолжали в. массовом порядке покидать территорию региона. Реальная помощь ферганским беженцам оказало лишь Общество Красного" Креста и Красного Полумесяца, выделив для этого 855 тыс. рублей, а это в пересчете на число ферганских беженцев (исходя только из официальной цифры в 19 тыс. человек) составляет по 45 рублей на человека.

В целом события 1989 г. оказали существенное влияние на национальное движение месхетинских турок, подтолкнув к более жесткой позиции в вопросе о репатриации. Этот вопрос с новой силой прозвучал на десятом съезде месхетинских турок, состоявшемся 2 сентября 1989 г. в колхозе "Адигюнь"-Саатлинского района Азербайджана. На съезде приняло участие 5727 человек. В отличие от всех предшествовавших данный съезд носил декларативный характер, и это ярко выражалось в законных требованиях месхетинских турок возвращения их на историческую родину. На съезде отразилось настроение основной массы этой этнической группы, 70-80% которой выражали желание эмигрировать в Турцию в случае неудовлетворения их требования репатриации в Грузию.

Останавливаясь на перспективах последствий нерешенности конкретных национальных проблем, необходимо отметить, что. кроме социальной и этнополитической стороны вопроса достаточно определенно стоит и связанная с ними проблема реальных экономических деформаций. Кроме потока принудительных миграций, последовавших за рядом межнациональных конфликтов и этнических погромов, которые привели к перемещению значительных трудовых ресурсов из одних регионов в другие и потребовали существенных финансовых вложений для обеспечения социально-экономических нужд мигрантов, появилась и новая тенденция, связанная с усиливающимся потоком эмиграции за рубеж. Эта тенденция, определенно прогрессирующая в конце 80-х-начале 90-х годов, достаточно очевидно распалась на два направления: этническое и культурно-политическое. И хотя они, безусловно, взаимосвязаны, в них четко прослеживается определенная направленность: культурно-политическая эмиграция, которая последние десятилетия характеризовалась оттоком интеллектуального и культурного потенциала страны, и массовая волна отъезжающих из самых разных социальных слоев общества.

Эмиграция, будучи особенно интенсивной за счет европейского населения страны, дополнилась массовым выездом немцев. Последнее обстоятельство в немалой степени отражается на экономическом положении регионов концентрации немецкого населения, занятого главным образом в сфере сельского хозяйства. Судя по некоторым данным, психологически готовы к массовой эмиграции и месхетинские турки, большая часть которых, как уже отмечалось, давно настроена на выезд в Турцию. Вряд ли стоит комментировать, что еще один поток эмиграции населения, традиционно занятого в сельском хозяйстве и имеющего чрезвычайно богатую земледельческую культуру, не скажется положительно на общем фоне экономического кризиса.

Завершая краткий обзор национального движения месхетинских турок и учитывая, что эта проблема связана прежде всего с кавказским регионом, целесообразно обозначить возможные перспективы и некоторые тенденции национально-политических процессов в этой зоне.

Во-первых, миграция и последующая концентрация месхетинских турок в Азербайджане не снимет проблемы репатриации этой этнической группы. Во-вторых, поток турко-месхетинских и азербайджанских беженцев в Азербайджан вызывает целый комплекс социально-экономических проблем, неизбежно связанных с проблемой массовых миграций. Отсюда в перспективе возникновение вопроса либо о приоритете азербайджанских беженцев и необходимости решения вопроса о репатриации турок-месхетинцев, либо вообще о приоритете тюркоязычного мусульманского населения перед всеми другими этническими группами. Последнее прежде всего ставит под угрозу не только армянское, но и армяноязычное население в связи с имеющим место армяно-азербайджанским конфликтом, а также другие немусульманские и нетюркоязычные группы (известно, что при новом обострении этнополитической ситуации в Азербайджане в январе 1990 г. прозвучали угрозы в адрес армяноязычных христиан-удинов). В-третьих, учитывая позицию определенных кругов Грузии по отношению к туркам-месхетинцам, по существу отражающую вообще ее позицию по отношению ко всем национальным меньшинствам, проживающим на ее территории, становится очевидным, что это затрагивает целый ряд соседних северокавказских народов. При дальнейшем обострении межнациональных отношений в регионе конфронтации на уровне национальных движений Кавказа, объединенных также в рамках различных конфессий, может иметь весьма серьезные последствия.

Литература

1. Алексеев В. П. Генетические аспекты антропологии. -Расы и народы. Вып. I, M., 1971.

2. Вахушти. География Грузии. -ЗКОИРГО. Тифлис, 1904, кн. XXIV.

3. Волкова Н. Г., Джавахишвили Г. Н. Бытовая культура Грузии XIX- XX веков. Традиции и инновации. M., 1982.

4. Джемилев M. О положении турок-месхетинцев в Краснодарском крае. - Экспресс хроника. N 35(108). 27.08.1989.

5. Ибрагимбеков M. Завтра будет поздно (Первая сессия Совета по межнациональным отношениям).-Дружба народов. 1989, N 11.

6. Мяло К; Гончаров В. Зарево Ферганы. - Новое время. 1989, N 37, 38.

7. Страны и народы. M., 1984.

8. Помочь народу в беде. ТАСС. - Известия. 15.06.1989.

9. Хаханов А. Месхи.-ЭО. M., 1891, N 3.

10. Хуршут А. Турки. -Литературный Киргизстан. 1988, N 12.

11. Шенгелия Н. Н. Сельджуки и Грузия в XI в. Тб., 1968.

12. Шипитько Г. Работает комиссия. -Известия. 01.07.1989.