Подведены итоги полевых исследований, основным параметром которых была исламская идентичность (принадлежность миру ислама) жителей высокогорных сел. Приведены результаты опросов дагестанских семей.

"Так как государственные структуры потеряли значительную часть своей власти в вопросах контроля социальной и экономической жизни внутри своих границ, а транснациональная эксплуатация усилилась, люди во всем мире повернулись лицом к пониманию своей этнической и культурной идентичности как средству для мобилизации самих себя в борьбе за социальные и политико-экономические интересы. Увеличивающийся потенциал культуры как идеологического компонента для образования новых этнического национализма и политики идентичности сопровождается ослаблением или даже коллапсом колониальных империй и многонациональных государств". Эта выдержка из статьи Теренса Тернера "Антропология и многокультурность", опубликованной в 1994 г. (1) и не касающейся проблем бывшего Советского Союза, показывает некоторую мировую тенденцию в вопросах исследования культуры как идеологического средства для новых форм политики идентичности.

Выводы нашего исследования опираются на результаты бесед и опросов, проведенных в 1992-1994 гг. среди духовных и светских лидеров, а также жителей в столице Дагестана Махачкале, райцентре Агвали и высокогорном аварском селе Хуштада. Привлечены и некоторые результаты анкетирования в селах южного Дагестана в 1995-1996 гг. (2).

На Северном Кавказе ислам всегда был не только религией или формой личного поведения, но также образом жизни, фактором, организующим сельскую общину, реальной политической силой. В последние годы в сельской общине местные религиозные лидеры были вынуждены выполнять функции и религиозной, и светской власти, все чаще мелкие конфликты старались разрешить при помощи законов шариата. Сейчас наблюдается переход части региона из зоны политического и культурного влияния России в зону влияния исламских стран, религиозных центров исламского мира. Основной признак, в связи с которым можно говорить о смене геополитических зон, - это смена мест, где будущие местные светские и религиозные лидеры получают политические, религиозные и культурные инструкции. В недавнем прошлом такие лидеры пытались получить подобные инструкции либо в имперском центре, либо в местах, иерархически подчиненных ему. Условием успешной карьеры было содействие сокращению влияния ислама в регионе. Теперь, напротив, большинство молодых людей, рассчитывающих на лидерство в местной и региональной политических структурах, получают наставления в мировых исламских центрах, и прежде всего эти инструкции связаны с распространением исламских законов и исламского учения.

Полевые обследования в горских селах и разговоры с людьми, родившимися там и живущими в городах (первое поколение городской интеллигенции), показали, что ислам удивительно устойчив и слабо поддавался давлению внешнего репрессивного аппарата. Уникальная жизнестойкость исламской культуры является определяющей для нынешней и будущей ситуации в этом регионе.

Прямой причиной живой и, что особенно важно, продолжающейся традиции исламской учености, исламского образования является сравнительно широко распространенное знание арабского языка даже среди сельского населения аварских высокогорных районов. В сельских районах открываются новые образовательные центры, в которых работают преподаватели арабского языка. Традиция передачи священного знания от учителя к ученику очень ценна здесь. Для учителя передача знания в области священного арабского языка - это часть религиозного служения, поэтому классы полны учеников, особенно мальчиков, хотя наблюдается недостаток в учителях. Происходит передача знаний от просвещенного в исламе деда к внуку, впитывающему знание и стремящемуся поступить в один из исламских университетов. И все это - минуя отцов, городских или сельских интеллектуалов, сделавших свою карьеру, игнорируя ислам.

Важным последствием этой ситуации является появление конфликта идентичностей, незнакомого в центральных регионах постсоветской России. Наши полевые исследования показали, что дистанция между старой номенклатурой и молодьми лидерами в основном основывается на включенности (невключенности) в классическую исламскую культуру и на таком очевидном "культурном" индикаторе, как знание арабского языка. Способность читать священные книги является четким признаком для вхождения в новую элиту

Молодые исламские лидеры чаще всего индифферентны к политическим коллизиям своих отцов. Конфликт и смена идентичностей - не их проблема. Изучая арабский, совершив хадж, они осознают себя как часть великого исламского мира. Посетив центры ислама, они чаще всего чувствуют себя эмиссарами, посланными в родные места для возрождения исламской культуры. Их цель - формирование исламского среднего и высшего образования.

Будущие лидеры такого плана весьма уважаемы в сегодняшнем Дагестане. Они не очень беспокоятся о сиюминутных коллизиях и редко участвуют в диспутах и митингах, они готовы к осуществлению долгосрочных планов (включая персональные) и рассматривают Северный Кавказ как часть мира ислама. Поэтому они не заинтересованы в конфликтах, работают на стабильность обстановки и не стремятся подключать российские центральные власти к решению местных проблем.

Старая элита, напротив, жалуется на отсутствие внимания и поддержки со стороны Москвы и пытается согласовывать все проблемы с "центром", что делает переход к новой геополитической идентичности менее поступательным.

Культурный авангард (правый, левый, национально или, напротив, космополитически ориентированный) пытается строить новую идентичность - от локальной (малая родина) до универсальной (весь мир - мой дом), но это узкие верхушечные движения. Это происходит везде в новой России, в том числе и в Дагестане.

Модели идентичности, связанные с культурой ислама, сохранились в сельских, горных районах. В поисках новой идентичности молодые лидеры обращаются к сельским учителям.

Исследование идентичности предполагает значительную подготовительную работу, центральной задачей которой является выбор села для обследования. Так как наша работа монографическая, необходимо таким образом осуществить выбор, чтобы основные проблемы и сюжеты социально-политической и социально-экономической жизни, культурной, этнической и религиозной идентичности, характерные для сельской глубинки данного региона, были по возможности представлены "здесь и сейчас". Поэтому первый год был потрачен на пилотажное обследование, в котором сопоставлялись несколько сел и вырабатывались критерии отбора.

Несколько слов о методологии исследования (3). В последние десятилетия развития этнокультурологических и социально-политических исследований получают новый смысл такие традиционные для науки понятия, как "наблюдение", "гипотеза", "эксперимент".

Основным изменением, которое характеризует выбор новой парадигмы полевых исследований, является переход от безграничного доминирования массово-статистического анкетирования к индивидуальному монографическому многолетнему исследованию одного тщательно отобранного социально-культурного объекта. Разумеется, массовые анкетно-статистические исследования остаются. Однако все отчетливее становится необходимость индивидуализированного подхода. Не включаясь в полемику, сложившуюся вокруг оппозиции "всеобщее - индивидуальное" в методологии полевых исследований, подчеркнем, что мы отдавали приоритет индивидуальному, хотя в некоторых случаях активно использовали анкетирование в качестве важного вспомогательного инструмента.

Чем же вызван переход от одной парадигмы полевых исследований к другой? По нашему мнению, существует несколько причин, вызвавших указанный переход.

1. Переход к исследованию сложных социально-культурных объектов, которые именно благодаря сложности оказываются неповторимыми и требуют многомерного комплексного анализа, избегающего отнесения к простым типологическим схемам.

2. Возвращение к историческому взгляду, предполагающему, что реально значимые в истории события, ситуации, объекты неповторимы, сложны и требуют индивидуализированного подхода.

3. Осознание идеологической нагруженности многих социологических конструкций и категорий. Стремление очистить язык наблюдения от влияния научной и политической идеологии, которая проникает в типологические схемы. Следствие - переход к простому описанию в духе "путевых дневников", возрождающему забытые традиции "свидетельства путешественника".

4. Изменение внутри научных приоритетов. В последнее десятилетие особенно заметна нарастающая усталость от "широких обобщений", характерных для стилистики международной науки середины столетия, и повышенное внимание к малому, отдельному.

5. Влияние на методологию полевых исследований школы "Анналов" с ее подчеркнутым вниманием к структурам повседневноети, к обыденному языку и радикальным отказом от идеологизированных социально-исторических типологий.

6. Существенно изменившийсяся за последние десятилетия методический инструментарий полевых исследований. Имеются в виду техника записи сообщений информантов в полевых условиях, практически не вносящая в них искажений, и компьютерные формы записи и обработки данных. В связи с этим те материалы, которые ранее не входили в аналитическое пространство исследователя (живая речь, интонация собеседования), теперь сохраняются в фонотеках полевых исследований и могут сравниваться на протяжении длительного времени.

7. Необходимо особо подчеркнуть влияние на методологию полевых исследований подходов, связанных с методами "устной и жизненной истории".

Для истории науки не новость, когда методика индуцирует возникновение новой науки или метанаучного подхода. Прежде всего это связано с тем, что методика не столько отвечает на старые вопросы, сколько ставит новые, которые не могли быть заданы природе или социуму в старой парадигме.

Методы устной истории ставят в центр исследовательской задачи речь, а не язык, структуры повседневности, а не обобщенные идеологические схемы. Они позволяют впервые и с максимально возможной полнотой прикоснуться к архетипам культуры через речь. Иными словами, устная история позволяет спрашивать о простом анонимном человеке, позволяет воспринять его реальную ментальность в отличие от нормативной, которая находится вне устной истории. Устный текст культуры - это не обработанная литературно речь повседневности, обычаи и ритуалы, часто отличающиеся от нормативной религиозности и нормативных традиций. Устный текст культуры локален, т. е. понятен только жителям данной местности, села. Устный текст культуры - это биография, автобиография, история рода и т. д.

В нашем исследовании проблем идентичности метод устной истории использовался достаточно активно. Исследование села помогает понять культуру населения. Как нам представляется, в дагестанских высокогорных селах она во многом связана с разложением военно-патриархальной культуры села-крепости, причем жизнедеятельность такого села была связана с экономической изоляцией от других сел, с малоземельем и постоянной борьбой за угодья.

В этом смысле поучительны наблюдения, сделанные нами в Махачкале и в сельской местности. Экономические трудности и внутренняя напряженность, вообще характерные для настоящего времени, больше видны в городе. В селе мы встречали более подтянутых, внимательно настроенных, связанных локальной солидарностью людей. Внутренняя напряженность здесь в значительной степени отпадает, органично включаясь в патриархальные деревенские структуры и деревенскую солидарность. Таким образом, можно предположить, что путь этого общества к экономической и социальной свободе должен быть в первую очередь связан с внутренним развитием деревни. Тем самым блокировались бы силы внутриличностного распада и нигилизма.

И это еще одна причина, по которой нам хотелось бы исследование села выделить в особую программу. Как показывают наблюдения, сельская культура в Дагестане обладает необычной устойчивостью по отношению к внешним разрушительным воздействиям самого разнообразного свойства: от разрушений религии, культуры и экологии до разрушений традиционного социально-политического уклада. При первом знакомстве с этим феноменом поражаешься такой устойчивости. В то же время механизмы, причины, обеспечивающие стойкость сельской культуры, еще далеко не ясны.

Особо следует отметить экологический опыт изучаемой культуры. Анализ текстов адатов показал, что за ними стоит экологический опыт, наработанный горцами в течение тысячелетий. Не случайно в местные адаты входят принципы лесоохраны, правила сенокоса, бережения пастбищ. Хуштада и хуштадинцы выступают гарантом соблюдения этих правил. Большой интерес вызывает у интеллигенции Хуштады опыт мифологической швеи-царицы, ее методы хранения горского общежития.

Вся жизнь горского поселения строится на очень хрупкой и ранимой жизненной базе. Экологическое давление населения, скота, строительство дорог, военных заводов увеличивает экологическое напряжение, ощущаемое сельчанами довольно остро.

При анализе и сопоставлении нескольких горских сел Дагестана нами был получен следующий основной критерий отбора села: степень сохранности живой исламской традиции в течение всех десятилетий господства коммунистического режима. Особое внимание уделялось двум подкритериям: сохранности официальных религиозных институтов (сохранение мечети в качестве религиозного храма, а не культурного учреждения) и наличию улемов, которые вели подпольные классы арабистики и сохранили, несмотря на политические преследования государственного атеизма, живую преемственность исламской религиозной культуры. Следует напомнить, что классы арабистики, которые сохранились и сейчас выходят из подполья и получают официальный статус в структуре народного образования, давали знания именно священного, религиозного арабского языка. Поэтому выпускники этих школ, которые собираются продолжить образование в центрах исламской науки и культуры за пределами СНГ, специально овладевают светским арабским языком.

Как показал наш опыт, основной критерий выбора села полностью оправдал себя. С нашей точки зрения, многие текущие социально-политические и этнокультурные процессы в регионе определяются степенью и характером включенности в исламскую культуру и исламскую геополитику. Причем за год совершенно отчетливо прослеживается перемещение происламской ориентации из глубинки в столицу, что также говорит о важности выделенного критерия. Районы, в которых сохранилась в течение всех десятилетий живая исламская традиция, имели на личностном уровне гораздо более сильные и постоянные связи с исламскими культурными центрами.

Учитывая указанные обстоятельства и аргументы, в результате поисков было выбрано село Хуштада Цумадинского района Дагестана.

Особенности выбора села, его типичность для исследуемого региона позволяют поставить вопрос об условиях и процессах смены идентичности и тех структур социального, политического и культурного пространства, которые обусловливают эту смену. На процессы смены идентичности оказывают влияние особенности социальной организации и институтов социализации, существующие в селе. В социальной структуре выделяется институт семьи и институт кровно-родственных связей.

Анализируя институт семьи в сельском Дагестане, прежде всего следует отметить, что браки здесь носят ранний и всеобщий характер. Около 80% женщин до 20 лет вступают в брак, доля населения, состоящего в браке, - 90-95%. Договариваются о браке родственники и родители, до сих пор девушка не может выбрать себе партнера сама. Жизненный путь женщины на 95% связан с семьей, сначала родительской, а потом со своей, в среднем сейчас женщины рожают 3-4 детей. Средняя продолжительность жизни мужчин - 58 лет, женщин - 64. Полигамных браков в селе два, оба связаны с бездетностью первой жены, и в обоих случаях первая жена живет в доме мужа и воспитывает его детей от второй жены.

Несомненно, основной тенденцией в развитии сельской семьи является преобладание и рост нуклеарных простых семей, где вместе живут родители и неженатые дети. Однако здесь простая по форме семья сохраняет черты как большой, так и малой. Это отличает ее по содержанию от аналогичной семьи на Западе. Многие функции большой семьи сохраняются: эти взаимоотношения с родителями, воспитание родителями детей (иногда как своих собственных) и т. д. Нуклеарная семья - модель, которая считается признаком достаточно развитого и установившегося процесса модернизации. Здесь, в сельской общине, это не вполне сформировавшаяся "мутантная" форма семьи.

Одним из признаков устойчивости института большой семьи является его способность естественным образом входить во внесемейные политические институты, предпринимательские и даже преступные организации. Более того, как мне кажется, наряду с уходом большой семьи на Востоке предполагается серьезная диффузия структур этого института в социально-экономическую и социально-политическую жизнь (4).

Это явление, как правило, отделяется исследователями от анализа собственно института семьи. Однако для изучения устойчивости традиционной семьи этот процесс довольно интересен, поскольку в связи с ним ожидаются по крайней мере две тенденции. С одной стороны, социально-экономические и социально-политические институты в той или иной степени будут приобретать черты института большой семьи и воспроизводить структуры этого института, с другой стороны, таким образом в культуре в целом будут сохраняться нормы и правила традиционного общежития.

Многие ключевые посты на районном уровне занимают представители одной большой семьи или клана, что является механизмом стабилизации личной идентичности и личной карьеры, а также оказывается эффективным способом осуществления власти.

Социальная идентичность в значительной мере определяется структурами наследного землевладения. Правовое регулирование в связи с институтом наследного землевладения осуществляется письменным и устным преданием, правовыми традициями адатов и шариата. Способ наследования земли как на микро-, так и на макроуровне определяет реальные структуры политической власти. На макроуровне проблемы земли стремительно политизируются и превращаются в проблему "исконных территорий" для этнических движений. На микроуровне проблема земли - проблема распределения статуса и власти внутри села.

Конфликт, с которым мы встретились в 1992 г., когда "два села делили одну гору", достаточно типичен для современной ситуации в горном Дагестане. Ценность земли здесь особенная, она тесно связана и с проблемой занятости населения. Традиционно горцы не могли прокормить себя на своей земле и вынуждены были заниматься отходничеством. Около 60% населения - сезонные мигранты, работающие по найму в Ростовской области, Краснодарском и Ставропольском краях до четырех месяцев в году. Такой высокий процент отходничества влияет на уровень и динамичность межэтнических и межрелигиозных контактов. Поэтому население хорошо осведомлено о ситуации на юге России.

Отходники формируют большие артели, в которых участвуют представители разных этнических групп. Структура такой артели, как мы могли понять из рассказа одного из ее руководителей, строго иерархична (высшую позицию занимает этнос, представителем которого является руководитель). Объяснение этого - "большое трудолюбие" данного этноса. Подобная этническая стратификация, конечно, сказывается на структуре групповой (артельной) идентичности. На работу по найму отъезжают чаще всего семьи или женщины с взрослыми детьми.

В горном Дагестане занятость населения всегда была одной из серьезных проблем в первую очередь из-за труднодоступности районов и нехватки собственной земли. Ее немного смягчало отходничество и небольшие фабрики-филиалы и военные заводы, дававшие работу нескольким сотням человек. Теперь отходничество затруднено из-за строгости границ и неблагожелательного отношения к "кавказцам". Вернулись из России несколько семей, живших и работавших там, но потерявших работу Не работают заводы и колхозы, перестали платить надбавку за высотность. Официально зарегистрированная безработица составляет около 15% трудоспособного населения, женщин - чуть более половины. Эти люди должны перерегистрироваться два раза в год, тогда они получают пособие в размере 76 тыс. руб. плюс 10% на каждого ребенка. Сообщение между райцентром и селами плохое, и люди не могут приезжать так часто. Тех, кто числится в колхозе (а таких еще много), не ставят на учет, но и они не имеют работы и денег. Многие люди психологически сложно относятся к регистрации на бирже труда, считая это унизительным. Поэтому реальные размеры безработицы, по оценке работников биржи, - 65%, а среди молодежи - 85%.

Во время опросов попадались молодые семьи, живущие почти без денег, за счет хозяйства (хотя излишки продуктов здесь не принято продавать). Многие молодые живут на пособия на детей и пенсии стариков, выплачивающиеся весьма нерегулярно.

Тем не менее, определяя перспективы для своих детей, 90% опрашиваемых называли высшее образование. Один из респондентов ответил на этот вопрос так: "Будущее - за образованными грамотными народами, безграмотный народ легче оболванивать". Профессии назывались в основном медицинские, педагогические и юридические (аргументация - помощь людям), в бизнес своих детей хотели бы определить 10% опрашиваемых. Образование и воспитание ставились на первое место по важности, все отмечали необходимость религиозного образования.

70% респондентов благосостояние оценивают как ставшее хуже, 15% - как оставшееся на прежнем уровне, 2% - как улучшившееся. Сбережения не делает почти никто, хотя все считают, что делать их необходимо, так как многие события жизни требуют основательных сбережений. В политических предпочтениях чаще всего звучали слова "мир и согласие". Что касается "любимых политических героев", то чаще всего (не только по портретам в квартирах, но и по мифологии) это Шамиль, Сталин и Андропов. На вопрос "Сочувствуете ли Вы какой-либо партии?" респонденты в большинстве своем отвечали, что не сочувствуют никому; из тех, кто определил свои симпатии, 50% назвали коммунистов.

Интересны мнения о жесткости власти. Был поставлен вопрос, какой тип руководителя предпочли бы респонденты: властного и жестко добивающегося своей цели или осуществляющего свои замыслы медленнее и мягче, но в соответствии с законом. Ответы разделились почти поровну.

Самыми важными проблемами для Дагестана называли: безработицу, несвоевременную выплату зарплаты, коррупцию, войну в Чечне.

Одной из главных особенностей дагестанцев является чрезвычайно сложная и многослойная структура идентичности. При анализе национальной идентичности мы постоянно сталкивались с ситуацией, когда человек определял себя не только как "дагестанец" или "аварец", но и как представитель определенного села или группы сел. Эффект усиливается тем, что село или группа сел могут иметь собственный язык, который не понимают жители других сел этого же района. Заметим, что особый статус русского языка как языка межнационального общения может в будущем при развитии структур исламского образования и ослаблении структур русскоязычного образования перейти к арабскому языку.

Реальная полиэтничность Дагестана и длительное нахождение в составе России отразились на некоторых особенностях этнической идентичности. С одной стороны, существует отчетливо выраженное чувство "малой родины", которое иногда смешивается с чувством этноса по простой, но в то же время уникальной причине: территориально малая родина иногда совпадает с территорией этноса (этнос расселен только на территории одного села). С другой стороны, в течение многих десятилетий чувство этноидентичности смешивалось с государственной идентичностью, с чувством и ценностью государственности, причем государственности имперского типа. Поэтому одним из неожиданных результатов нашего исследования явилось огорчение и сетования населения (включая духовных лиц) по поводу распада Советского Союза. По нашему мнению, этот опыт этноидентичности, связанный с имперской государственностью, "сильной властью", оказался важным и близким населению. Складывается ощущение, что предоставленный себе сельский житель чувствует себя неуверенно. Вспоминаются традиционно противостоящие военные союзы сел. Ценность локальной идентичности в условиях демократии имеет в сознании людей амбивалентный характер: она одновременно привлекает и пугает. Объединение в более широкие общности (аварцы, кумыки, даргинцы, лакцы, лезгины и т. д.) также не дает защищенности и опыта, сравнимого с опытом этноидентичности государства-империи. Единственное, что может по масштабам возместить этот опыт, - образование типа Конфедерации горских народов или Конфедерации народов Кавказа. Наличие общей исламской духовности также может отчасти заменить ушедшую имперскую идеологию.

Для характеристики религиозности населения обратимся к материалам интервью, приведенным в статье Е. Рашковкого (5).

Из интервью с муфтием Духовного управления мусульман Дагестана С. Дарбишгаджиевым (1992 г.): "Одно из самых плачевных следствий четвертьвековой атеизации народа - ожесточение людей, следовательно, и межэтнических отношений. Все это настолько запущено, что предстоит кропотливая восстановительная работа на годы и годы вперед. Старшее и среднее поколение едва ли всерьез исправимо в плане духовном, воспитывать в людях сколько-нибудь глубокие нравственные принципы и понятия можно лишь с юного возраста. Управление озабочено не только этническими, но и религиозными раздорами. (К 1995 г., в Дагестане уже существует четыре духовных управления. - Примеч. авт.). Управление озабочено антикавказскими настроениями и случаями погромов в России, хотя отдает себе отчет в том, что кавказская сторона не всегда безупречна в бытовых и хозяйственных конфликтах. Управление заинтересовано в постоянных контактах исламских ученых и исламской общественности Дагестана с представителями российских политиков и демократически настроенных кругов российской интеллигенции, с представителями различных вер и философских течений среди народов России".

Во время интервью с имамом райцентра Агвали ему было задано три вопроса.

"Вопрос. Как Вы мыслите соотношение шариата и светского права?

Ответ. Не нарушая в целом светских законов, шариат конституирует внутреннюю автономию исламских общин. Само почитание Милостивого Бога предполагает дружественное отношение к иноверцу. Верующий, верный, порядочный человек иной религии - уже по самому факту внутренней своей порядочности, - спасен. И мусульманину не пристало навязывать ему свою веру.

Вопрос. Как Вы мыслите современное толкование понятия джихада как одной из стержневых добродетелей веры?

Ответ. После прекращения имамата Шамиля и принцип джихада прекращается. Что же до духовного борения верного мусульманина, - то особо важное борение со зверем в самом себе. И в этом плане ислам - сродни христианству.

Вопрос. Сколько времени может потребоваться для духовно-нравственного исцеления нынешних деморализованных и внутренне ожесточенных людей?

Ответ. Безбожие озверило людей. Восстановление человека - процесс долговременный, на годы и годы. Сейчас в мечеть заходят все - и мужчины, и женщины. Процесс работы с людьми осложняется двумя моментами. Во-первых, Дагестан страдает от недостатка грамотных мусульман с широким современным кругозором. Во-вторых, мучителен дефицит времени. Слишком много накопилось среди людей Дагестана споров, вражды, и боли. Приходится мирить, утешать и наставлять такое огромное количество людей".

И, наконец, краткое содержание беседы с дибиром (муллой) сельской мечети.

"По словам г-на дибира, люди еще не понимают гласность и демократию как ценности для всех. Они подходят к современным ценностям эгоцентрически. А экономическая подоплека такого эгоцентризма - борьба за землю, которой мало.

В этих условиях задача священнослужителя - учить людей слову Пророка, учить каждую пятницу, учить не делать другому того, чего не желаешь себе.

Для подавляющего числа людей ислам все еще остается религией номинальной, внешней, обрядовой, еще не просветленной светом Божеских заповедей и любви к людям. Потому-то и разгулялись так в людях воровство, пьянство, грабежи. Да и обряды исламские исполняются неточно, например, люди едят мясо животных, забитых не по правилам.

Однако есть в округе люди, сохранившие элементы традиционной арабской образованности. Сам г-н дибир, тайно от КГБ, учился в юности у таких людей. Вообще за годы диктатуры в округе были случаи закрытия мечетей, публичных сожжений книг и мечетных ковров. Все это осуществляли приезжие начальники, но и местные партийцы им активно помогали.

При социализме, говорит г-н дибир, было и хорошее. Ведь допустил же Господь социализм. Но социализм не вполне понимает, что человек на земле - не совершенен. Ведь и сам Пророк не был на земле всесовершенен. Главная ошибка Ленина - разжигание ненависти к богатым и их истребление. Ведь человек, способный распоряжаться богатством, - интеллектуален, он знает методы и технику хозяйствования. И вот расплата - бесхозяйственность. А бесхозяйственность в конечном счете бессердечна.

Народу предстоит долговременный процесс восстановления, но пока еще люди "непонятливые", думают все больше о внешнем - об одежде да о еде. И ради этого подчас на все готовы.

Тайный интерес к исламу в период коммунистической диктатуры наметился еще в 60-е годы, люди обращались к старикам ~ к оставшимся в живых хранителям остатков духовной культуры. Ныне же всерьез духовно заинтересованы исламом не более 10% населения. А прививать народу начатки священного знания и доброго отношения к людям надобно с детства".

Существует еще особая точка зрения, внешняя по отношению к исламу. Ее до сих пор придерживаются многие представители светских властей, которые твердо отождествляют в своем сознании ислам, невежество и фундаментализм. С их точки зрения, религиозность населения весьма высока и увеличивается, что является для них синонимом увеличивающейся "темноты и невежества". Одна из центральных причин, почему светская власть не может договориться с духовной по самым разнообразным проблемам повседневной жизни, связана, на наш взгляд, с искренним атеизмом большого числа представителей светской власти и их глубинным незнанием священного писания ислама.

Существующий комплекс национальных обид также формирует идентичность новых лидеров. Его весьма условно можно разделить на две части.

Первая часть связана с исторической памятью о процессах имперской колонизации. Особенно устойчива и развивается система символов, связанных с героической историей сопротивления Шамиля российским властям. Выпускается множество книг, посвященных Шамилю, в квартирах жителей висят портреты Шамиля (часто повешенные на те места, где висели портреты Ленина и Сталина). Нам приходилось сталкиваться с высоким уровнем уверенности населения: "если русские войска войдут в горный Дагестан, все население поднимется на священную войну, и каждый аул превратится в неприступную крепость, как это было во времена Шамиля" (справедливости ради надо сказать, что чаще мы слышали утверждения, что Дагестан не хочет быть втянутым в войну и хочет мирно жить с Россией). К этой же Группе национальных обид относится чрезвычайно настороженное и внимательное отношение к казачеству. В силу постоянного сезонного отходничества население горных аулов хорошо осведомлено о процессе возрождения казачества на юге России в целом и полагает, что возрождение казачьих структур в непосредственной близости от Дагестана и внутри Дагестана может привести к возникновению проблем разного рода.

Другой комплекс национальных обид связан с памятью о жестокой междоусобной вражде горных кланов. Эта историческая память активизируется, в частности, при непродуманных программах приватизации земли, которые спускаются из центра. На местном уровне структуры землевладения настолько сложны и запутанны, что когда возникает реальная возможность вступления в права собственности, ситуация оказывается очень болезненной и провокативной. Провокация заключается в том, что когда предлагается взять то, что было отобрано 70 лет назад, вспыхивают конфликты, сформировавшиеся не только в досоветский, но и в до-российский период. Частично с этим связан еще один комплекс национальных обид, а именно обида за разрушенную империю. Эту обиду разделяют неожиданным образом и партаппаратчики, и представители местного духовенства, не говоря уже о массовых настроениях простых поселян.

Механизм политического действия в сельских районах определяется сменой политической системы, происходящей в данный момент, стремительной политизацией этнических движений.

Наиболее выраженным элементом политического действия внешнего характера являются митинги, демонстрации и традиционные праздники, которые приобретают теперь политическую окраску. Вновь сформированные организации часто превращаются в небольшие партии, однако и до, и после превращения они являют собой вариант куначеских и земляческих групп с соответствующим опытом локальной идентичности. Формирование политических партий, движений происходит в ситуации, когда активисты приходят на пустое место, и им все приходится начинать с нуля. Это определяет вторичность моделей, по которым строятся как движение, так и политическая идентичность. Поэтому группы, которые собираются превратиться в движения или партии, либо заимствуют свой образ из истории, либо адаптируют модели международных политических структур.

Внутренние возможности политической мобилизации населения лежат, на наш взгляд, не в области этнических ценностей, а в области ценностей ислама. Внешние средства мобилизации возможны исключительно как ответ на внешнюю имперскую угрозу, которая рассматривается в терминах "внешнего вторжения" и "сопротивления - защиты". Несмотря на то, что юридически Дагестан - это Россия, часто для массового сознания Россия - это внешний мир. Войска, которые, по мнению Центра, находятся на своей территории, с точки зрения местного сознания осуществляют вторжение. В то же время имеет место отождествление себя с прежним Союзом. Отождествление с Союзом и противопоставление России - один из видов конфликта идентичности.

Особо следует выделять в качестве примера политического действия митинги. Они существенно отличаются от аналогичных мероприятий в Центре. Основное отличие связано со значительно меньшей анонимностью. Большинство участников митинга знают друг друга. Поэтому митинг регионального уровня в меньшей степени таит в себе угрозу спонтанного насилия и вспышек немотивированной ярости, чем центральный. Культура восточного митинга в значительной степени связана с культурой восточного базара. Так как (по нашим наблюдениям) восточный базар - место уважительного общения, то и культура митинга более уважительна.

Подведем некоторые итоги. Полевые исследования показывают, что проблема идентичности оказывается ключевой в анализе политических процессов в постимперском пространстве. Категория "идентичность" позволяет осмыслить, рационализировать многие конфликты, увидеть их внутреннюю динамику и попытаться построить некоторые прогнозы.

Почему рассмотренный тип полевых исследований позволяет говорить о возможности стратегических геополитических прогнозов? Почему задача долгосрочного геополитического прогнозирования заставляет после длительных предварительных исследований обратиться именно к детальному полевому анализу сельской глубинки на уровне отдельного горного села? Почему структура и динамика локальной сельской идентичности позволяет аналитику делать далеко идущие геополитические прогнозы?

Дело в том, что условием успешного геополитического прогноза является "опытное" соприкосновение с историко-культурными инвариантами, которые являются основой длинных исторических циклов. Аналитик получает возможность изучить реальные циклы исторического развития только в пространствах, которые в минимальной степени подвергаются внешней репрессивной деформации. Изучению подвергаются наиболее устойчивые параметры политической культуры.

В предлагаемом исследовании таким параметром оказалась исламская идентичность, т. е. осознание своей принадлежности миру ислама, которое смогло сохраниться в условиях репрессивного режима и сейчас восстанавливается не только в культурной и образовательной, но и политической полноте.

Как показывает наше исследование, локальная сельская идентичность оказалась наиболее устойчивым параметром, сохранившим чувство принадлежности миру исламской политической культуры. Подобно тому, как физическая погода диагностируется и прогнозируется в отдаленных и изолированных. но чрезвычайно значимых точках Арктики и Антарктики, геополитичеокая "погода" диагностируется и прогнозируется в полевых исследованиях отдаленных и изолированных зон геополитического пространства, где внутренние инварианты истории выходят на поверхность социокультурной жизни и сами открываются исследователю.

Примечания

(1) Turner Т. Anthropology and Multiculturalism // Multiculturalism: A Critical Reader / David Theo Goldberg (ed.). - Oxford: Basil Blackwell, 1994. - P. 65.

(2) Автор благодарит Фонд Мак-Артуров за финансирование поездок в 1994- 1995 гг. и Российский гуманитарный научный фонд - за поддержку проекта в 1996 г.

(3) Подробнее об этом см.: Сиверцева Т. Ф. Программа "Портрет восточного села" как комплексное исследование (проблемы методологии) // Дагестан: село Хуштада. - М., 1995. - С. 3-9.

(4) Сиверцева Т. Ф. Семья в развивающихся странах Востока. - М., 1985. - С. 11,147.

(5) Рашковский Е. Б. Дневник культуролога //Дагестан: село Хуштада.-М., 1995. - С. 15-22.