В середине января 2000 года репортера радио "Свобода" Андрея Бабицкого - журналиста, известного своими репортажами еще по первой чеченской войне, - задержали на блокпосту у тогда еще ичкерийского Грозного. На несколько недель он пропал без вести. Начался международный скандал. На все вопросы функционеры - вплоть до кандидата в президенты РФ Владимира Путина - отвечали: "Мы знаем, где он". Не более того. Затем по государственным телеканалам объявили: Бабицкий обменян на трех российских пленных - мол, он сам хотел уйти к боевикам. Скандал разгорелся пуще прежнего.

Бабицкий нашелся лишь в марте: его задержали в Махачкале с азербайджанским паспортом. Власти выдвинули обвинение в использовании поддельных документов. Журналист же настаивал на том, что его обмен был инсценирован спецслужбами.

- Я понимаю, что это была операция с элементами импровизации и стратегического замысла. А в итоге получился первый серьезный скандал для кандидата в президенты, - уверен сегодня Андрей БАБИЦКИЙ. - Неудачно выйдя из осажденного Грозного, я попал в руки военных. И команда Путина, узнав об этом, решила примерно наказать меня - наверное, своими репортажами я успел насолить и им. Поэтому я попал в Чернокозово (следственный изолятор на территории Чечни, имевший печальную славу концлагеря. - "МН"). Не учли одного - реакции журналистского и правозащитного сообщества. Они просто думали: ну, засунули в СИЗО - и пропал человек. Однако не пропал. Отсюда - странная история с обменом, попытки выбросить меня за территорию России с поддельным паспортом. Правда, на каждом этапе исполнители ошибались, и вся элегантная конструкция по моей дискредитации - либо ликвидации - провалилась.

- Что им мешало пойти по второму пути еще в СИЗО?

- В Чернокозово просто так убить сложновато: там заключенные проходят по документам. Если и была идея ликвидации, то она была сопряжена с обменом: хотел человек к боевикам - мы его туда отдали. А там - бомбежка, обстрел... всякое бывает.

- После освобождения вы подавали в суд на замминистра МВД Ивана Голубева, который публично брал на себя ответственность за обмен. Чем закончилось?

- Процесса не было. Ни я, ни мои адвокаты не получили ответа.

- Дальше не добивались?

- На тот момент мои адвокаты были сосредоточены на другом процессе: меня обвиняли в использовании подложных документов. Я не пошел по пути отстаивания своих интересов в судах: на это уходит слишком много сил. У меня оставался - и остается - радиоэфир, где я излагал свои сомнения.

- Журналисты и правозащитники встали за вас. Почему не создать прецедент, чтобы в случае чего были защищены они?

- Менее месяца назад я вернулся из Чечни. Если бы я сегодня попал в руки военных - или, тем паче, кадыровцев, - со мной уже не церемонились бы, а моментально свернули бы голову. От деталей мало что зависело тогда и вообще ничего не зависит сегодня. Судись я в 2000-м, ситуацию можно было бы на миллиметр подвинуть к лучшему. Но в своем беззаконии власть уже продвинулась на километры. Так что демократию в России это бы не приблизило.

- Герой "Полета над гнездом кукушки" в схожей ситуации сказал: "Я хотя бы попытался".

- У меня был выбор: закопаться в горы правовых проблем и двигать все к Страсбургу или заниматься тем, что я выбрал давно - своей профессией. Я продолжаю ездить в Чечню, преодолевая противодействие не только российских властей, но и моего начальства - видимо, последнее считает это небезопасным, ведь у меня нет аккредитации для работы в России вообще. Но я езжу туда.

- После освобождения вы, вслед за своей семьей, уехали в Прагу и остаетесь там до сих пор. Вам что-либо угрожает в России?

- В то время я мог оставаться в России, несмотря на сложившуюся вопреки моей воле скандальную репутацию. Но я уехал. Во-первых, если бы я остался, было бы больше проблем в работе. Во-вторых, первый год после освобождения я стал терять ощущение общности своей судьбы с судьбой страны. Мне нужна была смена обстановки, новые точки опоры. Недавно мы с супругой обсуждали возможность возвращения в Россию. Ей не хочется, чтобы в школе у наших детей были проблемы из-за того, что они - дочери врага народа. Да и инерция моей дурной славы остается. Я делаю цикл программ о российских солдатах и офицерах - участниках второй чеченской, у которых после нее успешно сложилась судьба. Несколько человек отказались от интервью, как только узнали, с кем имеют дело.

Тем не менее я считаю, что журналист еще вполне может работать в России. Все-таки пока не сажают и не убивают - по крайней мере, в массовом порядке. Своим положением я пытаюсь объединить Европу и Россию: считаю, что это дает возможность другого отношения к ее проблемам. Более отстраненного, спокойного, не отягощенного ежедневной рутиной и непосредственной пульсацией беды в твоей жизни.

- Так эффективнее?

- Просто у каждого свой путь. Есть те, кто подает голос из гущи событий, а есть люди вокруг беды, которые могут заметить то, что не видно изнутри нее. Я - и изнутри, и снаружи. Только что был в Чечне, впервые за год. Собирался туда в сентябре, но когда вышел в Москве из самолета, начался Беслан. Я созвонился с редакцией, сообщил, что меняю маршрут. Дальше известно: попытка спровоцировать драку прямо во Внуково, привод в милицию, суд и арест. А в декабре я летел в Чечню свободно, через то же Внуково. И те же милиционеры кивали мне, улыбались - и даже здоровались.

- Вас больше не считают опасным?

- Может, на этот раз было решено не раздувать ситуацию вновь. А может, еще что-нибудь. Черт ее разберет, власть.

Юрий Васильев

Опубликовано 18 января 2005 года