Статья сотрудника Международного общества "Мемориал" Я.Рачинского публикуется в ответ на материал С.Максудова "Потери Чечни по данным переписей 1989-2002 годов".

Надо отдать должное смелости С.Максудова - проблема оценки потерь населения Чечни, за которую он взялся, беспорно, принадлежит к числу наиболее трудных. И хотя никакого систематического или хотя бы эпизодического учета потерь за все время чеченского конфликта не велось, репутация С.Максудова позволяла надеяться, что он найдет новый подход к проблеме и представит достаточно убедительные расчеты. Сумел же Лаплас доказать, что кольцо Сатурна не может быть сплошным, хотя не имел никакой возможности проверить это визуально! Увы, число грубых ошибок в статье С.Максудова настолько велико, что у другого автора я бы это счел уже не ошибками, а чем-то более серьезным. Впрочем, последуем примеру самого С.Максудова, который называет случившееся с результатами переписи в Чечне "погрешностью", хотя это, право же, чересчур парламентское выражение.

Критическое отношение к результатам официальной переписи в статье присутствует, но заканчивается ... в общем, на первой же странице. Здесь мы находим одно из немногочисленных верных утверждений статьи -"Обрабатывавшие перепись московские статистики не предприняли необходимых мер по устранению ошибок и опубликовали результаты, во многом противоречащие здравому смыслу".

Исходная точка определена, осталось обработать отсутствие здравого смысла демографическими методами.

К сожалению, качество статьи оказалось никак не выше качества данных переписи. Дело не в том, что промежуточные данные округляются до сотен и тысяч, а результат предъявляется с точностью до десятков (хотя это и показывает недостаток элементарной математической культуры), - скажем спасибо, что не до десятых долей человека. В данном случае неверное округление само по себе не должно привести к существенным искажениям. Гораздо хуже допущенные в самом начале и, на мой взгляд, неустранимые методические ошибки. Главных - три.

1. Признав, что в результатах переписи имеет место погрешность, С.Максудов не уделяет необходимого внимания происхождению и характеру этой "погрешности", уже одним этим сводя к нулю практическую ценность своих изысканий. Все дальнейшее построение опирается на ничем не обоснованное предположение, что структура взрослого населения переписью отражена верно. Основой расчета становятся процент вдов и вдовцов, соотношение мужчин и женщин в каждой возрастной категории в Чечне и Ингушетии. Если какие-то из этих показателей в ходе переписи искажены, то все основанные на них расчеты теряют смысл. Тем, кого интересуют возможные источники "погрешности", рекомендую статьи П.Поляна, где описаны условия проведения переписи в Чечне (за два дня по упрощенной схеме), и А.Черкасова, где указано немало вариантов происхождения двойного счета, которые по-разному влияют на структуру в переписи; степень отклонения результатов переписи от ожиданий специалистов оценивается в статье А.Дзадзиева, там же можно найти более осмысленные (чем в переписи) оценки численности населения Чечни. Отметим, что приводимые С.Максудовым причины "преувеличения численности" вряд ли могут подкрепить его предположение о равномерности искажения. В самом деле, могли ли приписки "жителей, рассчитывавших на получение компенсации за потерю имущества и считавших, что она зависит от размеров семьи" и местных властей, "бюджет которых прямо зависит от числа граждан находящихся под их опекой", сложиться с "повторным счетом женщин, бежавших в Ингушетию", который "представляется даже более вероятным, чем двойной счет мужчин, остававшихся в Чечне", - и при этом не исказить реальную структуру населения? Кстати, гипотеза о том, что двойной счет женщин в Ингушетии более вероятен, чем двойной счет мужчин в Чечне, сама по себе ставит под сомнение правильность структуры населения, показанной переписью. Впрочем, это не единственный пример взаимоисключающих предположений в статье С.Максудова. Чуть дальше он пишет: "Вероятно <...> численность мужчин в Чечне преувеличена больше, чем в Ингушетии, а погрешность в оценке числа женатых мужчин, в том числе и вдовцов, меньше чем неженатых". (Тут я невольно вспомнил старый стишок: "Тихо шифером шурша, Крыша едет не спеша"... Здорово, правда? - численность преувеличена больше, а погрешность меньше - специально чтобы не помешать расчетам, догадывались, небось, что С.Максудов возьмется за калькулятор.) Удивляет не только полная безосновательность подобного предположения. Невероятно, но Максудов не замечает, что если "погрешность" для женатых и вдовцов неизвестно почему отличается от погрешности для неженатых, то все его расчеты бессмысленны, поскольку процент вдовцов исчислен от общего числа мужчин, в которое входят и преувеличенное число женатых и, по собственным предположениям Максудова, еще более (хотя и неизвестно насколько) преувеличенное число неженатых. Почему вдруг он считает возможным сопоставлять эти проценты с процентами в других республиках, где погрешность не предполагается вовсе - ни для женатых, ни для неженатых - совершенно непонятно.

Трудно оспаривать предположение, что "часть убитых, умерших и ушедших в горы мужчин члены их семей вписали в листы переписи как присутствующих, но так же очевидно поступали и с отсутствующими и умершими женщинами". Но почему-то С.Максудов забывает здесь, что мужчин погибло заметно больше - по его собственным оценкам потери составили "20 тысяч мужчин и 5 тысяч женщин". Очевидно, что при повторном счете женщин в Ингушетии число вдов несколько увеличивается, а при вписывании в листы переписи "убитых, умерших и ушедших в горы мужчин" это число заметно уменьшается. Суммарное воздействие всех этих факторов на результаты переписи оценить чрезвычайно трудно, поэтому С.Максудов принимает решение, гениальное по своей простоте (которая хуже воровства), - и просто игнорирует все эти факторы.

2. Оценки, которые пытается вывести С.Максудов, основаны на данных не только искаженных, но еще и заведомо неполных; они учитывают только население, оставшееся в Чечне к моменту переписи. Между тем, после начала конфликта значительная часть населения покинула Чечню. Поэтому расчеты С.Максудова вовсе не включают потери русскоязычного населения, и он сам отмечает невозможность оценки этих потерь по данным переписи. А потери русскоязычного населения в Грозном по крайней мере в первую чеченскую войну были весьма значительны. Оценки же всех прочих источников не разделяют потери на русскоязычные и "чеченоязычные". Поэтому оценки С.Максудова не могут быть всерьез сопоставлены с другими. К сожалению, о неполноте своих оценок С.Максудов вспоминает только однажды, и вовсе не в тот момент, когда переходит к идеологическим выводам. "Изгнанные с родины они как бы "унесли" с собой своих покойников" - пишет С.Максудов о русскоязычном населении Чечено-Ингушетии. Представьте на минуту, что какой-то современный исследователь, оценивая потери СССР в годы Великой Отечественной войны, исключил бы из рассмотрения потери еврейского населения на том основании, что к сегодняшнему дню большая часть евреев эмигрировала. Боюсь, научная карьера такого исследователя тут же закончилась бы, хотя его оценка и не расходилась бы с другими так уж сильно в процентном отношении.

3. С.Максудов не желает принимать во внимание существенное отличие чеченского конфликта от хорошо им изученных событий Второй мировой войны. Структура потерь при столкновении регулярных армий и при подавлении партизанских действий совершенно различна. В чеченском конфликте передовой как таковой никогда не было. Гибель в боевых действиях действительно можно пытаться оценивать по повышенной убыли мужчин; но гибель в результате бомбежек и неизбирательных обстрелов (равно как и вследствие ухудшения условий жизни) примерно в равной степени затрагивает все группы населения, в том числе вдов и вдовцов. Методы, избранные С.Максудовым, не позволяют оценить эти три категории потерь (от бомбежек, от ухудшений условий жизни, в результате боевых действий) ни совокупно, ни по отдельности.

Из сказанного выше уже ясно, что результаты расчетов могут совпасть с реальностью только случайно; но некоторые из утверждений статьи заслуживают дополнительного комментария.

Сразу оговорюсь - я не ставлю целью доказать, что оценки потерь Максудовым завышены или занижены; я считаю, что результаты переписи не позволяют сделать сколько-нибудь осмысленные оценки потерь. Если перепись и является отражением реальности, то в настолько кривом зеркале, что сама реальность с этим отражением связана крайне слабо. Поэтому все дальнейшее - не попытка альтернативной оценки, а всего лишь проверка арифметических выкладок и корректности рассуждений. К сожалению, немало несуразностей все же имеют источником не только данные переписи, но и усилия С.Максудова.

Пойдем по порядку. На первой же странице отсутствие здравого смысла в результатах переписи доказывается тем, что "на территории Чечни и Ингушетии численность поколений 1943-1988 годов рождения увеличилась между переписями 1989-2002 годов, хотя она должна была заметно сократиться как из-за естественной смертности в течение 14 лет, так и из-за почти поголовного бегства русскоязычного населения и выезда некоторого количества чеченцев в другие регионы страны и за рубеж". Вывод о том, что численность указанной возрастной группы должна была сократиться, по всей видимости, верен, но обоснован недостаточно аккуратно. С.Максудов здесь почему-то упоминает исключительно отток населения, хотя приток (достаточно значительный) также имел место - это и беженцы 1992 года из Пригородного района (в 1994 г. по данным Федеральной миграционной службы их насчитывалось 43 тыс., по данным миграционной службы Ингушетии - 64 тыс.), и приехавшие в 1990-е годы из других регионов СССР чеченцы и ингуши, и военнослужащие-призывники, проходившие перепись в Чечне по месту службы.

В самом начале текста С.Максудов заявляет, что "существует большое количество сильно преувеличенных оценок потерь чеченского населения в ходе боевых действий". Цель исследования после этого становится ясна. Спору нет, в публикациях пристрастных и/или малокомпетентных авторов встречаются абсурдные оценки - не только завышенные, но и заниженные. Я не думаю, что заниженные оценки чем-то лучше завышенных, но С.Максудов безусловно вправе смотреть на дело иначе.

При наличии достоверных сведений о населении республики и о миграции в 1989-2002 гг., как справедливо пишет С.Максудов, "естественным методом оценки военных, преимущественно мужских, потерь было бы использование изменения соотношения мужчин и женщин. Возрастание числа женщин, приходящихся на 1000 мужчин в активных возрастных группах, показывает убыль мужчин в ходе военных действий". Отметим попутно, что этот метод не дает никакой возможности оценить потери мирного населения.

Читаем далее: "Ситуация в Чечне является противоположной и в некотором отношении уникальной. При переписи 2002 года соотношение мужчин и женщин во многих возрастных группах оказалось в Чечне лучше, чем в Ингушетии и Дагестане и даже лучше, чем было в Чечено-Ингушетии в 1989 году. <...> Парадокс с мужским перевесом можно объяснить тремя факторами. Во-первых, некоторое преобладание мужчин в молодых возрастах вообще традиционно для жителей Северного Кавказа и Средней Азии. В переписи 1989 года оно маскировалось присутствием многочисленного русского населения с иным соотношением полов. Изгнав русских из республики, чеченцы вернулись к традиционной национальной структуре населения. (Из данных переписи - см. таблицу А - традиционность "преобладания мужчин в молодых возрастах" не обнаруживается решительно нигде, кроме Чечни и Ингушетии.- Я.Р.) Во-вторых, часть чеченских женщин прошла перепись в Ингушетии, в то время как их мужья прошли перепись в Чечне. В-третьих, потери мужчин маскируются в переписи 2002 года численностью русской армии, проходившей перепись в республике. В силу изложенных причин метод женского перевеса оказался для оценки погибших чеченцев абсолютно непригодным".

Казалось бы, естественный следующий шаг - учитывая значительные и разнонаправленные миграции между Чечней и Ингушетией (в том числе и то обстоятельство, что "часть чеченских женщин прошла перепись в Ингушетии, в то время как их мужья прошли перепись в Чечне"), объединить данные по этим республикам; и сопоставлять с 1989 годом при этом станет гораздо проще. Но Максудов этого шага не делает, и, похоже, не случайно (это, впрочем, не мешает ему при "изучении" национального состава рассматривать "чеченцев и ингушей вместе, поскольку в 1989-2002 годах многие чеченцы, вероятно (разве что с точки зрения С.Максудова - Я.Р.), изменили свою национальную самоидентификацию, назвав себя ингушами").

Доказывая, что потери населения в Чечне не слишком велики, С.Максудов в конце статьи с пафосом восклицает: "В Чечне сегодня соотношение мужчин и женщин одно из лучших в стране 1070 женщин на тысячу мужчин". Вот так! В результате войны, оказывается, структура населения улучшилась! И это рассматривается как некий довод при оценке потерь, а вовсе не как еще одно свидетельство бессмысленности данных переписи. Обратите внимание - Ингушетия уже не упоминается, хотя (вернее, поскольку) в ней соотношение 1142 женщины на тысячу мужчин.

Тут уже возникает желание взглянуть на несколько более подробные данные переписи и проверить, насколько правдиво утверждение, что "соотношение мужчин и женщин во многих возрастных группах оказалось в Чечне лучше, чем в Ингушетии и Дагестане и даже лучше, чем было в Чечено-Ингушетии в 1989 году" (см. табл.А; для Чечни и Ингушетии в скобках указано, какое место среди 89 российских регионов занимают эти республики по каждой возрастной группе. Приводимые здесь и далее таблицы основаны на данных переписи, опубликованных на сайте http://www.perepis2002.ru/. Для отличия от таблиц в статье Максудова мы будем обозначать наши таблицы буквами).

Таблица А. Число женщин на 1000 мужчин

Выясняется, что правды в утверждении С.Максудова не так уж много, и показатель, на который он опирается, ничуть не лучше, чем пресловутая средняя температура по больнице. В возрастных группах от 0 до 14 лет Чечня и Ингушетия держатся на 87-89 местах среди 89 российских регионов; от 25 до 40 - на 88-89. Показатели по Чечне для групп 15-19 и 20-24 выглядят так хорошо исключительно из-за включения военнослужащих-призывников в перепись, и при внесении соответствующих поправок мало отличаются от соседних граф. Для групп начиная с 50 лет можно говорить про не самые плохие показатели, а с 65 - про лучшие в России. Так что пафос С.Максудова может быть оправдан разве только в отношении пенсионеров (хотя и тут неясно - то ли старики живут долго, то ли старухи коротко), а утверждение о полной непригодности "метода женского перевеса" не выглядят столь уж убедительно - несложные выкладки дают оценку повышенной убыли мужчин "в активных возрастных группах" примерно в 27-29 тыс.чел. (эта оценка, впрочем, столь же абстрактна, как и любая другая, основанная на абстрактных данных переписи).

Так и не объяснив, почему же все-таки не использовать традиционный способ, Максудов предлагает перейти к "научному" расчету по другой методике. Итак: "Сравним процент вдов среди женщин различных возрастов в Чечне и Ингушетии с соответствующими данными по соседним республикам Дагестану и Северной Осетии, близким к Чечне по демографическим параметрам и матримониальным и семейным традициям (табл. 1)". Стоп, скажем мы, соседние-то они соседние, но где это нам доказали, что эти республики близки по этим самым параметрам и традициям? Все их сходство сводится к тому, что все они пострадали от конфликтов: в Северной Осетии кроме последствий 1992 года в Пригородном районе до сих пор еще не решены проблемы беженцев из Южной Осетии; в Дагестане к моменту переписи были еще достаточно свежи последствия басаевского нашествия, да и беженцев из близлежащих регионов и стран хватает. Но такое сходство как раз совершенно нежелательно для "эталонного" региона. Другие же показатели не убеждают. При рассмотрении выясняется, что с Северной Осетией общего маловато - и не только по соотношению полов в каждой из возрастных групп (табл. А), но и, что не менее важно, по среднему возрасту и структуре населения (табл. Б).

Таблица Б

При всем желании трудно поверить, чтобы республика со средним возрастом 33,8 была по демографическим параметрам близка с республикой, где население в среднем в полтора раза моложе. Да и по доле пенсионеров - в Чечне и Ингушетии 8%, в Северной Осетии - больше 20%. Какое уж тут сходство? Дагестан - дело другое, тут некоторое подобие можно усмотреть. Отметим, что далее в статье С.Максудов относит осетин в группу народов "со сравнительно небольшим естественным приростом населения", что тоже противоречит его предположению о сходстве демографических параметров Осетии и Чечни. Есть еще одно обстоятельство, доказывающее, что при добросовестном подходе считать Чечню, Ингушетию и Осетию близкими по демографическим параметрам невозможно: в Чечне и Ингушетии процент вдов и вдовцов в полтора раза ниже (интересно бы разобраться, почему?), и сопоставим опять-таки только с данными по Дагестану.

Впрочем, если вы думаете, что для расчета будут использоваться показатели по Дагестану, то вы очень наивны.

Интересно отметить и то, что в Чечне процент не ответивших на вопрос о состоянии в браке разительно отличается от показателей всех других регионов Южного округа, в том числе и Дагестана (в Чечне 2,3% у мужчин и 1,9% у женщин; по Южному округу соответственно 0,3% и 0,2%, в Ингушетии 0,7% и 0,6%, в Северной Осетии 0,4% и 0,7%, в Дагестане практически 0%); и оставлять такое обстоятельство совсем без внимания не стоило. Достаточно естественным было бы предположить, что такое различие в значительной мере возникло за счет тех, кто не знает о судьбе супруга; в условиях Чечни это с большой вероятностью может означать, что супруга нет в живых.

Рассмотрим теперь приведенную С.Максудовым таблицу 1 (красным цветом выделены столбцы, добавленные мной для сопоставления - Я.Р.) и разберемся с арифметикой.

Таблица 1

Из столбца "условная норма" видно, что только в 5 возрастных группах (выделены голубым) за норму выбраны показатели Дагестана, в остальных случаях взяты показатели Осетии, о сходстве которой с Чечней уже сказано выше. Видно также, что в двух случаях калькулятор у С.Максудова дал сбой при подсчете разницы в процентах (выделено желтым) - исправление уменьшит оценку потерь по Максудову на 21 чел., и в трех случаях преувеличена численность женщин (суммарно на 394 чел., ячейки также выделены желтым). Но главный фокус (как часто бывает) спрятан в примечаниях.

Первое примечание описывает "методику": столбец "разница, проценты" рассчитан "как разница процентов вдов в Чечне и Ингушетии с б́ольшим (выделено мной - Я.Р.) из значений в соседних республиках, которое тем самым рассматривается в качестве условной нормы".

Во-первых, почему больший процент вдов нужно считать нормой? Остается надеяться, что это не проявление антипатии к кавказским народам...

Во-вторых, я надеюсь, что С.Максудов знает, что такое оценка сверху и оценка снизу. Если он строит расчет таким образом, то получится оценка потерь снизу, т.е. в конце расчета можно сказать, что потери составили не менее такой-то величины. Но этим путем невозможно оспорить завышенные оценки, потому что они и так "не менее". Для того чтобы попытаться получить оценку сверху, необходимо сравнивать не с большим, а с меньшим из значений, и это очевидно любому троечнику.

Если за норму взять среднее значение по Осетии и Дагестану (именно так, вероятно, поступил бы неангажированный исследователь, искренне считающий, что обе эти республики сходны по параметрам с Чечней и Ингушетией), то повышенная убыль составит 15861 чел.

А вот что будет, если взять за норму значения по Дагестану (который по демографическим показателям все же заметно больше похож на Чечню и Ингушетию):

Таблица 1а

Таким образом, вместо 14662 чел., насчитанных С.Максудовым, должно было получиться (даже с исключением стариков, хоть и непонятно, почему) 16945 (3891+14350-682-(1023+213)/2), т.е. на 15,6% больше.

Теперь о стариках. Как пишет Максудов во втором примечании к таблице, "половину повышенной убыли мужчин 65-69 лет и всю повышенную убыль в возрасте старше 70 мы не включаем в военные потери, считая, что главной причиной смерти людей в этих возрастных группах было ухудшение условий их жизни". То ли автор считает, что в более молодых возрастных категориях от ухудшения условий жизни смертность не растет, то ли думает, что в стариков бомбы и снаряды попадают реже - бог весть. В любом случае ясно, что наукой здесь и не пахнет.

Если бы С.Максудов действительно хотел отдельно рассматривать старшую возрастную группу, то не ограничился бы этим абсурдным и совершенно немотивированным решением. Честный исследователь должен был бы предложить свое объяснение того обстоятельства, что доля пенсионеров в Чечне и Ингушетии столь заметно отличается от показателей в соседних республиках (см. табл. Б - 8% по Чечне и Ингушетии, 11% в Дагестане, 20,4 в Осетии, 19,4 в среднем по Южному округу). Для наглядности можно посчитать и пропорцию между пенсионерами и трудоспособным населением. По России в среднем она составляет один к трем; по Южному округу и по Осетии почти столько же. В Дагестане соотношение - один к пяти, в Чечне и Ингушетии - один к семи! Любопытно при этом, что доля пожилых вдовцов в Ингушетии и Чечне оказывается заметно ниже, чем в Осетии или Дагестане. Но "пониженную" убыль С.Максудов никуда не включает и никак не объясняет, просто игнорируя все эти факты.

И, наконец, еще одна пикантная деталь. С.Максудов без всякого стеснения относит почти всех погибших мужчин к боевикам, гражданским населением он считает только женщин, детей и стариков. Но в боевых действиях принимают участие в основном мужчины трудоспособного возраста и чаще даже просто молодые. Соответственно и вдовы их должны быть относительно молоды (даже с учетом прошедших с начала конфликта 10 лет). Таким образом, гибель боевиков должна отражаться в повышенной убыли прежде всего молодых возрастов. Гибель же от бомбежек и неизбирательных обстрелов должна приблизительно равномерно (в процентном отношении) затронуть все возрастные группы. Таблица же показывает совершенно иную картину; процент повышенной убыли равномерно растет, достигая максимума у возрастной группы вдов 55-59 лет; мужья их соответственно были на несколько лет старше... Отметим, что при расчете с использованием "метода женского перевеса" распределение по возрастам выглядит заметно более правдоподобно (что, впрочем, не является доказательством правильности оценки).

Проверим для порядка и расчеты по вдовцам.

Таблица 2

Здесь примерно та же картина; в четырех возрастных группах из 13 за норму взяты значения по Дагестану, в остальных - по Осетии; при вычислении опять-таки допущены арифметические ошибки, исправление которых уменьшит оценку на 117 человек, и неверно посчитана суммарная численность мужчин. (К вопросу об округлении - занятно, что для вдовцов проценты посчитаны с двумя знаками после запятой, а не с одним, как для вдов; хотя и в том и в другом случае неточно.)

Если же за норму взять значения по Дагестану, то получим следующую картину:

Таблица 2а

Таким образом, получаем 2534 человека (2505 если не включать "половину повышенной убыли") вместо 2173, которые должны были бы получиться у Максудова по его методике, если бы он не запутался в арифметике, т.е. разница в 16,6%.

И с возрастным раскладом потерь здесь примерно та же картина; получается, что чаще всего гибли женщины от 35 до 55 лет, старушки же увертывались от снарядов с непостижимой ловкостью и только расцветали в обстановке конфликта... Странная война!

Вернемся теперь к таблице 1; ведь кроме путаницы в арифметике и примечаний, здесь еще есть и комментарий! "Естественно считать, что все потери относятся к мужскому населению Чечни, так как очевидно, что повышенное число вдов в Ингушетии связано с пребыванием там чеченских беженцев", - пишет Максудов, очередной раз демонстрируя недостаточное знание предмета. Повышенное число вдов в Ингушетии связано и с наличием беженцев из Чечни, и с наличием беженцев из Пригородного района Северной Осетии, и с тем фактом, что территорию Ингушетии тоже задевали военные действия, и с ухудшением условий жизни. К слову, при расчете по числу вдов отделить боевые потери от потерь, связанных с ухудшением условий жизни, вряд ли возможно.

Рассуждения о малой вероятности одновременной (или с малым разрывом по времени) гибели супругов связаны с методической ошибкой, о которой сказано выше. Если бы речь шла о событиях второй мировой войны, еще можно было бы согласиться, хотя приводимая Максудовым в пример выборка из 30 тысяч человек, у которых в Великую Отечественную погибли 300 родственников (1%), мне кажется очень странной и неубедительной; даже для нашего времени и даже для региона, не бывшего под оккупацией и не подвергавшегося бомбежкам, этот показатель кажется очень низким.

Что же касается событий чеченского конфликта, то, по мнению всех экспертов, весьма значительную долю в потерях составляют жертвы бомбежек и неизбирательных обстрелов, прежде всего в Грозном. При многоэтажной застройке, какая существовала в Грозном, гибель целых семей во время бомбардировок была неизбежна (см. фото); ведь не станет же Максудов говорить, что вероятность гибели супругов была мала при взрыве на улице Гурьянова в Москве.

Любопытно и использование ссылки на события в Самашках, где среди 103 жителей села, погибших за 2 дня штурма, не оказалось ни одной супружеской пары. Дело даже не в том, что сопоставлять одноэтажное село Самашки с многоэтажным городом Грозным не вполне аккуратно. Но уж если сопоставлять, то сопоставлять. В Самашках среди погибших более 20% были пенсионного возраста - почему бы не учесть это в выкладках? Нет, видите ли, "главной причиной смерти людей в этих возрастных группах было ухудшение условий их жизни". Кто же спорит, бомбежки, конечно, ухудшают условия...

Считаться с возможностью одновременной гибели супругов С.Максудов не желает (если факты противоречат теории, тем хуже для фактов), но все-таки идет на некоторые уступки. Он делает поправку на то, что "возможна естественная смерть жены в период между смертью мужа и проведением переписи", впрочем и здесь возникают вопросы. Расчет делается"по таблицам смертности 1988-89 годов за 1995-2002 годы". Но в 1995-2002 годах уровень смертности был несколько иной, чем в 1988-89; да и вообще смертность среди вдов и вдовцов обычно выше. Скорее всего, эти различия покрываются дальнейшим увеличением рассчитанной смертности на 50%, но все-таки такие вещи положено оговаривать. Кроме того, необходимо учитывать, что вдовы и тем более вдовцы (которые могут участвовать в боевых действиях) не застрахованы и от "неестественной" смерти в боевых действиях; и эту поправку (впрочем, неизвестно какую) на повышенную убыль надо рассчитывать от общего числа вдов и вдовцов, а не только от "избыточных".

Дальше - больше. Сеанс черной магии продолжается... "Убыль мужчин, состоящих в браке, равняется по сделанному расчету 15750 - 8.9% от численности женатых мужчин в возрасте до 65 лет. Предположим, что потери 143 тысяч чеченских мужчин в возрасте 16-64 лет, не состоявших в браке в 2002 году, происходили в такой же пропорции, как и женатых. С одной стороны, это предположение преувеличивает потери неженатых, поскольку при расчете мы не принимали во внимание естественную смертность женатых мужчин, которая была заметно выше, чем у неженатых, поэтому коэффициент убыли для не вступавших в брак должен быть меньше. С другой стороны, неженатые мужчины несомненно более активно участвовали в боевых действиях и соответственно несли большие потери. Считая, что эти погрешности приблизительно уравновешивают друг друга...".

Здесь что ни слово, то загадка. Предположить можно все что угодно, за это не штрафуют. Но почему вдруг в Чечне естественная смертность женатых мужчин выше чем у неженатых, когда практически везде (и уж во всяком случае в России) дело обстоит ровно наоборот (см., например, Неравенство и смертность в России. / Под ред. В. Школьникова, Е. Андреева и Т. Малевой; Моск. Центр Карнеги. - М., февраль 2000.)? Что значит "не принимали во внимание естественную смертность"? Если бы в расчете все вдовы считались вдовами погибших в результате боевых действий, тогда можно было бы говорить "не принимали во внимание". На самом деле в расчете естественная смертность оценивалась (насколько грамотно, это уже другой вопрос) при помощи показателей соседних республик. Рост естественной смертности, действительно, учтен был только путем игнорирования потерь старших возрастов.

Что за "коэффициент убыли"? Если это другое название естественной смертности, то у не вступавших в брак она выше. Как и почему она при этом должна уравновешивать б́ольшие потери в боевых действиях - совершенная загадка. Беспристрастный исследователь еще обратил бы внимание на распределение женатых и неженатых мужчин по возрастным группам (см. табл. В); неженатые существенно моложе (в возрастной группе от 18 до 34 лет неженатые составляют две трети), и поэтому (а не потому, что они неженатые) в гораздо большей мере вовлечены в боевые действия; соответственно и потери среди них должны быть заметно выше. Но мы же помним, что главная задача С.Максудова - не преувеличить потери.

Таблица В. Население по полу, возрастным группам и состоянию в браке

Но не станем забывать за всеми этими вопросами главного - "расчетов". Путем несложных выкладок выясняем, что за "численность женатых мужчин в возрасте до 65 лет" С.Максудов принимает численность женатых мужчин в возрасте до 65 лет в Чечне, по загадочным причинам и без объяснений исключая тех, что укрылись от боевых действий на территории Ингушетии (из 94,5 тысяч чеченцев, учтенных переписью в Ингушетии, некоторая часть наверняка мужчины, не говоря уже о тех, кто, по мнению Максудова, "изменили свою национальную самоидентификацию, назвав себя ингушами"). После этого можно разобраться и с численностью "чеченских мужчин, не состоявших в браке" - в нее включены все учтенные переписью в Чечне мужчины, кроме женатых, в том числе и вдовцы трудоспособного возраста. Прошедшие перепись в Ингушетии опять-таки не учитываются. Посмотрим, что будет, если провести расчет по населению Чечни и Ингушетии вместе, как мы и предлагали выше. Расчет по числу вдов даст, естественно, те же самые результаты, поскольку велся с учетом населения обеих республик. А вот число погибших неженатых получится не 12700, а 13700 - если исходить из 15750 погибших женатых (14700 "избыточных" вдов), насчитанных Максудовым. Если же, как предложено выше, для сравнения брать показатели Дагестана, то получится 16900 "лишних" вдов, из которых умереть должны были около 800, добавляя по методу Максудова 50%, получим 1200; итого 18100 погибших женатых; неженатых 15800. Суммируя, получаем не 28 450, а 33 900. Этот результат больше соответствует заявленной Максудовым "методике", хотя столь же независим от реальности.

Далее следует окончательно уже изумивший меня вывод: в найденное число потерь входит, оказывается "исчезновение мужчин в результате облав при проверке документов". Когда и как оно успело туда войти - черт его знает; но вот, говорят, вошло. Остается проверить, не вошли ли туда бегство от алиментов, переезд на другое место жительства или еще что-нибудь...

Переходя к таблице 2, Максудов отмечает, что "маленькое расхождение в возрастах до 20 объясняется небольшим числом женатых мужчин в этих группах и поэтому малой достоверностью полученных соотношений". Интересно, что про таблицу 1 ничего подобного сказано не было, хотя расхождение там ничуть не больше. Случайно ли это? Вероятно, нет, и не только потому, что замужних женщин в этих возрастах заметно больше, чем женатых мужчин, и малую достоверность тем же способом не объяснишь. Поскольку мужья обычно старше жен, то число вдов в младших возрастах должно быть достаточно заметным и существенно отличным от данных по той же Осетии. Но признав в этом случае недостоверность данных, придется отказаться от всяких попыток расчета по проценту вдов.

Что касается расчета по численности вдовцов, то там уже полная путаница.

"А всего повышенная убыль замужних женщин от боевых действий будет равна 2680 человек. От общего числа замужних женщин в Чечне в возрасте 17-54 лет эти потери составят 1.5%. У незамужних женщин они должны составлять примерно такую же долю, что увеличивает оценку женских потерь на 2700 человек. А общее число погибших женщин составит 5380".

Во-первых, почему женщины учитываются до 54 лет? Вроде до сих пор речь шла не о пенсионном возрасте, а о росте смертности от естественных причин, который у женщин начинается никак не раньше, чем у мужчин. Или такая возрастная граница введена просто для того, чтобы избежать обсуждения причин "пониженной убыли" женщин в старших возрастах?

Во-вторых, становится совершенно неясна численность чеченских женщин. Если 1,5% замужних женщин это 2680, а 1,5% незамужних это 2700, то незамужних должно быть больше, чем замужних, что довольно странно для этого возрастного диапазона. Проверяя выкладки с помощью таблицы Г, находим: число замужних женщин в возрасте 16-54 в Чечне составляет 174606 чел., остальных (включая вдовых и разведенных) - 142424; в Ингушетии соответственно 61712 и 76515 чел.; по методике и промежуточным данным Максудова потери среди незамужних составят 2186 чел. Если же внести поправки аналогично тому, как это было сделано при расчете потерь мужского населения, то получится примерно 2900 замужних, и 2360 незамужних; при расчете же по Чечне и Ингушетии вместе получим погибших незамужних 2680. Общая численность погибших женщин в возрасте 16-54 таким образом составит 5580 чел.

"Потери людей пожилого и старого возраста от боевых действий, очевидно, происходили с той же вероятностью, что и рассмотренных выше поколений женщин 17-54 лет и составили в таком случае около 1000 человек" - пишет Максудов, не оставляя попыток запутать читателя. Остается совершенно неясно, кто эти люди пожилого и старого возраста - только женщины или женщины и мужчины вместе; если вместе, то каких возрастов - ведь половину "повышенной убыли мужчин 65-69 лет" все-таки уже включены в потери; и сколько их, в конце концов.

Но до конца еще далеко.

"Хорошей оценкой детских потерь может служить повышенная убыль замужних женщин 20-29 лет, которые в начале войны в Чечне сами были детьми 10-15 лет. Как видно из таблицы 2 повышенная убыль этих женщин составила 0.3% от их численности". Увы, из таблицы 2 абсолютно ничего такого не видно. Повышенная убыль в этой возрастной группе, как нетрудно посчитать, 283 чел., но численности замужних женщин в таблице 2 нет; а что можно оценить, сравнивая численность погибших замужних женщин с численностью женщин вообще - не вполне ясно (если не считать того, что это очередной раз препятствует завышению оценки). Если же сравнивать с численностью замужних (5823 + 8349 замужних в Ингушетии и 22079 + 24166 в Чечне, итого 60417 чел.), то получится не 0,3%, а 0,47%.

И вот, наконец, оценка детских потерь: "Следовательно, 250 тысяч чеченских детей потеряли в ходе боев около 850 человек". Остается только поражаться виртуозности, с какой С.Максудов стремится избежать пресловутого "преувеличения потерь". Мало того, что процент этих потерь мимоходом уменьшили в полтора раза, так теперь еще и с численностью детей фокусы. Только что в таблицах 1 и 2 С.Максудов сам посчитал численность взрослого населения (от 16 и старше): 342534 мужчин и 374654 женщин в Чечне, 135336 мужчин и 160514 женщин в Ингушетии. Общая численность населения, согласно переписи, составляет 1103686 чел. в Чечне и 467294 чел. в Ингушетии. Из чего и что надо вычесть, чтобы получить 250 тысяч детей - убей бог, не пойму! Сколько ни пересчитываю, в одной Чечне получается 386498 детей, и еще 171444 в Ингушетии. Так что не 250, а 550 тысяч детей, и потери по предложенной Максудовым методике следует оценить в 2600 человек.

Итак, убитые боевики оказались изрядно пожилыми (средний возраст вдов 40 лет с лишним); к тому же при честном подсчете по предложенной С.Максудовым методике их обнаруживается не 28 450, а 33 900, суммарные же потери превышают 43000 (33 900 мужчин + 5580 женщин + загадочные 1000 стариков + 2600 детей). Если же строго следовать Максудову, то вместо итогового утверждения "в любом случае потери не должны превышать величину 35.68 тысяч человек, найденную в предположении полной достоверности результатов переписи" следовало бы сказать: "в предположении полной достоверности результатов переписи потери не должны быть меньше 35.68 тысяч человек", поскольку за норму Максудовым были взяты большие из процентов вдов и вдовцов в соседних республиках, а потери эмигрировавшего населения (русского, чеченского и всего остального) не учтены вовсе.

Думаю, приведенных примеров достаточно, чтобы с уверенностью сказать, что полученные Максудовым результаты нельзя отнести даже к разряду "интересных предположений". Неверные данные нельзя исправить неверными рассуждениями и арифметическими ошибками.

Сказанного достаточно, чтобы уже не проводить подробного анализа второй части статьи (касающейся оценки "погрешности" переписи), которая также целиком исходит из ничем не обоснованного предположения, что погрешность равномерно затронула все взрослое население.

Все, чем подкреплено это предположение, сводится к следующему рассуждению: "Сравнение структуры населения по полу и возрастным группам в Чечне и в соседних республиках показывает, что пропорции между соседними возрастными группами в Чечне и Дагестане довольно близки, за исключением детей в возрасте до 10 лет и мужчин 18-24 лет. В первом случае это очевидно связано с более высокой ошибкой переписи, чем у других возрастных групп, а во втором - сказывается участие в переписи в Чечне русских солдат. Из близости возрастных структур населения можно сделать вывод, что ошибка переписи в отдельных возрастных группах взрослого населения не сильно отличается между собой. Это позволяет использовать общий коэффициент для устранения погрешности переписи взрослого населения".

Здесь, в отличие от предыдущего, каждое слово уже не загадка, а просто ошибка. Ошибочен сам подход: "погрешность" переписи оценивалась для совокупного населения Чечни и Ингушетии, а сходство структуры населения изучается только для Чечни и Дагестана. Но структура населения Ингушетии и Чечни по данным переписи вовсе не одинакова!

Сразу стоит обратить внимание, что С.Максудов затруднил содержательное обсуждение, введя замечательный термин "довольно близки". Кому-то может и довольно, а мне, например, кажется, что в возрастных группах 30-34 и тем более 35-39 различия весьма значимы (см. табл. Г).

Далее, различия в пропорциях у групп до 10 лет и от 10 до 14 примерно одинаково существенны, если говорить о доле этих возрастов в населении; по соотношению же полов различия весьма заметны и в более старшем возрасте. Если объяснять расхождения для младших возрастов повышенной "погрешностью переписи", то тогда, если верить в сходство структуры населения Дагестана и Чечни, здесь и можно было бы вывести значение этой повышенной погрешности, а не брать потом с потолка 40%.

Русские солдаты, если они так серьезно повлияли на соотношение полов в возрастной группе 18-19 лет, должны были повлиять и на долю этой возрастной группы в населении (по примерным оценкам, солдат этого возраста должно быть около 9-10 тысяч, т.е. около 1% населения). Однако ничего похожего не наблюдается.

В общем, если исходить из данных переписи, то таблица Г ясно показывает недостаточную обоснованность утверждения о сходстве структуры населения Чечни и Дагестана; если же исходить из априорного утверждения о сходстве реальной структуры населения Дагестана и Чечни, то таблица Г демонстрирует неравномерность искажения переписью структуры населения.

Таблица Г. Структура населения Дагестана, Ингушетии, Северной Осетии и Чечни

Не разбирая подробно дальнейших выкладок С.Максудова, отметим лишь несколько моментов.

Результаты подсчета численности солдат-призывников в Чечне (у С.Максудова получилось около 20 тыс.) довольно плохо согласуются с официальными данными. В 2000 году в Чечне было 93 тысячи военнослужащих (57 тысяч по линии министерства обороны и 36 тысяч по линии МВД); и хотя эта численность постепенно сокращалась, в июле 2002 года командующий ОГВ В.Молтенской сообщил, что "численность ОГВ, в состав которой входят части и подразделения частей министерств обороны, внутренних дел, юстиции, МЧС, ФПС, ФСБ и других ведомств, составляет около 80 тыс. человек", численность группировки Минбороны предполагалось снизить до 22 тысяч к концу года. Однако в октябре 2003 г. командующий войсками СКВО генерал-полковник Болдырев заявил: "На сегодняшний день в Чечне около 75 тысяч человек, представителей всех силовых ведомств. В том числе военнослужащих Минобороны 33 тысячи. Из них 27 тысяч - это войска СКВО".

В то же время следует отметить, что полученная Максудовым оценка численности призывников (которую, правда, он почему-то не уменьшает на 30%, как прочие данные, полученные на основании данных переписи) при спорности метода ее получения относительно неплохо согласуется с данными о численности населения в местах дислокации войск, где имеется избыток мужчин примерно в 23500 чел. (табл.Д).

Тут же надо отметить, что избыток мужчин призывного возраста гораздо более ярко, чем в Чечне, обнаруживается в Осетии (см. табл. Г), но там пункты дислокации войск по соотношению мужского и женского населения выявить не удается.

Таблица Д

Далее, странным кажется утверждение, что выведенная С.Максудовым оценка в 1050 тыс. чел. в 2002 году "неплохо согласуется с данными о численности населения Чечни и Ингушетии, публиковавшимися в "Российском статистическом ежегоднике" за 1998 год (1110 тысяч человек в 1998 году)". Дефицит в 60 тысяч (а с учетом естественного прироста и того больше) не кажется столь уж хорошим согласованием. Кроме того, статистические ежегодники не перестали выходить, и гораздо понятнее было бы сопоставление с данными ежегодника за 2001 или 2002 год. Впрочем, учитывая, что с 1993 года Госкомстат не получал из Чечни никаких статистических данных, степень совпадения не представляется сколько-нибудь и что-нибудь значащей. Стоит еще упомянуть, что в октябре 1997 г. чеченские власти сами организовали перепись, по которой общая численность населения Чечни составила (по предварительным данным, опубликованным министерством экономики ЧРИ) 981 тыс. чел. В отличие от Максудова я не считаю факт проведения переписи доказательством особенно благополучной ситуации, но учесть (или хотя бы прокомментировать) данные этой переписи тоже следовало бы при оценке всяких "погрешностей".

С оценкой общих потерь дело обстоит не менее сомнительно, чем с оценкой потерь боевых, поскольку ее точность практически линейно зависит от точности каждой из составляющих.

Представим расчеты Максудова в несколько более наглядном виде.

Общие потери = (расчетное население) - (фактическое население),

где

расчетное население = (население в 1989) - (эмиграция в 1989-2002) + (число родившихся в 1989-2002) - (число умерших в 1989-2002) = 1270 - 299 + 315 - 180 = 1106

фактическое население = (число родившихся в 1989-2002) + 0,7 * (взрослое население по переписи 2002) = 315 + 0,7*1048 = 315 + 734 = 1049

Относительно надежным здесь является лишь первое слагаемое (1270) в формуле для расчетного населения, взятое из переписи 1989 года.

Второе слагаемое (299) основано на результатах переписи 2002 года, которые по неизвестной причине Максудов считает вполне точными для всех народов, кроме чеченцев и ингушей. Заметим, что величина эмиграции русскоговорящего населения уменьшена на 20 тысяч - предполагаемую численность призывников в Чечне. Это означает, что чем больше численность учтенных переписью призывников, тем больше будет и оценка потерь, и наоборот. При подсчете баланса миграции для чеченцев и ингушей С.Максудов опять напрочь забывает о конфликте в Пригородном районе; на 1 января 2002 г. 22 тысячи человек еще имели статус вынужденных переселенцев; еще столько же были сняты с учета, что, впрочем, не означает, что они вернулись в Осетию; заметим, что здесь тоже возникает вероятность двойного счета (в Осетии и в Ингушетии). Поскольку выведенная Максудовым оценка линейно зависит от масштабов миграции, то "потери населения Чечено-Ингушетии за 14 лет" после учета беженцев из Осетии составят уже не 56 тысяч, а более 70, даже если считать, что смертность у этих беженцев превышала рождаемость.

Третье слагаемое (315) опять-таки взято из переписи 2002 года с соответствующим весьма произвольным коэффициентом. Заметим, что это же слагаемое участвует и в подсчете фактического населения, и тем самым потери среди родившихся в 1989-2002 из оценки общих потерь исключаются. Но к арифметическим несуразностям мы уже привыкли.

Последнее слагаемое (180) комментировать затруднительно, поскольку происхождение его покрыто мраком. Рассчитывать смертность, исходя из численности населения в 1989 году вряд ли правильно, поскольку отток населения был значителен, но эмиграция не была одномоментной, соответственно рассчитывать смертность необходимо с учетом времени и масштабов эмиграции; конечно, данные миграционной службы неполны, но лучше неполные, чем никаких. Возможно, эти обстоятельства С.Максудовым и учтены, но нам это неизвестно. Кроме того, смертность после 1989 года не оставалась постоянной, и это тоже стоило бы оговорить.

Итак, мы видим, что оценка общих потерь линейно зависит от весьма приблизительных величин: от численности учтенных переписью призывников, от масштабов эмиграции, которые оценены без использования каких-либо дополнительных данных для проверки и не учитывают беженцев из Осетии, от правильности расчета естественной смертности; и вовсе не зависит от потерь среди родившихся после переписи 1989 года.

В третьей (пропагандистской) части статьи Максудов, опираясь на весьма неаккуратную интерпретацию недостоверных данных, оспаривает тезисы, которых никто не выдвигал. Слово "кощунственно", использованное им совершенно безосновательно, вообще не очень уместно в тексте научной статьи. В науке если что и кощунственно, то прежде всего недобросовестное отношение к фактам в угоду собственной теории.

Большинство высказываний последней части статьи гораздо естественнее смотрелось бы в газете "Завтра", в выступлении какого-нибудь Рогозина, но никак не в статье серьезного ученого. И дело не только в ощутимой ностальгии по советским временам - до "ухудшения условий жизни в стране" в результате "разрушения социальной и политической системы" (характерное высказывание - "можно утверждать, что потери из-за разрушения государства превышают число пострадавших от войны. Подобного рода потери характерны для всей России и, более того, почти для всей территории бывшего Советского Союза").

"Следует признать, что немалая вина лежит и на самих чеченцах. Они приняли активное участие в вытеснении из республики русскоязычного населения, руками которого была создана большая часть инфраструктуры: города, поселки, заводы, железные и автомобильные дороги, открыты месторождения нефти и т. п. Выгнав русскоговорящих врачей, инженеров, строителей, экономистов, юристов, учителей рабочих и так далее, чеченцы сами разрушили хозяйственную основу существования страны и тем самым обрекли себя на нищету и повышенную смертность" - пишет далее Максудов. Ну да, мы помним - "она сама себя высекла". Мы-то думали, что разрушения происходили от бомбардировок и артобстрелов - ан нет, нам указывают на подлинные причины. Беда в том, что у "русскоговорящих" отняли "бремя белого человека", а сами позаботиться о себе аборигены не в состоянии. Замечательная логическая конструкция: чеченцы где-то (в Казахстане, видимо) отсиделись, подождали, пока русскоговорящие построят всю инфраструктуру в должном количестве, а потом свалились этим русскоговорящим как снег на голову и давай вытеснять с исконных, понимаешь, русскоговорящих территорий... Эх, если бы не минутная слабость советской власти в конце 1950-х!..

Разумеется, любые этнические преследования омерзительны и преступны, и выдавливание русскоязычного населения из Чечни не может быть оправдано ничем. Но нельзя и ответственность за вполне конкретные действия возлагать на этнос. Чеченцы в целом несут за изгнание русских такую же моральную ответственность, как русские или осетины за депортацию чеченцев и ингушей в 1944 или за сегодняшние военные преступления многих конкретных российских военнослужащих, которые остаются безнаказанными, а то и попадают в герои.

Что же касается того, чьими руками создано благосостояние Чечни, то все спекуляции на такие темы недорого стоят. С тем же успехом можно выдвигать обвинения против горожан, которых кормят крестьяне (и не только в Чечне); против евреев, которые не занимаются земледелием; против гнилой интеллигенции, которая не создает материальных ценностей и т.д. Заметим заодно, что строители Грозного и жители Грозного - совершенно не одно и то же. Это ведь из Чечни и Ингушетии ежегодно на протяжении многих лет десятки тысяч строителей отправлялись на заработки в Россию, а вовсе не наоборот; так что не стоит торопиться с выводами о том, чьими руками построены "города, поселки, заводы".

Дальше - больше. Оказывается, за выплату пенсий чеченцы должны быть благодарны России. Это не чеченцы заработали свою пенсию, отработав десятки лет на благо России, пережив тотальную депортацию, сопровождавшуюся чудовищными жестокостями (помилуйте, какой же это геноцид, всего-то несколько сотен сожгли, еще пару тысяч расстреляли во избежание хлопот с перевозкой, ну умерли сколько-то десятков тысяч по дороге и на поселении). Это, с точки зрения С.Максудова, Россия проявляет благородство, выплачивая им пенсии, ну и что, что с задержками и не всем, пусть за это спасибо скажут...

"Огромные деньги, затраченные на восстановление разрушенных зданий, выплата компенсаций пострадавшим - все это поступало и поступает в Чечню из нищей, имеющей немало других проблем России". По странной случайности С.Максудов не указывает, кто разрушил эти здания... Наверное, чтобы не ставить чеченцам в счет еще и стоимость боеприпасов, потраченных на "наведение конституционного порядка"?

Правительство России, оказывается, "хочет очень немногого - мирной и спокойной жизни для граждан страны". Именно поэтому десять лет назад это правительство, отказавшись от переговоров, которые имели весьма реальные шансы на успех, послало одних граждан страны стрелять в других граждан той же страны. Именно поэтому на протяжении десяти лет не было сделано ни одной серьезной (да и несерьезной тоже) попытки найти политическое решение.

Заметим, что в 1994 г. не было никаких оснований говорить, что Дудаев "пытается зверскими мерами дестабилизировать Россию". Ровно наоборот - инспирированный Москвой поход так называемой "автурхановской оппозиции" на Грозный положил начало долговременной и все расширяющейся дестабилизации в регионе.

Подводя итог, приходится с сожалением признать: все-таки не Лаплас. Скорее конфуз.

Другого ожидать и не приходилось. Для того, чтобы сколько-нибудь достоверно оценить потери от боевых действий, составляющие по всей видимости несколько десятков тысяч, необходимы данные как о наличном населении Чечни и Ингушетии, так и о масштабах, сроках и характере миграций населения на протяжении всего периода конфликта. При этом данные должны быть достаточно точны, и уж заведомо погрешность не должна превышать сотен человек. Даже в этом случае оценка будет весьма приблизительной, поскольку данные о динамике смертности и рождаемости отсутствуют. Данные, использованные Максудовым, не позволяют быть уверенными даже в первом знаке результата; и никакой Лаплас при таком раскладе не смог бы ничего сделать и не стал бы пытаться.

Увы, статья Максудова не предоставляет чересчур много поводов для согласия с ее автором. С тем б́ольшим удовлетворением я прочел в конце статьи: "Безусловно, и Россия и Чечня нуждаются в мире и разумных демократических системах управления. Безусловно, обе стороны пострадали от этого никому ненужного конфликта и неясно, какая больше. Обоим народам необходимо осознать свою ответственность и постараться взять в свои руки контроль над происходящим". Под этими словами и я готов подписаться.

24 декабря 2004 года