"Новая" продолжает серию материалов под общим названием "Отработанный материал" - о поиске пропавших в Чечне солдат.

Собственно говоря, поиском пропавших без вести в России озаботились только в 1992 году. Инициаторами выступили, как ни странно, американцы. После встречи Бориса Ельцина и Джорджа Буша-старшего была создана Российско-американская комиссия по поиску военнопленных и пропавших без вести. Комиссия эта, как понятно из названия, занималась в основном поиском американских военнослужащих, пропавших или захороненных на территории СССР после Второй мировой, корейской и вьетнамской войн.

В 1994 году на базе этой комиссии была создана Комиссия по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести при президенте РФ, которая занималась установлением судеб уже советских военнослужащих. Инициировал ее создание начальник Института военной истории Дмитрий Волкогонов. Он же и стал ее председателем. До этого в СССР такой структуры попросту не существовало. Поиском и захоронением останков наших солдат занимались только поисковые отряды.

По данным комиссии, пропавшими без вести на тот момент числились около четырех млн человек. Большинство из них - 3,5 миллиона - пропали во время Второй мировой войны. Еще 274 человека пропали в Афганистане, 228 - в Таджикистане, два - в Мозамбике и двенадцать - в Анголе.

После начала первой чеченской при комиссии была организована так называемая временная рабочая группа, которая стала заниматься поиском и освобождением пленных и пропавших без вести в Чечне.

В этом номере - рассказ Виталия Бенчарского, который возглавлял эту рабочую группу в августе 1996 года. О том, как искали тогда наших солдат.

- Поначалу чеченцы наших пленных отпускали. Как это произошло, например, в ноябре 94-го, когда танковая колонна автурхановской оппозиции пошла на Грозный и была разбита. И в самом начале боевых действий, в декабре 94-го, они тоже отпускали наших солдат. Но потом перестали это делать, потому что их попросту никто не требовал.

Их судьбой начали заниматься только после того, как командующим группировкой был назначен генерал Анатолий Романов. По инициативе Романова была создана совместная российско-чеченская наблюдательная комиссия (СНК). Это была неофициальная структура, которая действовала на уровне договоренностей с полевыми командирами. После покушения на Романова СНК какое-то время еще продолжала работать, но потом ее деятельность сошла на нет.

В октябре 95-го начальник Генерального штаба Михаил Колесников издал директиву о создании специальной группы по поиску. Это еще не было рабочей группой комиссии, это была просто группа от Министерства обороны. В нее входил один человек из Главного штаба Сухопутных войск, один - из Управления кадров СКВО и один - из Оргмобуправления СКВО. Всего три человека. Я попросился в эту группу.

В моей просьбе усмотрели почему-то какой-то умысел. Зачем тебе это надо? Я сказал, что начинал службу в Грозном, с 72-го по 80-й год, у меня там осталось много знакомых, возможно, их удастся разыскать, установить какие-то контакты. Мне казалось, что я могу делать эту работу. И в январе 96-го я туда уехал.

Приехал, осмотрелся. Черт его знает, с чего начинать... Это дико тогда было - в своем государстве свои граждане своих же солдат в плен берут. Посидел день, другой, третий - делать-то что-то надо. Пошел к начальнику штаба Объединенной группировки Виктору Власенкову, сказал, что мне для работы нужно то-то и то-то. Что? Ну, во-первых, нужны были контакты с местными. Боевики постоянно мигрировали, вместе с собой перевозили и пленных. Информацию о том, где именно они находятся, надо было получать от той стороны. Соответственно, во-вторых, сведения должны были быть оплачены. Значит, нужны деньги. В-третьих - эксгумация. Никто из нас тогда не занимался этим и не представлял, как это делается. В 205-й бригаде была внештатная эксгумационная команда, но к тому моменту она распалась. Надо было создавать ее заново, нужны специалисты...

Опыта работы к тому моменту у нас практически не было - мы только один раз съездили в Шатой, обменяли четырех человек. Нас там чуть не расстреляли тогда... Эта поездка и показала, что нужно создавать какие-то официальные структуры.

Тогда командующим Объ-единенной группировкой был Вячеслав Тихомиров, и, надо отдать ему должное, он поиску солдат уделил много внимания. На уровне правительства Чечни этот вопрос был как-то решен. В правительстве Завгаева тоже была создана комиссия, которая, в отличие от СНК, была официальной. Она занималась пленными - как с той, так и с другой стороны.

Второго февраля из Москвы прилетает команда из администрации президента. Привезли с собой специалистов. Как оказалось, это как раз и была рабочая группа при Комиссии по военнопленным. Создана она была по инициативе генерала Анатолия Волкова, заместителя Дмитрия Волкогонова. В 95-м Волков воевал в Грозном, видел все своими глазами. И, вернувшись из Чечни в Москву, предложил создать эту группу. В декабре 95-го Ельцин указ подписал. Но если бы Анатолий Волков не инициировал ее создание, то государство бы даже не пошевелилось...

Страна узнала о том, что у нее есть пленные, только 23 февраля 96-го, после программы "Взгляд". Любимов сделал тогда материал о группировке. В том числе подняли и тему пленных. Только после этого мне начали звонить. Только после этого потянулись мирные: "Помогите, вы этим занимаетесь, может, вы что-то знаете". А до этой передачи даже офицеры в Чечне не знали, сколько в группировке пленных. Тогда была озвучена цифра - пятьсот человек, но на самом деле их уже было гораздо больше.

К стыду государства, самую последовательную и самую активную работу по поиску вели матери. На Ханкале их в тот момент жило уже много. Вот тоже - государство забрало сына, а пропал он без вести - ну и хрен с ним. Спустили все это на мой уровень полковника, который не обладает никакими полномочиями. Иди и занимайся...

Мы занимались, выпрашивали людей. Но чеченцы ведь нам тоже условия ставили: "Слушай, у нас свои пленные есть, которые в ваших СИЗО сидят. У них тоже есть матери. Хотя бы одного мне отдай". А я не могу ничего сказать, потому что не вхож ни к разведчикам, ни к ФСБ.

Мы собрали матерей пять человек и отправили в правительство, в Москву. Я говорю: меня там никто не будет слушать, мой ранг полковника не позволяет войти в эти кабинеты. Но вы - мамы, которым наплевать на все, вы можете туда войти. На эту поездку собирали последние деньги. Вы думаете, хоть кто-то принял их в Москве? Черта с два!

Вернулись они из этой поездки просто убитые. Мне не чеченцы враги были, мои враги были в Кремле. Я их знаю. И до сих пор там многие сидят. В Конституции записано, что защита Отечества - долг и почетная обязанность. Солдаты этот свой долг выполняли. Но почему его не выполняло государство по отношению к своим солдатам? Нельзя так - мальчишка потерял руки-ноги, ему максимум две тысячи кинули и больше знать его не хотят...

Государственной программы по вызволению пленных не было, это была только добрая воля людей. Со временем у меня сложились хорошие отношения и с МВД, и с ФСБ. Они делились информацией. Гражданские иногда приезжали, говорили: мы вот знаем, там-то и там-то сидят столько-то пленных.

Потом я сообразил, что нельзя работать разрозненно. Объединил под свою группу и Внутренние войска, и МВД вообще, и пограничников. С ФСБ не очень получалось - у них были свои методы. Но это и правильно, если боевики узнавали, что такой-то пленный фээсбэшник, его убивали сразу. Поэтому своих они старались вытаскивать сами.

Мы и рабочая группа комиссии работали параллельно - общего руководства так и не было. Руководителем группы был Константин Голумбовский. Приехал он к нам, посидели мы с ним, поговорили - начали появляться какие-то планы.

Когда срок моей командировки истек, меня заменил Слава Пилипенко. Приехал я в Москву. Но долго тут не пробыл. Ввели меня в состав этой рабочей группы при комиссии. И шестого августа 1996-го я вернулся в Чечню уже как руководитель временной рабочей группы при Комиссии по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести. Как раз когда началась бойня.

Помню случай один... Только закончилась война, я выехал по каким-то своим делам в чеченскую комендатуру Октябрьского района. Ко мне подошла женщина, русская, говорит: "Ребята, там мальчишка лежит прикопанный. Если есть возможность, заберите, собаки же растащат".

Я поехал посмотреть сам, что это за солдатик. Приезжаю. Место, где он присыпан, разрушенное. Смотрим, по сторонам кости лежат какие-то... ну война шла... мешок какой-то непонятный. Что за мешок такой лежит? А потом до меня дошло. Собаки его выкопали, руки-ноги съели, голову отгрызли, и туловище только осталось.

А присыпан он был над газовой магистралью. Там в землю штырь воткнут был металлический, и на нем желтая табличка, знаете - "Осторожно, газ". И на ней карандашом написано: "Здесь похоронен российский солдат...". А фамилию прочитать невозможно! Мы и так, и сяк, и фотографировали - нет, невозможно. Таких людей очень много осталось там.

Тогда же, в августе, познакомился и с Казбеком Махашевым, это был министр внутренних дел Чечни, и с Басаевым - с Ширвани, не Шамилем. Встречались, разговаривали. Когда с ним воюешь - это одно. А когда встречаешься... Зачем молотили тогда друг друга? До ругани доходило, до мата.

Первым из государственных чиновников, который начал заниматься пленными, был Александр Лебедь. Когда он прилетел на переговоры, я подошел к нему и сказал, что в договоренностях записана неточная фраза: обмен пленных всех на всех. Это нельзя было сделать, потому что у нас не было информации по всем чеченским пленным. Он говорит: давай оставим пока так, а потом я этим займусь. И он действительно занялся этим вопросом.

В качестве примера: в Гойском тогда был единственный общий лагерь военнопленных Ичкерии - все остальные пленные содержались по бандам, а этот был вроде как государственный. Лебедь поставил условие - освободить этих пленных. И они были освобождены, около 30 человек. Этот вопрос тогда сильно его зацепил. Александр Мукомолов, председатель Фонда Лебедя, поиском занимается до сих пор.

Стали работать предметнее. Комиссия рассматривала дела арестованных боевиков, и если они сидели не за тяжкие преступления, то их амнистировали. А уже их родственники искали, договаривались и освобождали взамен наших солдат. Как - это были их проблемы. Такая схема стала работать. Но опять же, настолько это было неповоротливо, медленно, бюрократично... Этот процесс можно было бы ускорить в десятки раз. Но это, видимо, было никому не нужно.

Наибольшую активность рабочая группа достигла в послевоенный период. Пока там был Слава Пилипенко, пока там был Витя Шкляр, они ездили в Чечню, работали, искали. При российском представительстве постоянно кто-то находился. Девяносто седьмой год - это пик активности, самое большое количество освобожденных.

А потом начались интриги. Меня выжили первым, потом ушел Пилипенко, ушел Шкляр, другие ребята. Активность пошла на убыль и дошла до того момента, что, когда к власти пришел Владимир Владимирович, было решено, что рабочая группа по поиску пропавших без вести солдат стране не нужна. И она была расформирована. С двухтысячного года пленных солдат перестали вытаскивать совсем.

Сейчас комиссии нет. То есть она существует на бумаге, но не работает. Рабочую группу уничтожили, документы поуничтожали. Зачем? Есть ли сейчас в Чечне наши пленные, нет ли их - черт его знает. Все связи, агентура утеряны. Что такое сто-двести человек в плену, если можно положить триста детей, чтобы убить тридцать боевиков? Этим никто не занимается и заниматься не хочет.

Когда началась вторая война, Минобороны уже не стало создавать свою группу по розыску. Почему? Я хотел обратиться и к министру, и к начальнику Главного управления кадров: я остался один, кто знает эту работу, давайте я возглавлю. Но я, честно говоря, уже не смог. Инфаркт заработал, уже все... Так что во вторую войну пленных не искали вообще. Пропал - и пропал.

По первой Чечне у нас была собрана информация о том, что без вести пропали более тысячи двухсот человек. Из этих тысячи двухсот за мою бытность были освобождены 353 человека. Живых. Сколько было эксгумировано павших, у меня данных нет. Но понятно, что люди в плену оставались. Сто, двести, триста? Не знаю. А ведь могли бы вытащить... Могли бы. Было бы это интересно государству - человек триста еще можно было бы найти.

В общем, боевики всех наших пленных, по-видимому, просто расстреляли. В прошлом году пропавших без вести официально признали умершими. На этом все и закончилось. Списали.

Да чего там говорить, господи, даже тех неопознанных, кого захоронили на Богородском кладбище, - там ведь нужна была смехотворная сумма для опознания! Чтобы провести экспертизу и доказать почти со стопроцентной уверенностью, кто есть кто. Нет, в это время нашлись деньги, чтобы строить дачу в этом Бочаровом Ручье. А на них денег не нашлось.

Многие матери так и не знают, где их дети. Это и Таня Ильютчик, и Ольга Милованова, и многие другие... Они до сих пор каждый год 25 сентября приезжают на Богородское кладбище - чужих уж поминать, не своих. Их много. Их по 200-300 человек приезжает.

Аркадий Бабченко

Опубликовано 27 апреля 2006 года