Со дня депортации калмыков, 28 декабря 1943 года, прошло уже 65 лет, но закон от 26 апреля 1991 о реабилитации репрессированных народов по отношению к калмыкам так и не был исполнен полностью, заявил корреспонденту «Кавказского узла» руководитель фонда содействия реабилитации репрессированных народов Аркадий Горяев.

«Калмыцкий народ до сих пор не реабилитирован в политическом и территориальном смысле. Сегодня Калмыкия обладает только такой водой, которая санэпидемстанцией признана технической. Отсюда большая заболеваемость болезнями почек. Во время депортации нашим народом были утеряны культурные и духовные ценности, которые находятся в музеях Москвы, Санкт-Петербурга, Новочеркасска, Ставрополя, Томска, Омск и ряда других городов. Их не собираются возвращать. Кроме того, затягивается процесс возвращения исторических наименований населенным пунктам, местностям», - заявил Горяев.

По его словам, раньше на митинге у памятника жертвам политических репрессий 28 декабря выступали люди, пережившие ссылку — рассказывали о тех трагических событиях. Собиралось до нескольких тысяч человек. «Сегодня наше правительство сворачивает митинги под предлогом холода. Стариков загоняют в кинотеатр «Родина» (откуда людей отправляли в ссылку), где они делятся воспоминаниями между собой», - добавил Горяев.

Как рассказал корреспонденту «Кавказского узла» историк, доцент калмыцкого государственного университета Юлий Оглаев, 25 декабря в столице Калмыкии Элисте состоялась научная конференция, посвященная 65-летию депортации калмыков. А 22 декабря в Калмыцком государственном университете состоялась презентация монографии профессора Убушаева «Калмыки: выселение, возвращение, возрождение. 1943 – 1959 гг. Элиста, 2007 год».

Оглаев, написавший рецензию, выступил с анализом этой книги. По словам историка, в школах и вузах депортация изучается сейчас в курсе истории России, а также в курсе истории Калмыкии — в отличие от советского времени. Есть публикации, передачи на радио, посвященные этой теме. 

«Каких-то особых отличий в депортации калмыков от других народов я не нахожу. Все было сделано по одному и тому же шаблону – как и карачаевцы 3 ноября 1943 года, как и чеченцы, ингуши, татары, балкарцы и т.п. Отличие есть только от немцев Поволжья и других советских немцев: немцев выселяли в более благоприятных условиях, дали гораздо больше времени на сборы, расселяли более компактно, порой позволяя создавать им целые села (в Сибири). Немцы были в более привилегированном положении, будучи земледельческим народом. В Сибири они тоже оказались «при деле». А калмыки – народ скотоводческий, перед войной только что перешедший на оседлость. Поэтому калмыкам было гораздо сложнее приспособиться к условиям Сибири, где больше было развито земледелие», - рассказал Оглаев.

По словам историка, если говорить об отличии от депортации кавказских народов, можно отметить, что это, как правило, мусульманские народы, и они были переселены в мусульманскую среду – Казахстан, Средняя Азия, Узбекистан, Таджикистан, Киргизия (в основном, Казахстан и Киргизия). А калмыки были переселены в инрелигиозную среду – среди местного славянского и православного населения. Кроме того, ряд кавказских народов (карачаевцы, балкарцы) и крымские татары попали в тюркоязычную, родственную среду. А калмыки – монгольский народ. Языковая среда была для них гораздо сложнее. Часть калмыков депортировали в Казахстан, и они адаптировались легче, чем в Сибири.

Наконец, калмыков расселили неимоверно дисперсно – по всей Сибири – от Зауралья до Дальнего Востока, и частично по Казахстану и Средней Азии. Кавказские народы были расселены более компактно. Им было проще общаться и поддерживать связи друг с другом – личные, культурные, языковые. Калмыков расселяли по нескольку семей, а иногда даже в деревне оказывалась одна калмыцкая семья. Именно поэтому было очень сложно сохранять язык, религию, культуру. 

Из-за депортации было сильно подорвано здоровье нации. Калмыки заболевали в Сибири. В -30 - -50 градусов заболевали простудными заболеваниями, которые переходили в туберкулез. Люди страдали от истощения, ревматических и костных заболеваний.  

Результаты – огромные потери. Уже в ходе самого путешествия, только по официальным цифрам, около 2000 человек. Главные потери начались в Сибири. По результатам переписи до войны, 1939 года, составляло 134 327 человек. Когда в 1959 году была первая послевоенная перепись, калмыков осталось 106 066 человек. Численность других народов за это время, кроме белорусов, выросла на 10-15 %. Если бы не было депортации, можно предположить, что калмыков сейчас было бы минимум 200 000 человек. 

28 августа 1941 года с территории Калмыкии сначала выселили калмыцких немцев – 6000 человек, целый сельсовет, который назывался «Немецко-хагинский сельсовет». 28 декабря 1943 года выселяли уже всех без исключения калмыков. Тех, кто служил в Красной армии, начали отзывать с фронтов не сразу, а в январе-марте 1944 года. 

В Советской Армии калмыков служило не менее 30 000 человек. Некоторые дошли до Берлина, Маньчжурии. Когда их начали снимать с фронтов, некоторым удалось остаться. Калмыки сознательно меняли национальность – на казахов, бурят, киргизов – чтобы только остаться на фронте. Национальность исправляли в армейской книжке. Даже командиры поощряли и покрывали это. Это были командиры, как правило русской национальности, бравшие на себя такую ответственность, когда  в бой идти было некому. Все же отозвали с фронтов большую часть калмыков.  Скольким удалось остаться, точных данных нет. 10 калмыков были удостоены звания героя Советского союз. Высшей награды Вермахта — железного креста — у Гитлера не заслужил ни один калмык. Все 10 героев были также сосланы в Сибирь.

После восстановления Калмыкию территориально урезали. Отрезали два самых богатых района, экономически развитых и расположенных у воды – Приморский и Долбанский. Кроме двух районов, шестьсот тысяч гектаров считаются арендованными. Астраханцы арендуют 400 гектаров и дагестанцы – 200 000 в Черноземельском и Яшкульском районах. Они арендуют эти земли под пастбища и пашни. Последнее особенно губительно для калмыцких почв. 

Заместитель председателя исполкома Чрезвычайного съезда народов Калмыкии Басан Городовиков заявил корреспонденту «Кавказского узла», что  в отношении калмыков закон о реабилитации не был исполнен полностью: «Республика не была восстановлена – ей до сих пор не отданы два района, которые ей принадлежали до депортации, вопреки закону о реабилитации. Коммунистическая партия Калмыкии и чрезвычайный исполком съезда калмыцкого народа ставят вопрос о возращении этих районов в соответствии с требованиями закона о реабилитации». 

«Сначала мы должны обратиться к российскому правосудию, затем, возможно — к международному», - добавил Городовиков. 

Историк Юлий Оглаев, подвергшийся депортации в 1943 году, также рассказал корреспонденту «Кавказского узла» о своих личных воспоминаниях:

«Нас везли по очень странному маршруту: Долбан, Лагань, привезли на железную дорогу, потом в Астрахань, затем Уральск – Челябинск. Затем круто развернули на юг, и на Аральск. Затем были южный Казахстан, Алма-Аты, обогнули Южный Казахстан и круто повернули на северо-восток: Турксиб, Барнаул, Новосибирск. Думали – конец маршрута. Однако завернули еще на северо-запад, 700 километров до Омской области. Мою семью поселили в Любинском районе.

По пути оставили только несколько вагонов калмыков-рыбаков на Аральске. Их  отцепили по ходатайству Микояна, который очень просил несколько вагонов приморских калмыков отцепить в Аральске и отправить на рыбных промыслов. Ну а остальные 50 вагонов поехали дальше. 

Мне было 9 лет. Я начал ходить в школу еще в Лагани, потом пропустил год – 1943. В Сибири пошел во второй класс и закончил школу в Любинском районе Омской области. Я попробовал поступить в Омский пединститут на исторический факультет. Мне сказали: «Юноша, не теряй времечко, здесь тебя не примут. Напротив есть Автодорожный Институт имени Куйбышева, попытайся туда». Я и поступил туда в 1954 году. Меня приняли и сразу же отправили на целину в северный Казахстан - это был первый год поднятия целины. Полтора месяца студенты там убирали урожай, а потом поднимали зябь. Надо сказать, мы неплохо заработали и вернулись 3-го октября 1954 года в Омск. Я пришел в институт, нужно было предъявить паспорт. И вот тут они пришли в ужас: они допустили оплошность – не посмотрели раздел «особые заметки», упустив из виду национальность. А в особых заметках стояло – «разрешается проживать только в пределах Любинского района Омской области». Тут меня сразу же отчислили. Так что я, будучи студентом Омского Автодорожного Института, не проучился в нем ни одного дня, ни выслушал ни одной лекции.

Я пошел работать в совхоз недалеко от Омска. В 1955 году я там и получил паспорт, где уже не было написано никаких ограничений. Я уехал и поступил в на историко-филологический институт в только что открывшемся Ишимском пединституте. Потом перевелся в астраханский вуз. 

После возвращения в 1959 году мы с отцом ходили вокруг своего дома. Зашли в гости, пообедали вместе с новыми хозяевами и миром разошлись. Там жили наши бывшие соседи – русские. Они заняли наш дом не самовольно, а после того как получили ордер в совхозе. А мы вскоре получили небольшую квартирку в совхозном доме.

Мы получили 8 349 рублей компенсации в 2007 году (на всю семью – 8 человек). Это – за дом, хозяйство, скот и т.д. ). Мы с братьями на эти деньги поставили памятник родителям», - рассказал Оглаев. 

Свою историю корреспонденту «Кавказского узла» рассказал также родившийся в депортации житель Элисты Сергей Манджиев: «Я родился в Новосибирске в 1956 году. Сослали туда мою мать в 1943 году, отец в это время воевал, и его не сняли с фронта. Нам «повезло» - отца призвали в армию еще в 1939 году, он воевал в советско-финской войне, а потом всю войну он пережил в Ленинграде. Возможно, из-за того, что пережил блокаду, а также потому что командир сказал «он хорошо воюет», его не сняли с фронта.  Отец демобилизовался в 1946 году и приехал, найдя семью в Сибири. 

Мать рассказывала, как их везли в товарном вагоне. Многие погибли при этой транспортировке. Ее поставили старшей по вагону — поскольку она была образованной, а мужчин не было, они были на фронте. Она ходила на станциях получать питание на вагон и т.п. Когда доехали до Свердловска -из-за большого скопления людей многие завшивели. Их привезли купать в бани при тюрьме, а вещи забрали на обработку. Женщины и дети провели без одежды в холодном помещении два часа. Потом многие подхватили воспаление легких и начали умирать. «Лучше бы нас не купали, больше б живых доехало», - вспоминает мать. Последний вагон в составе был предназначен для трупов. На каждой остановки НКВД-шники заходили и забирали трупы. Куда делся потом этот вагон, мать сказала, что не знает.

Сейчас моей матери уже 93 года. Она была учительницей начальных классов, но в Сибири ее работать по специальности не пустили. Она работала бухгалтером, а когда вернулся отец, практически не работала. В 1957 году нам разрешили переехать в Среднюю Азию — отец добился этого как бывший фронтовик, а в 1959 — вернулись в Калмыкию". 

"И отец, и мать, - вспоминает собеседник корреспондента, - запрещали ругать Сталина. Отец говорил: «Я поднимался в атаку за Родину, за Сталина», и в его присутствии никто о нем плохо не говорил". 

"28 декабря — грустная дата, - говорит сторик. - Я предпочитаю ходить не на общий митинг, побыть у памятника один».