17 марта на КУ состоялась онлайн-дискуссия «Северный Кавказ после разгрома ИГИЛ (запрещена в РФ): что дальше?».

 В ходе дискуссии обсуждались следующие вопросы:

1. ИГ на Кавказе: масштабы присутствия, сети, способы вербовки.

2. Женская радикализация: кто остается в тени Варвары Карауловой?

3. Как будут развиваться события на Северном Кавказе в ближайшие месяцы: прогнозы и сценарии?

4. Как влияют внутрикавказские факторы на возможные спорадические всплески насилия?

5. Что делать обществу в условиях, когда государство предлагает только силовой вариант решения проблемы?

В дискуссии участвовали:  

Ирина Стародубровская, Институт экономической политики им. Е.Т. Гайдара, руководитель направления, к.э.н., Москва

Ахмет Ярлыкапов, с.н.с., к.и.н., МГИМО, Москва

Эмма Гиллиган, профессор университета штата Индиана, США

Денис Соколов, исследовательский центр RAMCOM, Санкт-Петербург

Гела Хмаладзе, Фонд Кавказа, Грузия 

 Евгений Иванов, НИУ – ВШЭ

Алеко Квахадзе, Тбилисский государственный университет, Грузия

Сергей Романов, юрист, руководитель Краснодарского отделения Комитета против пыток, Краснодар 

Марк Янгмен,  университет Бирмингема, Англия

О массовом присутствии ИГИЛ на Кавказе говорить неверно 

Ахмет Ярлыкапов отметил динамичность современной ситуации на Северном Кавказе:

« Еще в конце 2014 – начале 2015 гг. на фоне присяг лидеров вилаятов «Имарата Кавказ» аль-Багдади казалось, что ИГ получает контроль над подпольем на Северном Кавказе. Однако ИГ так и не смог найти баланс между двумя противоречащими друг другу задачами – установить контроль над подпольем на Северном Кавказе и обеспечить приток живой силы на территорию, контролируемую на Ближнем Востоке. В итоге пропаганда ИГ сработала как пылесос, практически полностью «высосав» ее сторонников из региона». 

Ученый считает, что сегодня говорить о каком-то массовом «физическом» присутствии ИГ на Северном Кавказе, скорее всего, неверно. «Но есть другая сторона вопроса. Дело в том, что достаточно высока доля тех, кто считает, во-первых, ИГ «настоящим халифатом», а также тех, кто не исключает возможности присоединения к ИГ», - подчеркнул Ярлыкапов.

Денис Соколов, согласившись с Ярлыкаповым, продолжил и указал, что поскольку «другого понятного исламского политического проекта нет,  ИГ, точнее, его образ, останутся аттрактором для молодых мусульман, своеобразным политическим пространством, в котором есть место и для формирования идей, и для вооруженного насилия».

Участник дискуссии под ником ASLAHAN добавил, что «в результате действий РФ и других государств в Сирии, так и работы силовых и других структур в самой России и республиках Северного Кавказа, ситуация в регионе изменилась». Он привел пример Чечни, где к противодействию ИГИЛ привлекаются и государственные, и общественные, и религиозные структуры. «Ответственность за примкнувшего к ИГИЛ возлагается и на родственников», - добавил участник дискуссии. Он подчеркнул, что в самом обществе выработалось резко отрицательное отношение к тем, уехал в ИГИЛ, поскольку в Чечне за две военные кампании погибло очень много людей,  и идея мирной жизни доминирует.

«Тем не менее, среди части молодежи идеи джихада, возможно, продолжают пользоваться популярностью, однако политика и действия т.н. Исламского государства вряд ли смогут привлечь большое количество сторонников и из Чечни и из республик Кавказа», заключил ASLAHAN.

Марк Янгмен добавил, что местные лидеры ИГИЛ «после того, как они дали присягу аль-Багдади, сказали, что отъезд на территорию халифата не является легитимным, потому что сегодня Северный Кавказ является частью территории халифата. Они использовали свою присягу для того, чтобы остановить отъезд».

В ходе дискуссии возник вопрос о численности жителей Кавказа в джихадистских группировках в Сирии. По мнению Ярлыкапова «с целью присоединения к разным группировкам в Сирии выехало по разным оценкам от 3 до 7 тыс молодых людей из региона».  «В Сирии и Ираке воевало по официальным данным 2500 уроженцев Северного Кавказа», - добавил Алеко Квахадзе. «В одном из последних интервью В.Путин назвал цифру 2 тыс для выходцев из Северного Кавказа и 4,5 тыс - из Центральной Азии. Хотя, конечно, есть какое-то число неучтенных, въехавших через третьи страны и т.д.», - уточнил Евгений Иванов.  

Наплыва боевиков и боевых действий не будет, но можно ожидать активизацию одиноких волков

Отвечая на вопрос в ходе дискуссии о возможном притоке на Кавказ джихадистов, уже имеющих опыт военных действий в Сирии и Ираке, участники дискуссии сошлись во мнении, что их притока на Кавказ не будет. Денис Соколов считает, что даже при их возвращении, «люди, прошедшие боевые действия в Сирии (и в ИГ, и в других группах), не смогут создать общий политический проект на Северном Кавказе. Они могут со временем, когда появиться возможность вернуться, рекрутироваться в национальные фронты, в любые локальные конфликты, в сети организованной преступности в больших городах».

«Северокавказские джихадисты теоретически могут продолжить свою деятельность в других мало контролируемых зонах конфликта (Афганистан, Сахара, Сомалия, Ливия, Йемен). Но есть вероятность возвращения в Северный Кавказ», - возразил Квахадзе.  «Пример Ахмеда Чатаева и трех членов его группы, которые были убиты в Тбилиси, - считает Квахадзе, - свидетельствует, что участники ИГИЛ активно ищут пути домой». «Можно ожидать активизацию в преддверии чемпионата мира по футболу. Кроме организованных групп, можно ожидать активизацию одиноких-волков (англ. Lone wolfs) или автономных групп. Боевые действия в республиках Северного Кавказа, примерно на таком уровне, как это было во время лидерства Докку Умарова, маловероятны в ближайшее время. Им почти с нуля придется выстраивать инфраструктуру подполья, что займет очень долгое время», - считает Квахадзе.

Денис Соколов добавил, что возможна постепенная «приватизация» джихада национальными движениями и их лидерами, а ИГ останется неким зонтичным брендом. «Идеи ИГ обогатят «антизападный» и антиколониальный дискурс. Я даже не исключаю, что некоторые политические группы в будущем могут обращаться к игиловской риторике и эстетике».  Эксперт также считает, что «национальные движения могут использовать джихадистские идеи для мобилизации сторонников, джихадисты могут опираться на этнические и земляческие мобилизации, а политические элиты - инвестировать и в религиозные, и в этнические, и в земляческие мобилизации. Это неизбежно при постепенном поглощении государственных институтов неформальными политическими группами».

Гела Хмаладзе обратил внимание участников дискуссии, что вероятно возвращение не боевиков из Сирии, а тех, кто в силу разных причин не успел доехать до Сирии. «В последние годы (особенно в период падения ИК и ИГ и сокращения контролируемой территории ИГ) были факты, когда многие спящие ячейки или отдельные лица, примкнувшие к Имарату Кавказ или ИГ, из республик Северного Кавказа переместились в другие более спокойные и «мирные» регионы Российской федерации по причине того что в свое время не были у них возможности уехать в Сирию и Ирак, или опоздали уехать по личным и семейным обстоятельствам, или не хотели светиться как приверженцы этих запрещенных структур», - указал эксперт.

«Немало тех, кто перебрались в соседние государства с России, где для граждан РФ существует безвизовый режим и возможность свободного передвижения и занятости», - отметил Хмаладзе.

Эмма Гиллиган уверена, что рекрутирование через социальные сети продолжится. «Сейчас все границы строго контролируются. Возможно, правительство различных республик также проводит мониторинг над этими людьми, контролирует их. Таким образом, возможно для людей будет намного труднее вернуться обратно через эти строго контролируемые границы».

Ирина Стародубровская считает, что один из стимулов уехать в ИГ – то, что срок жизни боевика на Кавказе не больше 2-3 месяцев. «Ситуация вряд ли изменилась. Боевики скорее поедут в другие горячие точки (например, в Афганистан), чем массово вернутся на Северный Кавказ», - уверена Стародубровская.

 Женское лицо ИГИЛ

«После начала боевых действий в Сирии и Ираке, а особенно после провозглашения Халифата, поток женщин из Кавказа в Сирию увеличился. Неизвестно точное число женщин. Самый известный случай – это бывшая чеченская поп-певица Азза Батаева”. Другой известный случай – это выезд в Сирию Седы Дудуркаевой, дочери высокопоставленного чеченского чиновника. Известные случаи женских участниц ИГИЛ показывают, что вероятнее всего, их главной функцией был уход за детьми и домашняя работа», - начал обсуждение вопроса женской радикализации Квахадзе.

 «Покорность мужьям, картинка пропагандируемая ИГИЛ о чистом Шариате, и возможность жить гражданской жизнью (в отличии от тяжелых условиях в лесах Кавказа в Имарата Кавказ) можно назвать главными факторами, которые побудили женщин примкнуть к ИГИЛ. После падения ИГИЛ открытым остается вопрос о женских участницах этой организации с Кавказа. Часть женщин (в основном жены комбатантов из Панкисского ущелья) были эвакуированы и посланы в провинцию Идлиб под контроль кавказских группировок, не входящих в ИГИЛ. Часть женщин были схвачены иракскими военными и курдскими силами. На данный момент стоит проблема репатриации и реинтеграции женщин в Северный Кавказ», - продолжил Квахадзе.

Со ссылками на открытые источники Квахадзе указал, что «опубликованные интервью свидетельствуют, что абсолютное большинство женщин разочарованы в ИГИЛ и еще до его падения предпринимали попытку побега. Тем не менее, вместо обещанных гарантий со стороны властей некоторые уроженки Дагестана получили тюремные сроки по прибытию на родину. Хотя власти могли бы использовать разочарованных участниц ИГИЛ как эффективную пропаганду против женской радикализации».

Квахадзе указал на риски, связанные с возвращением женщин ИГИЛ. По его мнению,

«1.Женские участницы подполья известны как эффективные вербовщицы. Было много случаев, когда они вербовали “невест джихада” и оказывали влияние на других женщин.

2.Женщины, особенно те, кто потерял в конфликте близкого человека, являются идеальным материалом для трансформации в террористку смертницу. 

«По Чечне лидирующей мотивацией на сегодняшний день ухода девушек в ИГИЛ продолжает оставаться любовная составляющая, то есть, судьба Варвары Карауловой остается актуальной. Молодые люди, ориентированные на экстремистскую идеологию, в качестве подтверждения верности чувств просят разделить их судьбу, и девушки часто соглашаются. Участие девушек, как правило, не связано с идеологией. Если говорить о замужних девушках, они  безропотно разделяют судьбу мужа. И известно несколько случаев, когда девушки от домашнего насилия, из-за неудачного замужества, в поиске «братьев по вере», где она может найти понимание и защиту, уезжают в Сирию (это были девушки, завербованные в сети Интернет). Таким образом, из известных случаев ухода женщин в Сирию идеологическая мотивация, практически, не прослеживалась», - рассказала участница дискуссии под ником MADINA181.

Стародубровская считает, что на уход девушек в ИГИЛ влияет межпоколенческий конфликт. «Известны случаи, когда девушки с Кавказа  уезжали в ИГ, чтобы избежать нежелательного насильственного замужества. И эта история в том числе и девушек из элитных семей». – добавила она.

Эмма Гиллиган считает, что для оценки современной женской радикализации «нужно вернуться к истокам, к чеченскому конфликту и появлению черных вдов (случай Дубровки). Общепринятая теория о том, что этим женщинам промыли мозги или их напичкали наркотиками, не работает. Более реальным является факт их скорби, страданий во время войн из-за  жестокого насилия против гражданского населения. И эта историческая память и скорбь, и переживание этих жестокостей остается идентификатором и мотиватором сегодня».

Евгений Иванов продолжил дискуссию и указал на факт быстрого разочарования женщин, уехавших в ИГИЛ. «Иллюзии быстро развеивались, когда женщины попадали на территории, контролируемые "ИГ" (запрещена в РФ). В России и Казахстане они жили в более модернизованной среде, а в "ИГ" им пришлось столкнуться с жесткостью и архаичностью, прежде всего, со стороны других женщин из арабских стран. Когда "ИГ" стал уступать, в тылу возникли бытовые проблемы  - перебои с электричеством и продовольствием. Не хватало воды. Женщины, на которых лежала забота о детях, окончательно разочаровались. Многие к тому же потеряли своих мужей, поскольку выходцы из постсоветских стран отправлялись на передовую. Тогда они стали искать способы связаться с родными и вернуться домой».   

Что ждет  Кавказ в среднесрочной перспективе?

«Серьёзных всплесков насилия не будет, но сохранится угроза насильственных действий со стороны индивидов и автономных групп. Следует ожидать ослабление запроса на изменения «снизу», усиление роли федерального центра и его представлений о том, что нужно делать на Северном Кавказе»,- отмечает Ирина Стародубровская.

Стародубровская, основываясь на изучении опыта других стран,  считает, «что, даже если основания для противостояния в обществе сохраняются, насилие идёт волнами. Наиболее радикальная молодежь, участвующая в насильственных действиях, постепенно исчерпывается, погибает либо отходит от активной деятельности. Однако, если причины противостояния сохраняются, с новым поколением волна насилия может подняться вновь.

Я думаю, что Северный Кавказ сейчас находится близко к нижней части этой синусоиды. Значительное число молодых людей погибло в рамках внутреннего противостояния и в Сирии. Общество устало от напряжения и крови, люди хотят спокойной жизни и в массе своей не поддерживают активный, тем более насильственный протест. Не думаю, что возвращение части боевиков из Сирии, даже если оно состоится, принципиально изменит ситуацию. 

В то же время силовая борьба с радикализмом и инакомыслием привела к тому, что значительная часть активной, в первую очередь религиозной молодёжи, в том числе не поддерживающая насильственные действия, находится в тюрьме или вынуждена была эмигрировать. Поэтому запрос на изменения «снизу» ослаблен. Основным драйвером изменения ситуации являются действия федерального центра.

Но, если этот период затишья не будет использован для разрешения глубинных порождающих острый протест проблем (а происходящее пока не даёт оснований для надежды на то, что политика будет направлена именно в это русло), новая волна насилия вполне вероятна».  

Внутрикавказские факторы радикализации: реальность или ориенталистский дискурс? 

Ярлыкапов: «Тема кавказской специфики развенчивается тем, что в движение по миграции - любой, не только "исламской" и вызванной "радикализацией", включились самые разные группы российского населения. Специфика именно северокавказцев состоит лишь в том, что им ближе идеи, которые им внушаются пропагандой ИГ. Уход в ИГ был все той же миграцией, мне кажется. Кто-то уезжает, чтобы найти свой идеал на Западе, а кто-то пытается найти идеал на Ближнем Востоке. И, кстати, уехавших просто на Ближний Восток и не с целью воевать в Сирии, в несколько раз больше».  

«Необходимо посмотреть на проблему ИГ и глазами самих мусульман, в т.ч. и кавказских. Сама эта структура не пользуется поддержкой в среде российской мусульманской уммы, поскольку исламизм, который, казалось бы изначально  лежал в идеологии ИГ, оказался вовсе не исламом, а сами игиловцы подверглись такфиризму подобно тому, как они обвиняли в этом других мусульман. Основная масса российский мусульман уже несколько лет перестала быть вовлеченной в политические инсинуации исламистов, а живет своими насущными повседневными  проблемами. ИГ уже неактуально в сегодняшнем дискурсе, а вот сам исламизм еще вполне может возродиться, но в других организационных формах, включая националистстические», - дополнил участник дискуссии под ником TABARI1957

Денис Соколов, тем не менее, считает возможным говорить о кавказской специфике, влияющей на радикализацию: «1) Сельские и городские сообщества на Северном Кавказе, особенно на восточном, легче мобилизовать для любых коллективных действий, и мобилизация эта не требует больших финансовых вложений. 2). Дискриминация кавказцев в других российских регионах и даже криминализация мигрантских общин. 3). Публичная борьба с религиозным инакомыслием, которая не только криминализует многие группы мусульман, но и делает допустимыми незаконные действия правоохранителей и пытки по отношению к задержанным. Это тоже способствует радикализации.4). Это приводит к криминализации исламских сообществ и исламизации криминальных сетей одновременно.5). Продолжающийся процесс внутренней деколонизации Северного Кавказа и не всегда адекватные реакции властей и общества на "национализацию" политических элит общественной жизни в регионе.6). Участие кавказских мусульман в альтернативной международной повестке, ориентированной на Турцию и суннитский мир».

Минимализация ущерба, а не максимизация выгод

Гела Хмаладзе обратил внимание коллег на значение международного сотрудничества в деле возможного предотвращения возвращения воевавших на территории Сирии и Ирака. Он подчеркнул, что «особое значение имеет координация и сотрудничество Российской Федерации с государствами приграничными со северокавказским регионом. Если люди, бывавшие в ИГИЛ, захотят сухопутными путем возвращаться на Северный Кавказ, то они могут это делать через территорию Грузии и Азербайджана, которые имеют общие пограничные пункты с Турцией и РФ. Жители северокавказского региона активно использовали территорию Турции (попадали туда и через Грузию) для проведения встреч с родственниками и близкими, которые воевали в Сирии и Ираке. Для воевавших там не представляло особой проблемы пересекать определенные участки сирийско-турецкой госграницы».

 Большой минус такого топорного подхода то, что пострадало немало жителей северокавказского региона, действительно не имевших никаких связей с ИГ и вообще не имевших отношения к террористической деятельности.

Стародубровская, продолжая дискуссию, предложила расширить рамки разговора о борьбе с радикализмом и насилием на Северном Кавказе. «Вопрос обычно ставится в отрыве от всех остальных аспектов политики, тут редко оцениваются экстерналии. А они чрезвычайно серьёзны. Активная, образованная, неравнодушная молодежь, собственно, определяет перспективы любого общества. Если вместо создания условий для взращивания подобной молодёжи приоритетом является борьба с ее радикализацией любой ценой, это неизбежно скажется на возможностях развития. Вместо того, чтобы бороться с выбором простых насильственных решений образовательными программами, усилением гражданской активности, формированием вертикальных лифтов, сохраняя потенциал исламизированной молодежи для развития северокавказских республик, используются силовые методы, которые одновременно способствуют ослаблению этого потенциала и создают базу для радикализации на перспективу».

«Проблема в том, что сделать сейчас что-либо действительно сложно. Наверное, пока осталось только объяснять. И формировать программу на перспективу», - заключила Стародубровская.

Иванов: «При этом есть красивые фасады по грантовым программам и проектам для молодежи в СК, беспрецедентные для других регионов. Но распределение грантов вызывает много вопросов и снова ставит проблему социальной справедливости и отсутствия соц. лифтов для талантливой молодежи на первый план».

Участник дискуссии под ником TOFA привлек внимание к теме прав человека: «Очень важно, чтобы на любые нарушения прав человека следовал бы своевременный и качественный ответ. Когда государство игнорирует нарушения прав человека, это со временем "выливается" в нечто большее. В этих условиях необходима качественная профилактика преступлений и более жесткая позиция государства за нарушения прав граждан. Например, если это пытки в отношении граждан, то должно быть своевременное и эффективное расследование с подключением СМИ, дабы продемонстрировать обществу, что оно способно качественно вести борьбу в условиях нового вызова».

Соколов: «Мне кажется, что в профилактике вооруженного насилия преувеличена роль государственной бюрократии. Мы пытаемся все время что-то рекомендовать мифическому государству, а значительно эффективнее могут быть сетевые и корпоративные структуры. Именно институционализация  религиозных и этнических сетей может оказаться полезной». 

В ходе дискуссии также была поднята тема социализации детей, возвращенных из зоны боевых действий, а также детей, подвергшихся индоктринации в ИГИЛ. Об этом читайте на странице онлайн-дискуссии.