Я съездил в Баку. По делу. Проверял, годится ли эта локация для фабулы следующего фандоринского романа. Замучил консультантов, всюду сунул нос, не заметил большинство туристических достопримечательностей, зато облазил нужные мне задворки и пустыри. В общем, обыкновенная рабочая командировка.

      На снимке я, вероятно, пытаюсь расшифровать смысл вот этой заметки из газеты от какого-то июня 1914 года:


     Но я, собственно, хочу написать не про книжку, работа над которой пока вся впереди, а про Баку. Как обычно, впечатления у меня поверхностные и скорее всего ошибочные. Импрессионизм-пуантилизм.
     Лучше всего мою импрессию от короткой поездки в Баку передаст вот эта картинка:

 
     Сейчас объясню, что я имею в виду.
     Не знаю, как вы, а я мысленно делю все города по гендерному признаку. У меня никогда не возникает сомнений, что это: город-мужчина или город-женщина.
     Москва, понятно, - тетка, купчиха из «Женитьбы Бальзаминова». Питер – подпоручик Киже: расхристанный мундир немецкого образца, под ним несвежее исподнее. Париж и Лондон… – ладно, бог с ними, с Парижем и Лондоном. Не буду отвлекаться от Баку.
     Тут никаких сомнений. Девушка-полумесяцем-бровь-на-щечке-родинка.
     Ассоциация с картиной Дега у меня возникла из-за отчетливого ощущения, что я застал эту барышню врасплох – за занятием, не предназначенным для посторонних глаз. То ли за утренним туалетом, то ли за переодеванием. Она уже не в домашнем халате, но еще не при параде; уже не растрепа, но еще без прически.
     Не буду изображать смущение - подглядеть за Баку в такой интимный момент было любопытно. Этот город меняется, меняется очень быстро, и скоро станет совсем другим.
     Скорректирую сравнение: это переодевание не простое, а волшебное. Будто Синдерелла превращается из замарашки в ослепительную красавицу.
     Кое-где еще видны лохмотья города, каким он был совсем недавно:


     Но бальное платье уже надето, хрустальные туфельки сверкают:

     Бакинцы говорят, что раньше, совсем недавно, город был серый, низенький, обшарпанный. Сейчас он песочно-кремовый, вытянутый кверху, весь в дизайнерской бижутерии дорогущих  архитектурных проектов.


     Повсюду стройка и ремонт. Здесь, как в России, бурлят и пузырятся шальные нефтяные деньги, но, кажется, не уплывают в офшоры, а инвестируются в строительство и инфраструктуру.  Думаю, через год или два, когда Синдерелла окончательно принарядится, город Баку вновь, как сто лет назад, будут называть «Парижем Востока».


     Я, конечно, хотел увидеть совсем другой Баку. Вот такой:


     От него почти ничего не осталось. Ну, разве самая малость.


 
     Старый Баку – то, что от него осталось – бережно консервируют (ни в коем случае не «реставрируют» и тем более не «реконструируют»), однако восточного колорита в городе осталось немного. Поэтому съездить-то я съездил, но в памяти всё водят хороводы какие-то хилтоны с шератонами. В результате сижу, штудирую старые фотографии и кинохронику. В общем, приехал я к Золушке в гости, а она  укатила на бал и больше не вернется.
     Да нет, я рад за нее, очень рад. Дай бог счастья.
 
     Колебался, надо ли про это писать – вроде и настроение благодушное, и вообще не та тема. Однако совсем обойти молчанием как-то не получается.
     Я приехал в Баку из-за Эраста Фандорина, меня интересовали иные времена, и вообще я не любитель задавать бестактные вопросы, но все же  мне очень хотелось понять, как азербайджанцы относятся к отсутствию армян, которых здесь когда-то было очень много, а теперь нет совсем и в этом празднике жизни они не участвуют. Мне отвечали, что точно так же сегодня я не найду в Карабахе ни одного азербайджанца, которых там было еще больше, чем в Баку армян. И так далее, и так далее – не буду всё это пересказывать. Налицо тяжелый посттравматический синдром со всеми соответствующими признаками. При этом многие говорят, что поддерживают отношения с эмигрировавшими друзьями – по мейлу и скайпу…
     Ужасно грустно всё это. Боюсь, что раньше чем лет через сто эти раны не затянутся.