10 лет назад в центре Еревана произошли столкновения, которые унесли жизнь 10 человек. В истории независимой Армении это, пожалуй, один из трех наиболее заметных случаев политического насилия. Другие случаи – это расстрел парламента террористами в 1999 году и захват ППС боевиками – в 2016 году. Как мы видим, с интервалом раз в 8 лет такое действительно происходит, возможно это какие-то политические циклы в армянской политике, связанные с процессом смены власти. Но если не пытаться рационализировать, а вернуться к повествованию, надо для начала сказать, что это событие довлело над политической жизнью на протяжении примерно пяти лет.

Разумеется, точки зрения власти и оппозиции на это событие сильно отличаются. В частности, представители власти считают, что это был мятеж, ответственность за который несет оппозиция, а представители оппозиции считают это расстрелом мирной демонстрации со стороны власти. Я попробую сформировать свой взгляд относительно того, что это было, но чуть позже. Хотя проблема моего взгляда в том, что я тогда не жил в Армении и этих событий самостоятельно не видел, поэтому пользовался вторичными источниками и пересказами людей, практически у всех из которых была собственная повестка дня.

Если смотреть на события 1 марта 2008 года с сегодняшней перспективы, то ощущение такое, что это было в прошлой жизни. Контексты, в которых это все происходило, страна, где это происходило, общество, которое действовало и власть, которая так или иначе реагировала, все изменилось. Власть на тот момент была гораздо менее структурирована, институционализирована и бюрократизирована (это обычно считается минусом, но не в данном случае). Я бы хотел взглянуть на общество и власть в контексте происходившего максимально широко.

Теоретическое отступление – неофеодализм

После прихода новых вождей и их окружения, в условиях архаизации, исторически обычно устанавливался феодализм, но, между тем как бывшие воины снимают меч и одевают панталоны проходило обычно несколько сотен лет.

В Армении были определенные элементы феодализма, о чем писал, например, Сурен Золян в статье «Феодальная демократия или демократический феодализм»[1]. Также об этом заявил Томас де Ваал, который 6 лет назад сказал, что в странах Южного Кавказа сформировались современные феодальные отношения[2]. Даже Роберт Кочарян, бывший президент Армении, говорил о «процессе феодализации территорий», который, по его мнению, подкрепляется наличием мажоритарных округов[3]. Впрочем, в прессе раздалась ответная критика, сутью которой было то, что именно Кочарян ответственен за феодализм[4]. Как бы там ни было, тема феодализма стала частью общественного дискурса и в Армении, и за ее пределами.

Элементы феодализма, однако, наблюдались по всему бывшему СССР. В 2008 году (на пике этого явления во всех постсоветских странах), Андрей Рябов написал статью «Возрождение феодальной архаики в современной России». Он предположил, что рудименты феодальной архаики в общественных отношениях в России будут не только сохраняться, но и развиваться[5]. По сути мы видим, что Россия и через 10 лет не смогла преодолеть это явление.

Евгений Сытник разбирал проблему неофеодализма[6] на примере Украины. По его мнению, неофеодализм предполагает распределение ренты. В отличие от феодализма, это распределение денежных ресурсов носит нелегальный характер, распределение власти происходит неформально и непублично, а религия не освящает систему общественно-политических отношений. Сытник заключил, что неофеодализм коррупционного типа замкнут сам на себя и не подкреплен никакой санкцией (ни светской, ни религиозной), кроме апеллирования к сложившемуся положению дел[7]. В этом и заключена его фундаментальная неустойчивости и желание людей восставать против него. Сытник написал свою статью накануне революции 2014 года (майдана). Абсолютно правомерно считать украинский режим до 2014 года неофеодальным, а само восстание антифеодальным. Только восставшая публика не ожидала даже, что может быть хуже и насколько может быть хуже. Ведь неофеодальные архаические отношения во власти сохранились, а доходы населения резко снизились.

Но в чем суть этого пресловутого «феодализма»? В условиях дефицита государственной власти (который был хроническим в средние века), на авансцену выходят более жесткие, организованные и мотивированные на добывание ресурсов игроки. Впоследствии, им необходимо тем или иным образом закрепить добычу, а также позиции в иерархии, но легальные методы для этого сильно ограничены конституцией и международным сообществом. Поэтому это происходит неформально. Как правило, коррупционный ресурс не бесконечен, да и существует немало способов контролировать расход государственных средств. Поэтому для контроля используется рента. Возникает прослойка рантье, которые извлекают постоянный доход практически без усилий благодаря ренте в том или ином виде.

Это явление широко распространено в развивающихся странах, где извлеченная рента тратится на роскошное потребление или вывозится за рубеж, то есть, практически не вкладывается в экономику и не трансформируется в материальное производство[8]. Идеальными с этой точки зрения является энергоресурсы, распределение доходов от экспорта которых может вполне удовлетворить элиту. Однако углеводороды есть далеко не во всех странах.

Неофеодализм в Армении и проблемы с институциональным развитием

В Армении нет ни нефти, ни газа, а большая часть полезных ископаемых добывается иностранными предприятиями. Крупных и рентабельных предприятий советского периода, таких как в Украине, в Армении практически не осталось. Поэтому, пришлось «охотиться» за более сложно добываемыми ресурсами. В частности, разделялись сферы экономики и в первую очередь, рынки продажи или ввоза продуктов питания. Это те сферы, в которых наиболее активны армянские «олигархи». Во второй срок правления Роберта Кочаряна резкий приток иностранных средств в страну позволил им развернуться с полной силой. Процесс монополизации происходил с огромной скоростью – в 2003 году было 14 рынков, на которых существовала монопольная компания, а к 2008 году их число достигло 92[9].

В дальнейшем шел тяжелый процесс притирки государства к существованию монополий, а их число перестало расти. Но в 2003-2008 гг. этот процесс шел с полного дозволения и даже при поддержке государственной власти. Естественно, там, где одни игроки выигрывают, другие проигрывают. Так произошло и в Армении, где монополизация рынков вытесняла мелких игроков на обочину экономики и выводила из конкурентного поля целые рынки.

Хорошим признаком широкого распространения рентных отношений стало развитие «голландской болезни» в экономике Армении[10] [11] [12] [13], что полностью подорвало развитие реального сектора и экспорта в 2005-2008 гг[14]. Кстати, сам факт наличия рантье в стране задает некоторый тренд и это становится идеалом для всех других предпринимателей.

В то же время, Роберт Кочарян, в период президентства которого происходил весь вышеописанный процесс, не очень заботился процессами институционализации системы. Это приобретало все более и более неформальный характер и сопровождалось неуплатой налогов; именно так и происходил процесс первоначального накопления капитала[15]. Естественным следствием этого также являлся рост имущественного неравенства и социального напряжения. Интересно, что к началу 2008 года, когда экономика страны уже 6 лет как показывала двузначные темпы роста, стал заметен не всеобщий оптимизм, а напротив – массовое недовольство и агрессия.

Круг государственных задач, решавшихся тогда на высшем уровне, отличался от того, что мы имеем сейчас. Сферы управления разделялись на «важные и неважные», где руководством «первых» занимались отдельные специалисты, лояльные власти и, кстати, тоже участвовавшие в теневом распределении ресурсов. Руководство «вторых» сфер поручалось политическим назначенцам, часто связанным с высшим политическим руководством тем или иным способом на персональном уровне. Вторых было гораздо больше[16].

К важным относилось управление бюджетом, валютой, внешние сношения, а также оборона. Большинство прочих сфер контролировалось не очень профессиональными людьми, что очень негативно влияло на качество управления государством в целом. В то же время, это создавало тот контекст, в котором легко существовали неформальные отношения.

Общественно-политический контекст событий начала 2008 года

Если посмотреть с сегодняшней перспективы на события того времени, то ощущение такое, что это было в прошлой жизни. Настолько отличалась страна, в которой произошли эти события, и общество, которое было актором, что сегодня сложно найти что-то общее. Тогда в Армении была широко представлена азербайджанская пропаганда, а сайт day.az имел больше просмотров, чем большинство армянских новостных сайтов. С карабахским конфликтом связывались социальные и политические проблемы. Среди ереванцев было распространено негативное отношение к карабахским армянам, эти люди считали, что карабахцы присвоили все «жирные места» после войны. Был в ходу анекдот, что карабахцы оккупировали 20% территории Азербайджана и 100% Армении (было еще много менее приличных анекдотов). Также была почти сверхъестественная вера в то, что западные структуры рассудят всех, покарают власти и императивно принесут справедливость. Все, кто не разделяли этих порывов, назывались предателями, агентами властей и пр.

События 2008 года - последний аккорд «перестройки» в Армении. Перестройка взбудоражила умы интеллигенции и пробудила все слои общества. Следствием этого стали круги на воде в виде постоянных массовых акций протеста и ожидание насильственной революции, которая поможет разрешить все накопившиеся проблемы. Долго это не удавалось и, казалось, в 2008 году, все почти получилось. Еще одним контекстом в Армении перестройки была как раз почти слепая вера в то, что внешние медиаторы позволят решить внутренние или региональные проблемы, а, следовательно, надо апеллировать к ним. В большой степени с этим расчетом участники акций протеста ожидали, что в какой-то момент их требования будут поддержаны международным сообществом.

В феврале 2008 года в Армении прошли президентские выборы. На них в качестве основного кандидата от власти баллотировался не очень популярный, но очень сильный административно, политик Серж Саргсян, который поныне остается во главе Армении. Было два альтернативных кандидата - Артур Багдасарян и Левон Тер-Петросян, бывший президент. Он был настроен очень компромиссно в вопросе урегулирования карабахского конфликта и был готов распустить армию, оставив в ВС около 10-15 тысяч человек. Также он говорил о необходимости суда над властью и де-факто перераспределении собственности.

Его внезапно поддержали широкие слои населения. По официальным результатам, он получил 21.5% голосов на выборах, но учитывая широту механизмов в руках властей, неудивительным будет, если окажется, что это число было в реальности больше. Его сторонники компромиссные подходы выражали только во внешней политике, тогда как во внутренней придерживались крайних взглядов. Они были уверены, что Тер-Петросян не просто выступилна равных с Саргсяном, но и победил в первом туре. Скажу, что статистический анализ результатов тех выборов не показал столь существенных отклонений, которые могли бы свидетельствовать о том, что это имеет под собой хоть какую-то основу.

Вот распределение участков по явке на выборах президента Армении 2008 года. Выглядит в целом нормально, хотя справа виден «хвост» из участков с повышенной явкой. Можно сравнить с графиком распределения голосов на выборах парламента России, который составил математик Сергей Шпилькин и представил в статье «Двугорбая Россия»[17]. Они повышают результаты Incumbent-а, но не изменяют принципиальный результат. За одним исключением. Поскольку Серж Саргсян получил 52.8% голосов, возможно, был бы второй тур, катастрофический для власти. Но оппозиция была убеждена, что Левон Тер-Петросян получил именно больше голосов, что просто не соответствует действительности.

После выборов возник палаточный городок. Полиция попыталась его разогнать, но митингующие сопротивлялись и все привело к серьезным столкновениям, таким что даже власть Роберта Кочаряна и Сержа Саргсяна пошатнулась. Тер-Петросян не решился устроить прямое столкновение митинговавших с полицией, хотя они этого очень хотели. Он не возглавил толпу, но градус напряжения был столь высок, что столкновения все же произошли. Митинговавшие попеременно шли от посольства к посольству, так сильна была их вера во влияние внешнего мира, особенно Запада. В этом районе (ул. Лусаворича) и произошли столкновения, жертвой которых стали 10 человек. Силы правопорядка несколько раз применили оружие и, по мнению журналистов, они имели разрешение на это от Роберта Кочаряна.

Однако и митингующие, судя по всему, применяли оружие, поскольку двое из десяти погибших были полицейские, а территория противостояния сожжена, все окрестности – разгромлены. Этим события 1 марта и отличались от событий, к примеру, ноября 2007 года в Тбилиси - те события были подчеркнуто мирными, в отличие от ереванских. Фактически, была попытка насильственным путем свергнуть олигархический строй в Армении. Но попытка оказалась неудачной.

Многие утверждают, что местные силовики перестали подчиняться власти и для поддержки режима был прислан карабахский спецназ, охрана олигархов, армия, а также парамилитари из числа «армий олигархов». Как бы там ни было, можно сказать, что тогда у оппозиционно настроенной общественности умерла надежда каким-то образом избавиться от власти. Инерция 1988 года полностью себя исчерпала в течение последующего периода. Поэтому никто и не проводит сколько-либо заметных акций в последние годы.

Последствия

Власть пыталась забыть все, что произошло как плохой сон. Никто так и не ответил за приказ о стрельбе. Своеобразно представлена эта тема в учебниках по истории. В обществе надолго закрепилась поляризация по вопросам внутренней политики. Наконец, произошел массовый отток населения. Прямым следствием событий 1 марта стал отъезд 20-30 тысяч человек. А какими были косвенные последствия, сложно даже сказать.

В то же время, Серж Саргсян как грамотный администратор, сумел дать ответ происшедшему. Во-первых, повысилась свобода СМИ и были предприняты шаги для преодоления политического раскола. Во-вторых, власть начала работать с дискурсами по внешней политике. В-третьих, началась очень тяжелая борьба с коррупцией.

Тяжесть ее была вызвана тем, что бороться с коррупцией надо для смягчения социального напряжения, а в действительности, все еще продолжались тенденции неофеодального передела остатков бывшей социалистической собственности, а также новых, уже рыночных, секторов экономики. Устойчивый класс предпринимателей еще не состоялся, а полноценные финансово-промышленные группы типа чеболей или даже чего-нибудь менее структурированного, в Армении практически невозможны. Ну и не забываем про угрозу войны, которая в свою очередь мотивировала власти. Мотивировали ее и отношения с Европейским союзом, который помогал грантами взамен за внедрение антикоррупционных практик. Эта борьба в конечном счете сопровождалась серьезными институциональными реформами, что закрепляло ее результаты. Она продолжалась до начала 2014 года, поскольку ее технической реализацией занимался Тигран Саргсян, премьер-министр, которому достался самый сложный период после начала 1990-ых, нелюбимый премьер, но грамотный экономист и ему принадлежат серьезные заслуги в становлении армянской экономики. В начале 2014 года Тиграна Саргсяна сменил Овик Абрамян, который какое-то время пытался бороться с тенью и коррупцией административно, но сам был представителем крупного капитала, пораженного всеми этими явлениями и поэтому он в итоге провалился. Новый этап управления государством и экономикой начался с прихода Карена Карапетяна. Ситуация с экономикой за последние полтора года так сильно изменилась, что это даже трудно оценить.

Несмотря на всю критику в адрес власти, которая была в этом тексте, а также описание неофеодальных практик, неравенства и т.д., я считаю, что государство было обязано не позволить произойти насильственному государственному перевороту. Строй, который был, был совсем не идеальный, но это не означает, что агрессивное, хотя и мотивированное меньшинство имеет право добиваться своих целей таким образом. Другое дело, если бы Тер-Петросян победил бы на выборах и у него украли бы победу, тогда ситуация выглядела бы по-другому. 

В то же время, на властях лежит серьезная ответственность за политический кризис, как в том аспекте, что он созрел, так в том, что он произошел, так и по его последствиям. Предотвратить кризис они не смогли из-за отсутствия грамотной реакции и неспособности власти говорить с обществом, следствием чего стали жертвы. Необходимо адекватное расследование того, почему эти жертвы произошли. На данный момент же можно сказать, что свою долю ответственности за пролитую кровь несет и власть, и оппозиция.