ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

Проект нового фильма «Белой дороги!» Эллы Манжеевой из Калмыкии отобран Каннским кинофестивалем в секцию Atelier программы Cinefondation. Она пройдет с 6 по 17 июля. Об идее фильма, о праве продолжать традицию, перспективах киноиндустрии в регионах Юга России, отношении к успехам учеников Сокурова и проходящем в эти дни в Элисте фестивале "Глокализация" Элла Манжеева рассказала "Кавказскому узлу".

"Кавказский узел": Понятно, что вы не можете раскрывать все подробности, но если вкратце – о чем будет ваш фильм "Белой дороги!", какой у него месседж?

Элла Манжеева: Фильм «Белой дороги!» связан с моей родиной – Калмыкией. Это современный миф, эпос о герое сегодняшнего дня – простом человеке, который возвращается домой, чтобы понять что-то важное. Что касается идеи – я много думала о том, что мы в современном обществе пытаемся что-то воссоздать из прошлого, забывая, что сами являемся носителями традиции. По сути, мы сами и являемся традицией. Но почему-то лишены права продолжать ее в современном мире. И мой фильм – это попытка рассказать о том, что любая культура, любой код трансформируются, и нам не обязательно копировать то, что было двести лет назад.

Если говорить об этом в контексте Калмыкии, то наглядный пример – калмыцкий костюм. Он перестал развиваться больше ста лет назад. И мы запомнили своих предков в этих костюмах. Но сравните костюм калмыков начала ХХ века с монгольским костюмом, даже костюмом западных монголов2 – вы увидите, насколько много в нашей национальной одежде кавказских элементов. И сегодня мы как будто не имеем права трансформировать свой костюм. Мы сами отняли у себя это право, потому что настолько бедны духовно, что не можем позволить себе жить внутри традиции не только на сцене или в научных работах. Искусство сегодня не обращается к традиции, поскольку ее нет в повседневности. А основная задача любого вида искусства, на мой взгляд, – это фиксация современности.

Мне кажется, мы можем восстановить битый код своей духовности. Но для этого нужны смелое сердце и некий иммунитет к социальному фону, атмосфере современности – чтобы иметь право петь национальные песни, носить традиционные костюмы, какую-то атрибутику. И чтобы не бояться интегрировать традицию в свою жизнь, делать ее комфортной. Был у меня случай, когда я зашла в юрту в калмыцком платье, которое было сшито так, как я задумала. И одна женщина сделала мне замечание, что платье у меня слишком узкое – мол, в таком на коня не сядешь. Я улыбнулась и ответила: «Знаете, у меня очень комфортный конь и я без проблем могу сесть в «седло» в этом платье».

Я имею в виду это: раньше был такой конь, сейчас – другой. То, что меняется форма, – это логично. Но дело-то не в форме. Должна сохраняться суть – суть человека, суть народа. И калмыки уникальны в плане сохранения этого кода. Когда я приезжаю в любой регион Монголии, везде с сочувствием говорят о калмыках, что это самый многострадальный монгольский народ, потому что каждые сто лет с ним происходит что-то трагическое. И сами калмыки всегда говорили о своем скором исчезновении: и четыреста лет назад, и двести, и сегодня. Тем не менее мы до сих пор живы. Я думаю, нам надо перестать стесняться – и просто расправить крылья: поверить, что ты и есть носитель своей культуры, своей традиции. Вот про это мой фильм.

К.У.: Изначально картина называлась «Тачал». И первое название, и сегодняшнее, как минимум, отсылают к калмыцкому языку: пожелание «Белой дороги!» есть только у калмыков. Будут ли вплетены в сюжет нового фильма элементы калмыцкой культуры? Было ли это важно для вас?

Э.М.: В основе фильма лежит калмыцкая версия эпоса «Гэсэр»3. Но надо понимать, что в калмыцкой традиции в любом знаке есть очень много смыслов. Например, словом «тачал»4 можно охарактеризовать свои отношения с матерью или еще шире – с родиной, миром, или – с самим собой. И все эти смыслы могут быть заложены в одном произведении.

«Белой дороги» и «Тачал» – два совершенно противоположных по своей энергетике названия: одно про начало, другое про конец. Но у любого конца было начало. Поэтому в какой-то момент я решила назвать фильм «Белой дороги!». Это было интуитивное решение, в нем не было ничего сознательного. И в самом фильме нет ничего, что я хотела сказать осознанно. Текст сценария рождался в подсознании. И я часто не понимала: почему я так пишу, почему приходят те или иные образы. За время проекта, видимо, я повзрослела. Со временем все образы стали складываться в паззл и смысл, который проявился, меня удивил.

Сама смена названия, наверное, подсознательно была связана с калмыцкой традицией менять имена своим детям, чтобы отвести от них проклятия или испытания судьбы. Но так или иначе фильм про «тачал» в широком смысле этого слова. Мне близка эта тема: убей в себе отца и мать свою5. Я стала более свободной, когда «убила» в себе Калмыкию. В том смысле, что убила дурную привязанность к ней, некое потребительское отношение: Калмыкия мне что-то должна. А когда поняла, что я и есть сама Калмыкия, у меня многое в жизни поменялось. Не только в творчестве. Я вообще перестала чего-то ждать от людей в Калмыкии, от самой земли. Я воспринимаю Калмыкию как благо, которому всегда сочувствую. И тогда все становится другим.

Название «Белой дороги!» – очень емкое. Это не только пожелание: «Пусть тебе повезет!». Это еще и напутствие сохранять чистоту помыслов, чтобы перед человеком открывались все двери: «Иди с чистым сердцем!». Если у тебя что-то не получается, значит, проблема именно в твоей мотивации. Значит, на самом деле ты хочешь чего-то другого. Если ты с чистым сердцем хочешь, допустим, освободить Калмыкию от шулмусов6, то у тебя обязательно получится. И ты сам определяешь степень своей жертвенности: хочешь ли ты быть в крови, истерзанным или хочешь, как Белый старец7, излучать любовь, чтобы она исходила от тебя, как круги на воде, и передавалась все большему количеству людей. И то, и другое ты запрашиваешь сам. Поэтому я сменила название. Не знаю, останется ли оно в финальной версии. Но пока проект создается, пока он живет со мной, я хотела бы, чтобы фильм назывался так.

К.У.: И для фильма «Чайки», и для фильма «Белой дороги!» кастинг актеров проходил в Калмыкии. Есть ли в этом принципиальная позиция?

Э.М.: Когда мы снимали «Чайки», – да, это была моя принципиальная позиция. Там даже есть сцена, когда главной героине делают УЗИ и она впервые видит своего будущего ребенка. Так вот, тот эмбрион, маленький человечек – тоже калмычка (смеется). Сейчас я более свободна. Я освободилась не только от ожиданий, но и от обязательств. В этот раз калмык или не калмык – было не принципиально. Мы отсмотрели очень многих претендентов на роли. И при отборе актеров руководствовались другими критериями. Но сама степень глубины темы диктует выбор в пользу человека с определенным национальным интеллектом и опытом. В этом плане основным критерием была готовность человека сыграть ту или иную роль. Для меня сейчас более принципиально говорить с актером на одном языке – в том смысле, чтобы между нами был духовный контакт. И, конечно, важна его органика.

Но кастинг в Калмыкии был объявлен не просто так. Я понимаю, что намного легче найти людей здесь, чем объяснять не знакомым с нашей культурой актерам – что от них требуется. У многих россиян же визуально Восток ассоциируется с Центральной Азией. А это совершенно другая традиция, не имеющая отношения ни к буддизму, ни к монголам. Несмотря на то, что мы похожи с казахами, киргизами по менталитету, по каким-то традициям в семейных отношениях – у них абсолютно иная культура. Прежде всего, из-за религии. Отсюда возникает принципиальная разница с нашим народом – в самой материи, фактуре, цветах.

К.У.: Но работа с непрофессиональными актерами наверняка сопряжена с какими-то проблемами?

Э.М.: Конечно, намного легче, когда ты работаешь с профессиональным актером, и он пластичен – способен сыграть так, как от него требуется. Но иногда для роли нужны другие подключения – не просто играть, а ощущать эту невидимую энергию, чувствовать взаимоотношения. И актерская техника не всегда может это передать. Часто в таких случаях профессиональная игра бывает хорошей, качественной, но абсолютно лишенной духа.

С непрофессиональными актерами бывают другие сложности, но с ними можно работать. Просто в определенные моменты надо приводить актеров в нужное состояние – это очень интимный момент. Правда, иногда мы сталкиваемся с непредвиденными обстоятельствами. Например, профессионалы всегда хотят играть отрицательных персонажей, потому что там диапазон шире, персонаж более характерный, интересный. А у нас и на съемках «Чаек», и сейчас люди отказываются играть «плохие» роли: пьяниц или тех, кто проиграл в драке, – хотя там даже лица не видно. Приходиться с этим считаться: быть воином до конца – часть калмыцкого менталитета.

К.У.: Перед премьерой фильма «Чайки» (2015) в одном из интервью вы говорили, что в Калмыкии уже несколько десятилетий не снимали кино. А кто в республике снимал кино до вас? Разве были в Калмыкии кинорежиссеры?

Э.М.: Именно кинорежиссеров, действительно, в Калмыкии раньше не было. Но был сценарист, который, к сожалению, недавно ушел от нас – Олег Манджиев8. В Советском Союзе снимались фильмы по его сценариям. Там играли калмыцкие актеры, была показана калмыцкая жизнь. И пусть все делалось в советской эстетике, для республики это было важно. Кроме того, в 1998 году театральный режиссер Борис Манджиев снял телевизионный игровой фильм «Миражи».

К.У.: Можно ли в таком случае сейчас говорить о зарождении калмыцкого кино?

Э.М.: Я над этим работаю с 2017 года, когда организовала в Калмыкии первую киношколу. С тех пор мы провели шесть или семь киношкол, на которых учим детей самостоятельно снимать короткий метр. Все эти годы мне очень помогает Ольга Бадма-Халгаева9, которая обеспечивает всю организационную работу. С ней легко работать, и у нас сложился плодотворный тандем. Мы изначально решили, что будем создавать не профессиональную киношколу, а что-то вроде лагеря, где дети смогут попробовать себя в еще одной области искусства – как на кружке рисования или танцев.

У нас не было задачи делать профессионалов. Важнее было за семь дней занятий в школе не дать детям выйти из круга, по которому люди идут годами, – и научить их проходить все этапы: от идеи до премьеры. Это им пригодится в любой сфере деятельности. Потому что в жизни человек зачастую теряется, когда сталкивается с необходимостью преодолевать один этап за другим. В какой-то момент ему просто не хватает сил и он думает: тут не получилось, займусь чем-нибудь другим. Но дело-то не в этом!

В киношколе мы прививали детям нацеленность на результат. В середине курса все хотят уйти – когда начинаются проблемы со сценарием, когда у них в голове коллапс и они не понимают, что делать. Я им говорю: «Ребята, это надо пережить, это нужно просто пройти». И когда они доходят до премьеры своих фильмов, у них вырабатывается правильный сценарий успеха: сложности бывают, но это просто этапы. Мы даем детям возможность самовыражаться, учим их брать на себя ответственность. И, кстати, где-то двадцать процентов потока так или иначе остаются в индустрии: кто-то начинает снимать, кто-то – монтировать или писать тексты. Кем они станут потом: операторами, режиссерами или сценаристами – не так важно. Это уже их личный выбор. Полученные навыки в любом случае пойдут им на пользу. Для меня же главное было разглядеть потенциал молодых людей, которые могут увидеть этот мир искренне, и помочь им научиться транслировать свое видение.

Одно время мы пробовали работать с более взрослыми людьми – моими ровесниками и чуть старше. Но, оказалось, что это все сложно. Потому что кино – это то, чем не надо заниматься специально. Ты не можешь сказать себе: какая классная профессия – буду режиссером. У тебя должна быть определенная страсть. Ты снимаешь кино не потому, что можешь это делать, а потому, что не можешь этим не заниматься. И вообще, отражать время, уметь видеть жизнь честно – это не каждому дано. Да и не надо! Потому что это страшные муки, бесконечный диалог с собой. Ты должен быть нравственно чистым. Не хорошеньким: ой, как вокруг хорошо – и не провокационным: ой, как вокруг плохо. Потому что жизнь разная, она неоднозначна.

Когда мы открывали первую киношколу, я сказала всем собравшимся, что, если наша работа даст одно-два имени, – этого будет достаточно лет на пятьдесят, потому что Калмыкия – не очень большая республика, а режиссеров много не бывает в принципе. И вот в прошлом году наш выпускник Арслан Манасян поступил в «Московскую школу нового кино». Он пришел к нам в 11-12 лет и ежегодно занимался в каждой киношколе. Это уникальный автор, мы о нем совершенно точно еще услышим. Наши выпускники сегодня объединяются в сообщества, вместе работают, что-то создают, снимают фильмы. Им для этого уже не нужен кинолагерь. И меня это дико радует. В последний раз, когда я увидела новый фильм Арслана, я поняла: все, моя миссия выполнена.

К.У.: Нужна ли поддержка государства режиссерам и вообще – кинопроизводству в регионах?

Э.М.: В прошлом году киношкола выиграла грант «Лукойла». Деньги пошли на оборудование – дети пользуются им, когда работают над своими фильмами. Сейчас при поддержке министерства культуры Калмыкии мы подали очередную заявку на президентский грант. В целом республиканские власти шли нам навстречу, и наша работа дала результат. Но за эти пять лет я устала эмоционально. В 2017-м мне казалось, что для меня это важно, что я должна что-то сделать, внести свой вклад в развитие киноиндустрии Калмыкии. Сейчас у меня другие планы. Я хочу больше времени посвящать своему творчеству.

Нужна ли регионам поддержка государства? Конечно! Деньги нужны всегда. Но в Калмыкии, скорее, дефицит не денег, а людей, на которых можно опереться – соратников: умных, ответственных, не обиженных на все и вся. Потому что все решают сообщества. Средства всегда найдутся – было бы на что. А вот людей, с которыми ты можешь творить, катастрофически не хватает. Нет классных организаторов. И вообще, кадровый голод – во всех сферах. В какой-то момент я стала радоваться, когда встречала в Калмыкии хотя бы просто амбициозных людей. Но в последнее время меня и это не радует. Потому что чаще всего за этими амбициями ничего нет.

В работе я бескомпромиссная: если надо так, то надо именно так. И люди часто не понимают: мол, я же уже сделал, пусть немного не так, но ведь сделал. Приходится объяснять, что мы работаем не для того, чтобы поставить галочку, а для того, чтобы получить нужный результат. Тогда начинается поиск «козла отпущения» – виновного в том, что получилось не так или не совсем так. От всего этого у меня иногда мозг взрывается. В Москве мое ежедневное окружение – кинематографисты. Там просто некогда искать, кто виноват, потому что самое дорогое, что у нас есть, – это время. Если возникает проблема, ее надо быстро решить. И все взаимоотношения строятся на человеческих качествах. Бывает, кто-то «накосячил», но все понимают, что это сделано не специально. Если ошибки, недочеты будут повторяться и в итоге человек покажет себя непрофессионалом, с ним просто никто не будет работать. Ему не скажут ничего обидного, просто прекратят с ним деловые отношения. В Калмыкии же очень много времени посвящают посторонним вещам.

К.У.: В сегодняшней России есть два наглядных примера-антагониста развития региональной киноиндустрии. С одной стороны, феномен якутского кино, которое вроде бы проросло «снизу». С другой – мастерская Александра Сокурова в Кабардино-Балкарии, которая дала много ярких имен, дебютов, но проект не получил поддержки республиканского правительства и, несмотря на очевидный успех, был свернут. Возможен ли какой-то «срединный путь» - системный подход в этом вопросе?

Э.М.: Кино в регионах уже развивается. Практически в каждом регионе появились инициаторы, которые организовывают кинокомиссии, киношколы. Я думаю, в самое ближайшее время федеральное министерство культуры предложит систему поддержки именно региональных больших студий, киноцентров. Там давно об этом думают. Сценарий фильма «Чайки» победил в конкурсе Минкультуры в лоте «Кино на языке народов России», после чего наш проект получил финансирование. Раз они формулировали такую тему, значит, был запрос. Всем уже абсолютно понятно, что Россия – это не только Москва, это сплав культур, этнических групп, разных языков. И это может звучать очень интересно. Россия сегодня сильно трансформируется. Эти процессы подогревают национальную идентификацию, желание каким-то образом выделиться, сказать: мы другие.

Расцвет якутского кино я связываю с деятельностью бывшего министра культуры республики Андрея Борисова10. Он очень концептуально встраивал духовность в культуру. У них даже министерство называется министерством культуры и духовного развития Республики Саха. Я читала трехтомник о работе Борисова. На посту министра он ко всему подходил очень осознанно. Вплоть до того, что любой выход главы региона к публике означал какое-то действие, ритуал. Борисов, по сути, воссоздал эту практику в современном обществе. Но это контекст. Непосредственно же развитие кино в Якутии во многом началось с его фильма «Тайна Чингис Хаана»11.

С точки зрения кино это не совсем удачный опыт – получилась несколько наивная картина. Но на съемки ушло шесть лет, это был масштабный, международный проект, в котором участвовало огромное количество жителей Якутии. Все молодые якутские режиссеры, которых мы сейчас знаем, в некотором смысле вышли из этого фильма. Кто-то стоял на съемочной площадке с хлопушкой, кто-то работал в буфете. Именно тогда они причастились к миру кинематографа. И это дало свои плоды.

Что касается мастерской Сокурова в Кабардино-Балкарии – это просто беспрецедентный подарок судьбы. Крутая инициатива и крутой результат. За короткий срок появилось столько имен: Кира Коваленко, Владимир Битоков, Кантемир Балагов... И это не ремесленники, а авторы.

К.У.: Можно ли рассматривать успехи учеников Сокурова, ваши успехи в контексте некой общей тенденции, указывающей на позитивные процессы в региональном кино? Или это все-таки частные истории?

Э.М.: Тут есть два момента. С одной стороны, судьба человека всегда уникальна. Невозможно запрограммировать появление успешного художника, режиссера. Есть у нас Сокуров, есть Звягинцев, Балагов. Они появились просто потому, что появились.  С другой стороны – что делает, например, Berlinale Talent Campus12, в программе которого я участвовала в 2013 году? Они отслеживают молодые таланты по всему миру. И чем больше у них охват, тем больше они открывают новых имен. Это как с шахматами в Калмыкии. Сколько у нас за последние годы появилось чемпионов! И все лишь потому, что в 1990-х шахматы стали обязательным предметом в школе. Если бы обязательным предметом ввели киностудию, уверяю, в каждой школе появились бы режиссеры, операторы и так далее.

Почему в Калмыкии не было кинорежиссеров? Почему долгие годы ни у кого не возникало амбиций или желания пойти в эту индустрию? Потому что не было соответствующей среды. В регионах, где нет этой среды, появление кинорежиссеров возможно в единичных случаях. Есть, например, грузинское кино, его сразу можно определить визуально. А армянского кино, по сути, нет. Хотя в Армении есть большие режиссеры – например, Параджанов. Но Параджанов – это не армянское кино. Параджанов – это Параджанов.

К.У.: Глобализация убивает национальное кино или, наоборот, способствует его развитию?

Э.М.: Мы абсолютно точно живем на закате глобализации. Сегодня люди озадачены поиском каких-то элементов, которые будут их отличать друг от друга. Наша молодежь стала учить калмыцкий язык, национальные песни, танцы. Потому что за пределами республики или страны у тебя обязательно спрашивают: кто ты? И, оказывается, это важно – уметь говорить на родном языке, петь свои песни, танцевать калмыцкие танцы. Именно в этом твоя уникальность. Этим ты важен. 

Когда в 2014 году я создавала фонд «Наследие Бумбы»13, моя основная цель была: открыть Калмыкию миру и открыть мир Калмыкии. Интуитивно я продолжаю следовать этому слогану. С 10 по 14 июня в Калмыкии проходит фестиваль, который я назвала «Глокализация»: это такой антоним «глобализации». К нам приедут известные в своих областях эксперты. И на местном материале совместно с местными ребятами попробуют креативно рассказать о силе и особенности калмыцкой земли.

В рамках фестиваля состоится российская премьера анимационного фильма о депортации калмыков Nutag – Homeland (2016) канадского художника, режиссера Алиси Теленгут. Автор фильма – этническая монголка из рода теленгутов14. В 2017 году ее картина получила приз за лучший короткометражный фильм на одном из самых престижных кинофестивалей в мире – фестивале американского независимого кино Sundance.

Мы ничего не знали об этом фильме, о престижной номинации. А Алиси все эти годы мечтала, что ее картину покажут в Калмыкии. Она сама мне об этом рассказала, когда мы общались в Zoom. О депортации Алиси узнала от калмычки-эмигрантки. И эта история ее вдохновила. Удивительно, конечно, как она поняла эту боль. Но успех ее фильма говорит еще и о том, что наши истории могут быть понятны и интересны далеко за пределами республики. Задача фестиваля – показать, что калмыцкие темы могут резонировать со всем миром. И нам не надо ни под кого подстраиваться, на кого-то быть похожими. Нужно быть похожими на себя, быть собой. Это огромный труд. И в этом суть "Глокализации".

Беседовал Бадма Бюрчиев

1. По ссылке https://www.cinefondation.com/en/actualites/article/project-selection-atelier-2021
2. Элла Манжеева работает над новой картиной // Kino-teatr.ru, 5 июня 2020 года
3. Kevin Rutherford.The Hu Brings Mongolian Metal to No. 1 on Hard Rock Digital Song Sales Chart, 18 апреля 2019 года
4. «Белой дороги!» // Сайт кинокомпании "Телесто" - https://telestofilm.ru/ru/filmy/beloi-dorogi.html
5. Ella Manzheeva // ANTIPODE - http://www.antipode-sales.biz/director/ella-manzheeva/