НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО “МЕМО”, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО “МЕМО”.

Панкиси – бедный регион Грузии, где живут чеченцы-кистинцы. В последние десятилетия у него сложилась сомнительная репутация закрытого убежища террористов. При этом кистинцы не готовы опираться ни на грузинские власти, ни на Чечню Кадырова. Журналисты «Новой Газеты. Европа» побывали в Панкиси и поговорили с местными жителями о том, чем они живут, как пытаются изменить ситуацию и сделать из ущелья туристический оазис. 

***

Грузинские чеченцы отмывают репутацию Панкиси и строят туристический рай в одном конкретно взятом салафитском ущелье. Репортаж «Новой-Европа». 

«Журналисты местным  не друзья. Десять лет, что я здесь работаю, сюда приезжают представители СМИ и пишут статьи о том, как тут опасно. Но я как турист был во многих странах, и нигде я не чувствую себя безопаснее, чем здесь. Женщины пытаются развить здесь туризм, а журналисты мешают. Надеюсь, мы друг друга поняли».

Британец Гурджит Сингх - широкие штаны, волосы скрыты цветастым тюрбаном - сидит во главе стола, уверенно поставив локти на стол и уперев подбородок в кулаки. Он делает паузу. Он смотрит на нас своими внимательными черными глазами, чуть наклонив голову. 
Шансов не понять его у нас нет никаких.

С этого разговора несколько на повышенных тонах начался наш визит в Панкиси - самый интригующий регион Грузии, который, несмотря на тревожный исторический шлейф, несмотря на патриархальные установки, пытается развивать свой туристический потенциал.

В грузинском Панкисском ущелье уже несколько веков живут кистинцы – потомки чеченских переселенцев XVIII—XIX веков. В 90-х — начале нулевых здесь же нашли приют и более 6 тысяч беженцев из Чечни, которые были вынуждены покинуть свои дома во время двух чеченских войн. С тех самых пор публичный образ Панкиси был неразрывно связан с терроризмом: здесь укрывались ичкерийцы, например, отряды полевого командира Руслана Гелаева. В связи с этим в 2002 году Россия нанесла несколько авиаударов по ущелью.

Война в Чечне закончилась — однако Панкиси не сразу смогло умиротвориться. В 2015 году несколько десятков молодых людей отсюда уехали воевать в Сирию; одиозный амир Исламского государства* Абу Умар аш-Шишани также был выходцем из Панкиси. Из-за этого за Панкиси плотно закрепилась репутация рассадника терроризма, и эта репутация остается таковой до сих пор, даже несмотря на то, что уже несколько лет выходцы ущелья почти не фигурируют в историях, связанных с ИГИЛ*. Сейчас местные жители пытаются развенчать образ «преступного Панкисского ущелья» и развить туризм, который стал бы  спасением для региона с тотальной безработицей. 

Панкисское ущелье граничит с Дагестаном и Чечней, до России отсюда всего 60 км, страны разделяет горный хребет. В верховьях реки Алазани, протекающей здесь, расположены несколько населенных пунктов, где и живут кистинцы. Предки современных кистинцев появились в ущелье в начале 19 века. Первого кистинца, переехавшего сюда, звали Дуи, он был родом из чеченского села Бечига. По словам его правнучки Ноны Хангошвили, Дуи перевез свою семью в Панкиси из-за конфликта, переросшего в кровную месть. Новопоселившимся чеченцам в Панкисской долине местные власти предложили сниженную налоговую ставку, если они возьмут грузинские фамилии. Поэтому у большинства местных жителей фамилии оканчиваются на «-швили», а помимо родного языка, люди здесь в совершенстве владеют грузинским, все обучение в школах также ведется на нем.

Добраться от Тбилиси до самой северной точки Грузии — Панкисского ущелья — нелегко: постоянного транспорта нет, приходится брать дорогое такси и ехать 2,5 часа по горным дорогам. За это время картина за окнами машины меняется разительно: на смену оживленным модным столичным улицам приходят заброшенные разрушенные советские панельки, затем и они пропадают из виду: начинаются небольшие села с аккуратными домами, где из инфраструктуры - только частные магазинчики.  И все это на фоне гор. По развешанным на заборах флагам Чеченской Республики Ичкерия и Саудовской Аравии (потому что «оттуда пошел ислам»), можно безошибочно понять, где начинаются села, в которых живут мусульмане-кистинцы.

«В Чечне такого нет»

В крайнем селе ущелья Джоколо, куда мы добрались уже после заката, расположен гестхаус, которым управляет местная жительница Нази Дакишвили. Именно здесь мы и жили несколько дней.

Нази — молодая темноволосая кистинка, раньше она работала юристкой в Тбилиси, а теперь управляет собственным бизнесом в родном селе. Из информационной листовки в гестхаусе можно узнать, что Нази создала ассоциацию по развитию туризма в Панкиси, которая помогает местным открывать бизнес, в основном — гестхаусы, и искать инвестиции. Возникает ощущение, что в этот бизнес вовлечены по большей части именно женщины.

Гестхаус расположен в красивом белом длинном доме, который был построен ее дедушкой в 1948 году. В середине прошлого века похожие дома возводили многие вайнахи. Еще в моем детстве вся улица, на которой жила моя бабушка в Ингушетии, была застроена такими. Хозяйка дома встретила нас радушно, но узнав, что мы журналисты, насторожилась.

— К нам приезжали журналисты из разных изданий, которые мы считали уважаемыми. Мы их принимали, а они потом выпускали статьи, где спекулировали на теме терроризма, говорили, что здесь опасно. А у нас многие годы спокойно и безопасно, — говорит нам Нази на английском, а затем, узнав, что я понимаю кистинский [один из диалектов вайнахского языка, — прим.], переходит на него. Предупреждает, что местные не любят общаться со СМИ, и добавляет, что последние годы она не пускала в свой гестхаус журналистов. Для нас, однако, Нази делает исключение.

С развитием туризма Нази помогает британец Гурджит Сингх — при первой же встрече он помог нам правильно расставить акценты в понимании Панкиси. Он приехал сюда как турист около 10 лет назад, влюбился  в это место и остался. Он талантливый фотограф, на сайте про гестхаус в Панкиси и в соцсетях полно его работ.

Во дворе у Нази есть отдельная пристройка с длинным совещательным столом, компьютерами и стеллажами с фотоальбомами, которые собирал Сингх. 

Затем больше получаса Гурджит рассказывает нам про Панкиси и про работу женщин, таких, как Нази, над развитием родных сел. Открыто, по-европейски, он сообщает нам, что именно женщины играют ключевую роль в общественной жизни ущелья, они стоят и за образованием, и за здравоохранением, создают позитивный образ Панкиси. А журналисты часто мешают этой нелегкой работе, сдерживают туристический поток. Периодически у меня возникало ощущение, что мы сейчас должны держать ответ за всех представителей СМИ, что здесь когда-либо были.

Гурджит, говоря о вкладе женщин в развитие Панкиси, упомянул Дом культуры, расположенный в главном селе ущелья — Дуиси, в получасе ходьбы от дома Нази. Туда мы и пошли.

Дом культуры — белое двухэтажное здание, где сейчас функционирует региональный фонд развития. В нулевых здесь размещался центр для беженцев, который координировал помощь бежавшим от войны чеченцам. Сейчас Фонд при поддержке ООН занимается образовательной и правозащитной деятельностью. Сюда ходят дети, подростки и женщины, для которых открыты курсы по истории, английскому и грузинскому языкам, танцам, вязанию и готовке.

В ноябре здание выглядит пустовато: дети и преподаватели много болеют в этом году. К тому же раньше рядом с Домом культуры располагалась школа, ученики могли приходить на курсы сразу после уроков, но сейчас ее сносят, а дети учатся в другом селе, ездить оттуда не очень удобно.

Худощавая уборщица с ведром в руке провожает нас на второй этаж, заводит в небольшое помещение с овальным столом, которое выглядит как учительская. Присмотревшись, замечаю на стене стенд с надписью «Женский совет» на английском и грузинском языках. Координатор фонда развития Камета Темирбулатова на мой вопрос: «Неужели в мусульманском, патриархальном селе посреди гор есть организация, которая занимается правами женщин?», с гордостью отвечает: «Да, уже с десяток лет мы помогаем местным женщинам, столкнувшимся с различными проблемами».

Попасть в Совет не так-то просто: всех женщин, работающих здесь, избирали местные жители. 68-летняя Этери Цихесашвили одна из тех, кого в 2011 году выбрали в Совет. Она встретила нас радушно и, кажется, из всех, с кем мы виделись в Панкиси, она была самой открытой к разговору. Этери — невысокая и активная женщина, в темном платке и ярких изумрудных серьгах. Если чеченцы и ингуши на Северном Кавказе говоря на родном языке часто используют русские слова, то Этери смешивает кистинский и грузинский. Когда женщина не знает, как сформулировать предложение на кистинском, она произносит его на грузинском и просит коллег перевести на русский. Сама по-русски почти не говорит. Периодически она, словно извиняясь, повторяет, что плохо знает родной язык, но на вайнахском Этери все равно говорит лучше, чем многие люди в тех же Чечне или Ингушетии.

Этери родилась и большую часть жизни прожила в Панкиси. После замужества и до начала первой чеченской войны она жила в Чечне. Во время первой кампании вместе с семьей была вынуждена вернуться в Панкиси. По ее словам, с тех пор  в Грозном она была всего один раз, потому что там больше ничего нет — дом разбомбили.

— Мы занимаемся развитием женщин, учим их правам. Местные мужчины сначала были очень против создания женского совета, говорили, что в мусульманских республиках , в Чечне, в Ингушетии - никаких женских советов никогда не было, поэтому и нам он тут не нужен. Но потом, увидев, что мы только помогаем нашим людям, делаем хорошие вещи, они смягчились, — говорит Этери. — К нам обращаются женщины, если, например, у них распался брак, и мужчины отнимают у них детей. Мы участвуем в этих процессах, помогаем матерям вернуть своих детей. По нашим традициям, дети же в основном остаются у своих отцов, мы к мужчинам ходим, просим их выделить несколько дней в неделю, которые дети могут провести с матерью. У нас этим занимаются юристы, психологи. У женщин здесь много проблем бывает. Иногда их выдают замуж, даже если они этого не хотят. Если мы узнаем, что хотят выдать юную девочку, школьницу 15-16 лет, то мы просим  родственников подождать, пока она не получит образование. У наших народов же была раньше традиция красть невест. Мы совместно с грузинским правительством добились того, чтобы мужчин, которые крадут женщин без их согласия, штрафовали на пять тысяч долларов.

В 2017 году неизвестные попытались сжечь здание фонда, его глава Иза Бекаури тогда говорила, что поджог с большой вероятностью связан именно с тем, что фонд защищает права женщин. По словам Бекаури, некоторые местные мужчины выражали недовольство подобной работой организации. Сейчас на вопросы о поджоге и о том, нашли ли виновных, женщины не отвечают.

• Я не политик, политикой не интересуюсь. Не надо мне задавать такие вопросы, нам запретили про это говорить, и у других не спрашивай, - горячится в ответ на мой вопрос одна из сотрудниц Дома культуры, попросившая не указывать в тексте свое имя, потому что в Чечне живут ее родственники, и она боится, что у них могут возникнуть проблемы.

Когда Этери попыталась нам что-то об этом сказать, ее перебили другие наши собеседницы и попросили ничего мне не рассказывать.

• Неизвестно, кто именно стоял за поджогом? — предпринимаю я очередную попытку подробнее узнать про тот случай у Этери, когда больше никого рядом нет.
• Нет, не знаю ничего, нам нельзя говорить про это, спроси про что-то другое, — отвечает Этери, усмехаясь и закатывая глаза. На вопрос о том, возникали ли еще подобные ситуации, женщина поморщилась, махнула рукой и сказала, что главное – сейчас спокойно.

По словам Этери, нескольким избранным в Совет женщинам работать здесь запретили их родственники-мужчины, потому что дело женщин — заниматься своей семьей. Однако, несмотря на подобные инциденты, все равно возникает ощущение, что у женщин тут больше прав и возможностей, чем в тех же Чечне или Ингушетии, где редко какая женщина может спокойно открыть свой бизнес и продвигать его в других странах, как это делает Нази. Образованными и работающими женщинами здесь гордятся. 

«Правильный ислам»

У себя дома Этери при помощи Нази тоже открыла гестхаус, которым сейчас в основном заправляет ее сноха Хатуна. На вопрос сложно ли местным жительницам заниматься бизнесом и как на это реагируют мужчины, Этери отвечает, что ее муж и сыновья, как и большинство жителей Панкиси, их поддерживают и считают, что женщины должны иметь возможность учиться и работать.

- А как вы думаете, почему такое разное отношение к работающим женщинам или к тем, кто учится за границей, - здесь и на Северном Кавказе? - спрашиваю я.

Мне кажется, это из-за влияния грузин. Они серьезно относятся к образованию своих детей, и мы, чтобы не отставать, это переняли. Когда дело касается образования или работы, большинство кистинцев не делят мужчин и женщин: и те, и другие должны быть хорошо устроены в жизни, — отвечает Этери.

Пока мы говорили с ней, к нам подошла молодая светловолосая девушка - Луиза Мутошвили. Представляя ее, Этери с очень довольным видом перечислила все заслуги и достоинства Луизы: образованная, знает несколько языков, юристка, преподает местным абитуриентам историю, к тому же муниципальный депутат.

Луизе Мутошвили 33 года. Девушка принципиально остается в Панкиси, чтобы развивать это место. Луиза жалуется, что, несмотря на наличие хорошего образования у большинства местных, работу им найти сложно. Женщины в основном тут могут устроиться лишь в школы и детские сады, а все мужчины, с которыми нам удалось поговорить, занимаются строительством.

Я не могу сказать, что женщинам здесь  тяжело из-за  каких-то предрассудков. Основные проблемы и у женщин, и у мужчин одинаковые. Сейчас в Панкиси живет всего четыре тысячи кистинцев, население стремительно уменьшается. Кто-то переезжает в Тбилиси, кто-то и вовсе в Европу. У этого несколько причин: и безработица, и проблемы с государством. Представителям этнических меньшинств всегда сложно. Например, есть кистинцы и чеченцы, которые в нулевых взяли российское гражданство, потому что там помощи было чуть больше, чем здесь. А сейчас они не могут получить гражданство грузинское, несмотря на то, что уже много лет тут живут. Еще нас обвиняли в терроризме, грузинские спецслужбы устраивали спецоперации,  — рассказывает Луиза.

— Но самая главная наша внутренняя проблема — это разобщенность, отсутствие согласия и какого-то союза между нами самими. Местные поделены на большое количество групп, которые не ладят друг с другом. Например, раньше главное слово у нас было за старейшинами, их слова были указом, которому все следовали. В 90-х люди здесь не были очень религиозными, а с появлением беженцев сюда пришел салафизм (движение в суннитском исламе, последователи которого ориентируются на образ жизни и веру ранней мусульманской общины, — прим.), который стал быстро распространяться, а мы знаем, как современные политики относятся к салафизму, и знаем, что они его тесно связывают с терроризмом. Раньше у нас были старейшины, которые и внутренними проблемами занимались, и с правительством общались. А сейчас много разных групп людей, которые считают, что старейшины их больше не представляют. Я сама очень против авторитетов. Например, у нас есть главы сел, которых избирают старейшины, и политики работают в основном с ними, но для многих местных они уже не авторитетны, они не представляют их интересы. Из-за всего этого у кистинцев сейчас нет доверия друг к другу. Когда здесь появились салафиты, стало заметно, что большая часть населения начинает примыкать к ним. Стало мало последователей ислама, который исповедовали наши старейшины, а сейчас даже те же салафиты поделились на разные группировки, которые не ладят друг с другом.

То же самое говорят и другие наши собеседники: кистинцы сильно разобщены, и в этом корень многих проблем.

Например, в Панкисском ущелье есть две мечети: «старая», куда в основном ходят пожилые люди, исповедующие «прежний» ислам, устоявшийся еще в советские времена, и «новая» или «рыжая мечеть», куда ходят те самые салафиты или, как их нередко здесь называют, причем каждый раз осекаясь после использования этого слова, «ваххабиты». Именно из новой восемь лет назад воевать в Сирию уехали, по разным оценкам, от 50 до 200 человек.

Салафизм пришел в Панкиси вместе с беженцами из Чечни и молодыми кистинцами, которые в 90-е, после распада СССР, смогли поехать учиться в арабские страны, и получить знания о своей религии, прежде недоступные их предкам. Салафитский ислам для местных оказался камнем преткновения: младшее поколение стало учить своих отцов «правильной религии», а те воспротивились. Попасть в «рыжую» мечеть сложно: чужаков сюда не пускают, «старая» же открыта и для туристов, и для журналистов. Но, как и сказала Нази, с журналистами кистинцы действительно общаются неохотно: одни просят не задавать вопросы про политику и рассказывают про то, что никаких проблем у местных нет. Другие говорят про трудности жизни в ущелье, но требуют не публиковать их реальные имена, ссылаясь на возможные проблемы как со стороны грузинского правительства, так и со стороны кадыровцев, которых местные небеспричинно остерегаются.

И все с нами общаются только на кистинском.

Пятничную дневную молитву мусульмане должны совершать в мечети, именно в это время мы и попали в «старую» мечеть. Нас туда привел местный житель 21-летний Саид [имя изменено по просьбе героя, — прим.], с которым мы столкнулись на улице, когда он на велосипеде ехал на молитву. Саид единственный молодой прихожанин старой мечети, которого мы заметили за два часа, проведенные там. Он худощав, немного неуклюж и стеснителен. На вопрос, почему он ходит не в «рыжую» мечеть, отвечает осторожно:

• Туда ваххабиты ходят.

Потом парень добавил, что ничего плохого в это слово не вкладывает, только немного их побаивается. По какой причине, ответить не смог.

Зикр

В основной части здания молятся мужчины, но во дворе есть небольшая пристройка, куда ходят молиться женщины, чаще всего пожилые. Мы заходим в помещение во время зикра — молитвы, которая в суфийском, привычном для тех же Чечни и Ингушетии, исламе включает в себя пение, хлопанье, обрядовые танцы и декламацию. Семь пожилых женщин, водя  хоровод, сначала просили у бога выздоровления для своей родственницы, затем стали просить защитить их от всех насущных проблем.

«О, Аллах, пусть все государства будут жить в мире, пусть не будет войн», — нараспев молили женщины у бога, прихлопывая и топая ногами. 

Женщины, исполняющие таким образом молитвы, пользуются большим уважением среди последователей суфизма в Панкиси, их часто зовут на свадьбы, похороны и мовлиды — религиозные празднования, которые вайнахи проводят в месяц, когда был рожден пророк Мухаммад, либо когда они хотят отметить важное событие, например, рождение ребенка.

Предводительница группы Раиса Маргошвили — высокая и улыбчивая женщина лет 60 в хиджабе — сказала мне, что очень торопится, потому что ей нужно еще в несколько домов, куда ее позвали читать молитвы. Узнав, что я из Ингушетии, она решила задержаться. Раиса спросила, чего бы я хотела пожелать у бога, и посадив в круг остальных женщин, стала нараспев на вайнахском языке просить для меня и моей семьи здоровья и счастья.

Такие обряды в «новой» мечети не проводятся: салафиты считают, что они противоречат религии, и у подобных, как нам сказал местный житель Халид, «хороводов» - языческие корни. Чего не может быть в исламе. С Халидом [имя изменено по просьбе героя, — прим.] мы познакомились как раз на выходе из «старой» мечети, о ней он сразу стал отзываться нелестно, говоря, что там исповедуют «неправильный ислам». Сам он хотел бы ходить в новую мечеть, только это может грозить проблемами его родственникам, которые живут в России. Молодой человек рассказывает, что кадыровская власть также не приемлет салафизм, полагая, что он связан с терроризмом. Из-за этого те, кто ездит в Чечню, в «новую» мечеть не ходят.

— Как и везде, у нас много стукачей. Если ты будешь ходить в «новую» мечеть, тебя запишут в террористы, передадут и грузинским, и чеченским властям эту информацию, — жалуется Халид.

На сайте гостевого дома Нази и на фейсбук-аккаунте «Ассоциации туризма» продвигают именно суфийский ислам и женщины, читающие нараспев молитвы, — чуть ли не главное лицо этого места. Сюда, в женскую мечеть, часто приводят журналистов или туристов, потому что подобные обряды действительно оказывают почти гипнотическое воздействие, особенно на людей, которые впервые видят их в живую.

Во время нашей второй встречи с Гурджитом, он тоже говорил про женщин из старой мечети - а о «рыжей», ее прихожанах и репутации, не упоминал. Аккуратно старался выведать, куда мы ходили, с кем виделись и говорили ли вообще с нами местные люди.

Хотя второй разговор с мужчиной в принципе был поприятнее:

• Нази сказала мне, что ты из Ингушетии, — говорит мужчина. В первый раз я об этом не упоминала, дала ему возможность самому рассказать мне про то, как живут на Северном Кавказе, какие у нас проблемы и как обстоят дела с «терроризмом». — Я ездил в Ингушетии в начале нулевых, когда там были лагеря для чеченских беженцев. Это опасное место.

Кажется, Гурджит сразу понял, что воспроизвел примерно те же стереотипы об Ингушетии, от которых сам нас остерегал в контексте Панкиси.

• Сейчас там не опасно, конечно. Точно не так, как в Чечне. У вас нет своего Кадырова.

35-летний Керим [имя изменено по просьбе героя, - прим.] прихожанин «рыжей» мечети, он ходит туда уже несколько лет. По его словам, проблема разделения людей на «старый» и «новый» ислам и конфликты, возникающие на этой почве, слишком преувеличены.

Я тоже считаю, что в старой мечети ислам искажен, но с этим ничего не поделать, это не делает наших стариков, которые туда ходят, плохими, неправильными. Мой отец тоже ходит в старую мечеть. Все мыслящие люди понимают, что у наших отцов не было возможности получать знания о правильном исламе, в СССР даже молиться было сложно, и иногда это грозило им проблемами с властью. Но они все равно хоть в каком-то виде сохранили нашу религию, если бы не они, мы бы не могли правильно исповедовать ислам сейчас, или не было бы у нас новой мечети.

Несмотря на то, что многие наши собеседники указывали, что с прихожанами «рыжей» мечети может быть сложно говорить, что они очень строгие и консервативные, Керим же высказывал довольно прогрессивную точку зрения — о том, что права женщин надо защищать, лестно отзывался о «Совете» и с гордостью рассказывал про то, как много хорошего для ущелья делают женщины.

Я не считаю, что получение образования даже за рубежом или ведение бизнеса противоречат исламу. Вот первая жена пророка Мухаммеда Хадиджа вела торговый бизнес, была самой богатой и влиятельной представительницей своего племени, а пророк называл ее лучшей женщиной общины и до ее смерти ни на ком другом не женился. По-другому   думают только совсем радикалы, которые не знают ничего про свою религию. Когда «Совет» подожгли, многие прихожане нашей мечети помогали им восстанавливаться, помогали искать виновных, — говорит Керим, однако на вопрос нашли ли, отвечает, что он не знает.

Как и Халид, он попросил не указывать своих данных, потому что боится проблем от чеченских властей, а в республику он вынужден ездить часто из-за того, что там живут родители. 

Меж двух огней

Причины остерегаться у кистинцев действительно есть: с одной стороны — грузинские власти, которые еще совсем недавно устраивали в ущелье спецоперации по «уничтожению боевиков», с другой — кадыровцы, которые до сих пытаются контролировать то, что здесь происходит.

По дороге в мечеть, Саид указал нам на большое кладбище, раскинутое прямо у подножия горы:

• Вы были на кладбище? В 2017 году тут убили парня местного, сказали, что он террористом был, он там похоронен. Я поэтому не хожу в новую мечеть: вдруг на меня это тоже навесят?

Убитый парень — 19-летний Темирлан Мачаликишвили. Дом, в котором он жил, расположен в десяти минутах ходьбы от старой мечети. Сейчас в нем живут его родители и сестра.

Темирлан был единственным сыном Вахи-Малхаза Мачаликишвили, в декабре 2017 года его прямо в собственной кровати выстрелом в голову убил боец грузинского спецназа во время «антитеррористической операции». Правоохранители объявили, что Темирлан поддерживал связи с террористами, и выстрел в него был произведен, когда он попытался взорвать гранату. Однако семья погибшего отрицает все эти обвинения. По мнению экспертов неправительственной организации «Центр изучения прав человека и мониторинга», расследование убийства 19-летнего парня в Грузии было проведено формально. Сам Ваха вот уже пять лет пытается найти виновных в смерти сына.

В дом Мачаликишвили мы попали 24 ноября, на следующий день после дня рождения Темирлана, которому могло бы исполниться 24 года. Хозяйка дома в этот момент подметала аккуратный дворик, сам седой худощавый Ваха Мачаликишвили встретил нас, одетый во все черное. С момента гибели сына он — известный в Грузии активист и оппозиционер действующей власти. Его предки также переехали в ущелье в 19 веке, но Ваха вместе с женой в конце 80-х вернулся в Грозный, откуда из-за войн с маленькими детьми был вынужден уехать обратно в Панкиси.

— Во время второй войны вместе с супругой и тремя детьми из Чечни я вернулся. Устроил тут жизнь, дал образование дочерям, старшую выдал замуж. Сына устроил на учебу по IT-специальности, было много планов, хотели в Чечню вернуться, но планы мне разрушили проникшие ночью в наш дом грузинские спецслужбы. Убили сына, которому даже 20 лет не исполнилось. Он спал в этот момент в своей спальне на втором этаже.

И грузинский омбудсмен Нино Ломджария, и другие правозащитники указывали, что служба госбезопасности так и не предоставила убедительные доказательств связи Темирлана Мачаликашвили с террористическими группировками. Однако прокуратура прекратила дело о «превышения служебных полномочий с применением насилия или оружия», обвинения никому предъявлены не были. Семья Мачаликишвили отправила дело об убийстве Темирлана на рассмотрение в ЕСПЧ. В июне прошлого года в Тбилиси был арестован бывший замглавы службы госбезопасности Грузии Сосо Гогашвили после того, как стало известно, что он передавал СМИ секретную информацию о деятельности службы госбезопасности. Гогашвили руководил спецоперацией в Панкисском ущелье, в ходе которой спецназом был убит 19-летний Темирлан Мачаликашвили.

«Гогашвили не только участвовал в той спецоперации. Он организовал «расчеловечивание» семьи Мачаликашвили в глазах общества. Он также распространял абсурдные и жесткие обвинения в адрес нашей организации, так как мы защищали родителей Темирлана. Несмотря на это, у меня нет ощущения, что его арест — это некое восстановление справедливости. Тем более, что это, скорее всего, не связано с делом Темирлана Мачаликашвили» — говорит правозащитница Тамта Микеладзе из организации «Центр социальной справедливости».

Ваха проводил нас в спальню сына, которая до сих пор выглядит так, будто Темирлан просто ненадолго вышел. О трагических событиях напоминают пулевое отверстие на изголовье кровати, там, где должна была находиться голова спящего человека, и фотографии парня в рамке.

— Они обвинили сына во всех смертных грехах, с 26 декабря 2017 года, когда они его убили, я воюю с этим правительством. Они много раз пытались меня сломать: предлагали деньги,  покушались на мою жизнь, угрожали. Но меня они напугать не смогли, и пока я не найду его убийцу, я не успокоюсь, — говорит Ваха, стуча пальцами по столу. — Так я пришел в оппозицию, стал заниматься политикой. В 2020 году на выборах я мог пройти в грузинский парламент, но, чтобы местные не сказали, что я, используя смерть сына, рвусь в политику, я не стал участвовать. Сейчас я создал свою партию «Движение справедливость», на ближайших выборах продолжу борьбу с этим правительством. Все, что я делаю, делаю с намерением добиться справедливость как для своего сына, так и для всех, кого угнетают эти политики.

После убийства сына, Ваха разбил палатку у грузинского правительства и около ста дней стоял там с требованием найти виновных. По его словам, жители Панкиси не поддерживают то, что он занимается политикой, потому что «ужасно бояться властей». Некоторые местные  «даже в гости боятся ходить».

— Такой страх связан с историей ущелья. Когда наши предки сюда переехали два века назад, и имамы, и совет старейшин никак  не требовали соблюдения своих прав. Бывший премьер-министр Грузии Георгий Квирикашвили на встрече со мной даже говорил, что за 200 лет, что кистинцы живут в Грузии, только я начал требовать соблюдения наших прав, говорить, что мы полноценные граждане. А до этого мы тут жили, радуясь каким-то маленьким подачкам, радуясь, что нам дали на невысокую должность устроиться.

Выходцы с Северного Кавказа действительно часто испытывают особое внимание грузинских властей. Даже если брать недавние случаи: когда в Грузию через пропускной пункт в Верхнем Ларсе от объявленной Путиным мобилизации бежали российские граждане, по сообщениям в СМИ, проблемы с въездом в страну в основном возникали у чеченцев, ингушей и дагестанцев. Уже после пересечения российской границы, им по несколько суток приходилось ждать в отдельном помещении, битком набитом людьми, без еды и воды, пока их не проверят досконально и не пропустят. Многих выходцев из Северного Кавказа тогда развернули обратно.

Помочь «своим» попытались кистинцы из Панкиси, которые собирали деньги, отвозили застрявшим на грузинском пограничном пункте «Дарьяли» еду, воду, сменную одежду. Несколько десятков кистинцев тогда даже устроили митинги у правительства Грузии с требованием дать кавказцам спастись от мобилизации. Сам Ваха Мачаликишвили выступал на местных оппозиционных телеканалах с тем же требованием. Спустя несколько дней это, возможно, и дало результат: во всяком случае, кавказцев начали пропускать. Но в основном тех, у кого были доказательства, что Грузия для них — транзитная страна, и они здесь задержатся не дольше, чем на пару недель.

С подобным избирательным отношением столкнулась и я, проходя пограничный контроль после прилета из Латвии. Увидев в паспорте место моего рождения — республика Ингушетия — пограничник указал на комнатку, переполненную полицейскими, и я заявил, что мне — туда. Ни к кому из тех, кто вместе со мной проходил контроль, претензий у полицейских не возникло. Зато они долго проверяли мой паспорт, пробивали по базам, задавали вопросы о целях приезда, под лупой рассматривали латвийскую визу, а под конец меня еще и сфотографировали.

— У меня у самого так шестерых друзей не пропустили, — говорит Ваха. — Источники из грузинского правительства мне тогда сказали, что местные власти боялись стычек между русскими, также приехавшими сюда из России после начала войны, и кавказцами. Бред. Так на нас давят и местные политики, и российские. Меня из Грузии сделали невыездным. Из-за этого, еще из-за того, что против меня из-за моей политики настроены кадыровцы, в Чечню я тоже попасть не могу: там меня убьют.

Ваха отмечает, что из-за такого контекста у многих кистинцев простая политика: говорить, что в Панкиси им живется хорошо, отношения со всеми властями отличные. Как объясняет Мачаликишвили, так они надеются не лишиться хотя бы тех условий жизни, которые есть. Не стать еще одним «террористом», убитым в собственной кровати выстрелом в голову.

При поддержке “Медиасети”

* "Исламское государство" (ИГ, ранее - ИГИЛ) признано террористической организацией и запрещено в России решением суда