До сих пор я писал в основном о протесте в Ереване как об антропологическом, социологическом и политическом явлении. События развиваются с такой скоростью, что все, что пишется и говорится, очень быстро устаревает. Тем не менее, я стараюсь писать несколько более общие посты, которыми можно хотя бы объяснить какие-то более общие процессы, чем текущие события.
О текущем моменте могу сказать, что если в прошлом я говорил, что революционного момента нет, то теперь он уже есть. И это надо как-то осмыслить. Теперь же вернемся к тому, что уже осмыслено и известно многим. Поговорим о проблеме политической власти и политического кризиса в Армении.
Характеристика последних десяти лет государственного управления в Армении состояла в том, что, не имея электоральной поддержки, власть пыталась управлять страной. Можно конечно сказать о том, что власть нелегитимна, но это слишком общее определение. Основной месседж власти обществу состоял в том, что как говорил Крастев «мы вами правим».
Хорошая лекция болгарского политолога Ивана Крастева о российской внутренней и не только политике по ссылке (рекомендую; относится также и к Армении).
Этот месседж, однако слишком простой, он констатирует, но не конституирует: не утверждает и не подтверждает никакой реальности, не объясняет, но лишь фиксирует и так всем известный факт. На вопрос «почему» власть отвечать никогда себя не утруждала. Её подозревали в том, что она злоупотребляет карабахским фактором, что было почти неправдой – даже карабахский фактор, возможно, подразумевавшийся, почти никогда не проговаривался. Экономический фактор тоже почти никогда не использовался – во-первых в отсутствие заметных экономических успехов, а во-вторых, из осторожного характера Сержа Саргсяна, который понимал, что каждое обещание делает его заложником своего слова (хотя некоторые обещания, как вы знаете, он все же нарушил – в частности все же пошел на премьерство в новой системе).
Власти знали о своем низком рейтинге и ничего не делали для того, чтобы его исправить, они работали в направлении снижения важности рейтинга как такового. То есть, создали политическую и информационную среду, где низкий уровень доверия не имеет никакого значения. В этой системе выборы стали «подрывным институтом» (см. статью российско-финского политолога Владимира Гельмана о подрывных институтах и неформальном управлении в России).
Я не согласился бы с мнением тех, кто считает, что в Армении было плохое управление. Конечно, оно было далеко от идеального, но в заданных условиях все было в рамках приличий. Да и олигархи – отнюдь не армянское изобретение. Олигархи есть в Черногории, Чехии, Болгарии. И да, они есть в Армении тоже, со всей, порой, отвратительной эстетикой этого явления. Однако крупный бизнес, ассоциированный с государственной властью является также неизбежной частью республиканского строя и капиталистического уклада.
В чем же тогда была проблема? В том, что власти Армении не создавали картины будущего. Её не было ни у общества, ни у властей. Власти не были озабочены этим, поскольку это означало бы создание картины, приемлемой для всех, а это ставило бы на первый план не только проблемы политэкономического свойства, такие как неравенство и распределение, безработица и инклюзивный экономический рост, но потребовало бы наличие более открытой политической системы, что означало бы в довольно скором времени потерю власти в той или иной форме. А поскольку нынешнее руководство Армении структурировалось вокруг власти, а не вокруг партии, оно бы как некая политическая единица, это пережить не смогло бы.
Решение перечисленных мною проблем, в особенности, проблемы безработицы, потребовало бы от власти гораздо более серьезных усилий, чем она была готова приложить. Более того, не стоит забывать, что эту проблемы на постсоветском пространстве вообще мало кому удалось решить без серьезных внешних ресурсов.
Итак, экономическая проблема заключалась в том, что и без того не очень высокий, экономический рост не обеспечивал роста дохода всех слоев населения, а политическая в том, что власти были все более склонны закрывать политическую систему от общественного участия. Здесь они не одиноки: некий авторитарный уклон существует по всему постсоветскому пространству следовал за упрочением финансового положения постсоветских стран, а также укреплением их институтов. То есть, авторитарная политическая культура, в которой были воспитаны поколения советских людей, находила больше возможностей реализации.
Однако для истинного авторитаризма одной закрытой политической системы и заржавевших социальных лифтов недостаточно. В Армении существует свобода слова, и даже вещательные СМИ принципиально свободнее, чем были 10 лет назад. Мониторинг Ереванского пресс-клуба показал, что все политические силы имели доступ к вещательным СМИ и имели возможность высказывать свое мнение наравне с правящей партией. Кроме того, существует свобода собраний. Существует также очень активное и довольно политизированное гражданское общество. Наконец, широко распространен интернет, а поскольку многие армяне живут за рубежом, еще и активные межличностные и межграничные контакты.
Когда есть эти свободы, по сути отсутствуют свободы именно политические и это является тонким местом системы. Существующая в Армении государственная власть после 2008 года вынуждено поступилась некоторыми элементами закрытости системы, в частности, в сфере СМИ, а также свободы собраний, но все более закрывала политическое пространство. Это ей удалось – местное самоуправление фактически превратилось в местное управление, а пробиться в парламент для оппозиционных партий стало очень серьезной задачей. Тот факт, что блок «Елк» это смог и получил 7.8% показывает не слабость блока, а напротив – его силу.
Выборы 2017 года, когда все мыслимые технологии административного давления и подкупа избирателей были использованы с одной целью – заставить прийти каждого гражданина и проголосовать за РПА – утвердили власть в том, что она не только обладает всеми рычагами, но и легитимна.
Уверенность власти в способности проводить все свои решения привела к тому, что конституционный процесс превратился в фантасмагорию. Это не впервые в истории независимой Армении. Каждый из трех президентов Армении менял конституцию под себя и двум из них это не помогло; большие сомнения также и на счет третьего. Сначала планировалась парламентская республика, в которой Серж Саргсян будет играть некую теневую роль, постепенно отходя от власти. Саму же власть получат технократы, премьером, к примеру, станет Карен Карапетян. Потом Серж Саргсян понял, что власть ему сохранить в таком случае не удастся и решил стать премьер-министром сам.
Политическое напряжение росло на протяжении уже пяти лет, поскольку – если в первый срок своего президентства Серж Саргсян старался обеспечить стабильность и смягчить политический кризис, то на второй срок решил больше пользоваться плодами власти. В 2014-2016 гг. в Армении было преимущественно олигархическое правительство, что завершилось почти катастрофой и «восстанием» группы Сасна Црер.
Молодежь регулярно заявляла о себе и своих интересах. Это нормально – так происходит всегда и везде, и одной из главных причин было то, что молодежная безработица в Армении приближается к 70%. В Грузии Саакашвили решил в свое время эту проблему далеко не самым гуманным, но эффективным методом – принудительной отставкой людей старшего возраста и приоритетом молодым. В Армении же сохранялись многие элементы Ancien Régime, в частности, неофеодальное распределение политической и экономической власти.
Помимо высокой безработицы, то есть экономической проблемы, была проблема и с досугом – нет кружков, какой-либо формы гражданской организации и вовлечения молодежи, из-за чего она чувствовала себя ненужной на этом «празднике» жизни – без перспектив и социальных лифтов. Поэтому ролевой моделью стала эмиграция. Альтернативной ролевой моделью стало участие в политических акциях протеста.
В 2013 году молодежь присоединилась к акциям Раффи Ованнисяна, затем участвовала в протесте против подорожания общественного транспорта, далее – против подорожания электричества – и уже относительно недавно – против отмены отсрочки от армии, не говоря уже о более мелких акциях. Во время апрельской эскалации 2016 года проявилось стремление молодежи к большему участию. Молодые мужчины записывались добровольцами на фронт, а женщины – собирали помощь для армии.
Все эти сигналы не были должным образом считаны властью. Каждая проблема воспринималась изолировано. За ними не видели и пытались не увидеть экономических и социальных оснований. Поэтому каждый раз происходила новая вспышка. В пользу власти работал демографический фактор: Армения – стареющее общество, с высокой эмиграцией, особенно в среде молодежи. Но даже при этом, столь низкие шансы на включение в рынок труда и социализацию для молодежи делали это серьезной проблемой.
Наконец, надо сказать и о том, почему устарел сам режим. Если рассматривать степень соответствия политического режима духу времени в некоем коридоре, когда устаревший режим оказывается ниже ватерлинии, а сверхпрогрессистский оказывается просто непонятным для общества, то та политическая власть, которая существует в Армении последние десять лет всегда была близка к нижней границе коридора и именно поэтому воспринималась как тормоз для развития многими гражданами. В этой умозрительной схеме, как только режим воспринимается как устаревший, возникает бунт.
Было ли это так или в действительности власть была в состоянии поступательно развивать страну – уже неважно. Развитие в данном случае воспринималось скорее не как экономический фактор, а как социальный. Ускорение экономического развития в те 18 месяцев, когда премьер-министром был Карен Карапетян позволяло власти поддерживать необходимый темп и социального развития и как минимум создавать картину будущего для общества. Не без изъянов, но это воспринималось.
Решение Сержа Саргсяна стать премьер-министром сломало эту картину. Оно показало, что социальное развитие вновь замораживается, поскольку вся сложившаяся политико-экономическая система будет заморожена. А это именно то, чем все 10 лет занимался Серж Саргсян. Он стремился сделать сегодняшний день вечностью. В современной информационной среде это большое заблуждение. Именно это ощущение архаизации власти, а не общая нехватка легитимности или демократичности побудило людей в конечном счете поддержать Пашиняна. И в этом смысле время уже безвозвратно упущено.
