ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

Четыре дня я пытался понять, что происходит в Казахстане, изучая и демографию, и социологию, и внутри- и внешнеполитическую обстановку в этой стране, чтобы сделать какие-то выводы, в том числе важные и для других постсоветских стран. Попытаюсь обобщить их здесь, а в следующей записи уже обратиться к обстоятельствам отправки контингента ОДКБ в Казахстан. Поскольку тем довольно много, рассмотрим их попунктно.

Источник: Лента.ру

1. Политическая ситуация с точки зрения транзитологии

Демократический транзит на постсоветском пространстве не только не завершен, но и во многих государствах еще на довольно ранней стадии. При этом, существует обоснованный вопрос, а есть ли движение в сторону демократической консолидации в этих странах или нет. Я склонен полагать на определенную перспективу такое движение неизбежным в нынешней технологической среде, хотя его характер, конечно, предсказать невозможно. Екатерина Шульман указывает на то, что казахстанский транзит скорее провалился. И во многом она права, хотя ряд суждений о демографии и др. выглядят слишком поверхностными.

В Казахстане существовал фасад тотальной поддержки власти населением, в 2015 году Нурсултан Назарбаев набрал 97.75% голосов на выборах, что выглядит не только очень солидно, но и не очень правдоподобно. Касым-Жомарт Токаев, действующий президент, получил на выборах 2019 года «лишь» 71% при явке 77%, но и этот результат не был честным. По альтернативному счету, и явка, и результат власти был куда скромнее, в частности, в Нурсултане (Астана), Токаев получил 54%, а в Алматы 49%. Вряд ли коронавирус положительно сказался на его рейтинге, и на сегодня этот рейтинг скорее всего заметно ниже 50%. На фоне пандемии во многих странах рейтинг властей, а также политическая стабильность пострадали, самые выразительные примеры — это Беларусь и США, хотя касается это и многих других.

Важно здесь то, что за фасадом стабильности в обществе имела место динамика в негативную для власти сторону. Есть и объективная усталость от несменяемости элит. Кстати, в интернете распространяется цитата, приписываемая Назарбаеву и высказанная предположительно 35 лет назад о прошлом руководителе Казахстана: «Руководитель не должен десятилетиями занимать один и тот же высокий пост. Нет той мобильности. Желание «казаться» на своем месте, в конечном итоге создает ореол непогрешимости. Тут нужен временной ценз».

Казахстан, очевидно, является авторитарным государством, и, скажем, в Freedom House / Freedom in the world (спорный рейтинг) показывает лишь 23 балла из 100 по демократичности, но здесь не стоит впадать в абсолютизацию этого фактора. Погромы, которые мы видим на улицах казахских городов совсем не похожи на недовольство среднего класса своей недостаточной представленностью в политической системе. И увязывать эти погромы с отсутствием демократии можно лишь в том ключе, что агрессия, которая накапливается в обществе долгое время не находила выхода, но не в том, что организованные общественные группы имеют проблемы с представительством в парламенте.

2. Общественная динамика – социология

После изучения доступных соцопросов однозначная картина, свидетельствующая об отрицательном отношении к властям, не вырисовывается. Согласно World Values Survey, в 2011 году правительству доверяли 74.8%, а в 2018 году 68.6%. Скорее всего, этот процент продолжал снижаться, но динамика не столь выраженная. При этом, по мнению 34%, большинство или многие жители Казахстана боятся высказывать свое мнение (2011), но это не столь значительная цифра, чтобы сказать, что она определяет вышеприведенные результаты.

До пандемии (или в ее начале), сколько-либо выраженных отрицательных эмоций в обществе не наблюдалось. В таблице представлено распределение эмоций, испытанных гражданами Казахстана в день, предшествовавший исследованию (данные на первую половину 2020 года).

Таблица 1. Эмоциональная картина в Казахстане

Что действительно заметно – так это влияние пандемии на Казахстан. Оценочно избыточная смертность за 2020-2021 гг. составила 75 тысяч человек или 4‰ населения (зарегистрировано лишь 13 тысяч или каждый шестой случай). Но вместе с тем, Казахстан лидирует по уровню скептицизма в отношении вакцинации от ковида. Согласно весеннему опросу, лишь 25% планировали вакцинироваться (самый низкий в мире показатель), а 61% не собирались (один из самых высоких). Это косвенно показывает и общий стресс, испытанный обществом в ходе пандемии.

Стоит, однако, отметить два обстоятельства. Согласно исследованию «Молодежь Казахстана», более трети опрошенных считали вероятным проведение массовых акций протеста, причем наивысший протестный потенциал был в городе Алматы и Западно-Казахстанской областях, а наименьший – в городе Нур-Султан. При этом, повышение цен выглядело как один из основных потенциальных триггеров для протестной активности. И действительно, мы видим соответствующую картину на практике.

3. Институциональная состоятельность

На протяжении постсоветского периода, Казахстан выглядел как один из наиболее успешных проектов национального строительства среди всех 15 республик. Из всех постсоветских республик лишь две смогли повысить свою позицию в международном Индексе развития человеческого потенциала UNDP, в том числе Эстония и Казахстан. За прошедшие 30 лет, Казахстану удалось избежать внутриполитических потрясений, выстроить относительно развитую по постсоветским меркам экономику, избежать межнациональных конфликтов и в то же время добиться гомогенизации общества, что в стране, где «титульный этнос» - казахи – составлял лишь 40-45% на момент получения независимости – это успех, пусть и достигнутый не совсем чистыми методами. Казахстану удалось проводить многовекторную политику и получать бонусы от сотрудничества со всеми внешними центрами и избегать негативных последствий внешнеполитического выбора. Наконец, Казахстан смог добиться устойчивого демографического роста, провести репатриацию соотечественников, но при этом сохраняя стабильность.

Однако все не может длиться бесконечно. Как и во внутриполитической плоскости, и здесь фасад выглядел куда лучше, чем все оказалось в реальности. Во-первых, устойчивость государственных институтов впервые подверглась серьезному испытанию. И уже очевидно, они его не выдержали. Можно много говорить о межклановых противоречиях, о нерешительности власти и т.д., но факт в том, что полиция не была готова к прямым насильственным атакам и зачастую не могла даже защищать сама себя. Факт потери двухмиллионного города (Алматы) за сутки плохо поддается осознанию. Надо отметить, что при этом даже нельзя сказать, что на улицах были сколько-либо массовые собрания. Во-вторых, в экономике все достижения проистекали из сырьевого сектора, и, хотя власти сумели обратить доходы от сектора на пользу стране, но распределение благ было неравномерным, а от создания современной промышленно и технологически развитой экономики Казахстан все еще далек. В-третьих, репатриация оралманов и географическая мобильность населения не прошли даром и, с большой долей уверенности можно говорить, что в акциях и погромах участвует в основном люмпен-пролетариат.

Согласно рейтингу FFP Fragile States Index, в прошлом году Казахстан был на 116 из 179 мест по уязвимости государства (порядок обратный), что означает, что по объективным показателям Казахстан считался довольно устойчивым государством и одним из самых устойчивых на постсоветском пространстве. Собственно, и во всех других рейтингах Казахстан был на очень приличных позициях. Например, в Doing Business Index (2020) – на 25 месте, в рейтинге экономической свободы (2021) на 34 месте, в рейтинге экономической конкурентоспособности (2019) на 56 месте, в том числе 1 место по управлению акционерными обществами (стр. 313-317). Это, кстати, не так хорошо, как выглядит на первый взгляд.

Важнее в данном случае вот что. За внешним фасадом успешности может скрываться институционально несостоятельное или еще недостаточно окрепшее государство. Казахстан продемонстрировал это во всех смыслах, в том числе и в том, что власти не нашли способа решить конфликт не прибегая к внешней поддержке. Возможно, это была необходимая мера, но в то же время, это плохой индикатор. Ввиду вышесказанного, Константин Сонин поставил вопрос ребром "А было ли государство?".

Есть и еще один интересный маркер. Ниже мы увидим, что в Казахстане в общем и в Алматы в частности преступность - это серьезная и хроническая проблема. И, как оказалось, в Казахстане с ней борятся не лучшим образом. Согласно исследованию, проводимому казахстанскими же государственными службами, лишь 58% людей, заявивших о преступлении, удовлетворены ходом расследования, остальные были не удовлетворены. Среди женщин доля неудовлетворенных составила 44%. Среди казахов удовлетворены 59%, среди узбеков 58%, среди русских 56%, а другие национальности (кроме уйгуров, которые более всех удовлетворены) - лишь 53%. Также высок уровень недовольства среди социально менее устроенных групп населения. А преступность и способность государства с ней бороться - первоочередной маркер состоятельности государственных институтов по поддержке правопорядка.

4. Экономическая ситуация и уровень жизни

Экономическое положение населения – первоочередное объяснение любого бунта и протеста, и в данном случае не обошлось без этого. Почти все спикеры так или иначе обращаются к этому вопросу. Действительно, в Казахстане все далеко не идеально с этой точки зрения. Казахстан пострадал от экономического кризиса и падения цен на нефть в 2014 году, а также от пандемии ковида в 2020. Также, в последние годы рост экономики не сильно опережал рост численности населения, а значит, подушевые доходы после 2013 года почти не росли. Однако они быстро росли до этого, причем среди постсоветских стран, ситуация в Казахстане была не худшей и в последние годы. Очевидно, низкие темпы роста доходов внесли свой вклад в рост недовольства, но они не могли вызвать столь острый конфликт в обществе. Необходимо учитывать, что, например, на фоне низких темпов роста зарплат, снижалась безработица и в последние 5 лет снижалось неравенство в распределении зарплат – между секторами, между мужчинами и женщинами, между должностными позициями.

Имущественное неравенство, о котором также упоминают комментаторы, могло внести свой вклад в рост недовольства, особенно на фоне экономического торможения. Однако и этот фактор переоценивать не стоит. По опросу World Values Survey, в 2011 году в Казахстане 29.6% населения считали необходимым выравнивание доходов население, а 26% считали допустимым поощрение неравенства; в 2018 году распределение резко изменилось – до 5.8% и 49.2% соответственно. Обычными средствами неравенство в Казахстане сложно зарегистрировать: индекс Джини составляет лишь 0.29, а соотношение наиболее богатого дециля к наиболее бедному – всего лишь 6-кратное. Но и эта картинка – лишь фасад; очевидно, самые богатые казахстанцы в статистику не включены, благодаря чему она и выровнялась до вполне европейских значений.

Интересно, что ВРП города Алматы были выше ВРП одноименной области в 5 раз вплоть до 2019 года. Разность высока и при сравнении других регионов. Кроме того, лишь 53% ВВП Казахстана идет на потребление, а значительная часть доходов экономики достается олигархам и транснациональным корпорациям, как следствие, частное потребление в Казахстане ненамного выше, чем на Южном Кавказе. См. также: Материальный уровень жизни в постсоветских странах – статистический обзор (4 ноября 2020). Стоит учесть также, что пандемия в мире больше ударила по бедным, и вполне возможно, это применимо и к Казахстану. Социальные лифты в Казахстане также вряд ли можно считать работающими и это обстоятельство тоже повышало напряженность.

Но перспективы Казахстана выглядят в целом неплохо: к примеру, МВФ прогнозирует в среднем 4%-ный экономический рост на период 2021-26 гг. и в целом лучшую экономическую динамику, чем в Кыргызстане, несмотря на более высокую базу. В последние 20 лет инфляция в среднем составляла 8%, в 2021 году ИПЦ подрос на 0.5% относительно среднегодового показателя, и на 2.5% по сравнению с 2020 годом, но сказать, что это критично, тоже нельзя. На уровне благосостояния это, конечно, сказалось, но тоже незначительно. Можно, конечно, предположить, что это – последняя капля, но для такого предположения нет серьезных оснований, хотя бы потому, что продовольственная инфляция лишь ненамного выше общей, в отличие от многих других стран, где именно продовольственная инфляция составила большую величину. В целом, глядя на экономическую статистику, можно увидеть причины недовольства, но не достаточного для массовых выступлений.

5. Демографическая ситуация

В сравнении с экономикой, в демографии причины для недовольства куда более заметны. Наблюдатели обращают внимание на демографический рост в Казахстане – действительно, прирост был заметным в последние годы. В 2021 году родилось, вероятно, 452 тысячи детей, что на 10% выше советских максимумов и более чем в два раза превышает постсоветские минимумы. Суммарный коэффициент рождаемости в 2021 году составил, вероятно, 3.33 детей на женщину (в 1999 году – 1.79), а это уже довольно много и превышает показатели Иордании и Саудовской Аравии, а в 2021 году, вероятно, превысило и показатели Ирака.

На самом деле, это не критические показатели: в Казахстане очень низкая плотность населения и там есть что осваивать, но стоит учитывать географическую неоднородность рождаемости в Казахстане. На юге и западе Казахстана рождаемость на 15-40% выше среднего и это по современным меркам очень много. Интересно, что в ряде регионов рождаемость в городах выше, чем в селах, что вызвано интенсивной миграцией сельского населения в города.

Сравнение возрастной структуры в Северо-Казахстанской и Туркестанской областях. Обратите внимание также на количество по горизонтальной шкале. Географически это выглядит так:

Для иллюстрации масштабов внутренней миграции, приведу несколько цифр, характеризующих этот процесс.

Таблица 2. Миграционная динамика (сальдо) в ряде регионов Казахстана

Примечания: *за 10 месяцев; **сумма за два года с экстраполяцией трендов на весь 2021 год.

Как мы видим, все города-миллионники Казахстана были аттракторами миграции, причем главным был именно г. Алматы, принявший почти 70 тысяч внутренних иммигрантов всего за 2 года. На данный момент население города составляет примерно 2,035 тысяч человек. Причины такой масштабной иммиграции очевидны: это более высокие доходы населения, где особо велик контраст между Алматинской областью и городом Алматы. В 2009-2018 гг. ВРП Алматы на душу населения превышал показатели области примерно в 5 раз, в 2020 году разница опустилась ниже 4, но все еще остается значительной. Вообще, Алматы, несмотря на массовую иммиграцию, является регионом с наибольшим уровнем подушевого производства валового продукта, если исключить обл. Атырау, где добывается нефть. Даже Астана несколько отстает от г. Алматы, что, как видно из табл. выше, сказывается и на миграционных тенденциях. А миграция в основном имеет выраженную направленность: в город въезжают казахи из сел, а городское население, чаще всего русское, уезжает. Из-за этого, можно уверенно говорить, что большинство населения города – новоприбывшие жители, мигранты первого поколения из сельской местности.

Таблица 3. Динамика национального состава г. Алматы в 1989 и 2021 гг., на начало года (чел., %)

Эти изменения объясняются не только внутренней миграцией. Мы уже говорили о репатриации соотечественников (оралманы, кандасы). В период с 1991 по 2014 гг. их приток составил 954 тыс. чел., причем Алматы не были включены в программу – то есть репатриироваться на льготных основаниях в Астану и Алматы было невозможно, но уже спустя несколько лет они могли вливаться и в потоки внутренней миграции. Учитывая, что многие из них не знали русского языка и не имели связей, зачастую они оказывались на социальном дне на новом месте. Кстати, похожий феномен был и в дореволюционном Петербурге, столкнувшемся с массовой иммиграцией, которую он просто не был в состоянии переварить. Интересно, что на юге, кроме г. Алматы, ниже уровень образования и интеллектуа населения, как следует из исследований PISA 2018.

Согласно видеоматериалам, большинство участников погромов составляет люмпен-пролетариат, и, скорее всего, это не местное население г. Алматы. Интеграция оказалась недостаточно успешной и как минимум часть общества чувствует себя обделенной ресурсами и не видит ясных перспектив улучшения собственного материального положения. Есть и другое свидетельство тому, что интеграция новоприбывших сопрягается с ростом социального напряжения. Согласно опросам World Values Survey, большая часть населения явно недовольна последствиями иммиграции.

Таблица 4. Восприятие населением последствий иммиграции в Казахстане (и для сравнения – в Кыргызстане): % населения, согласный с вышеприведенными утверждениями.

Несмотря на то, что казахи и киргизы этнически близки, их взгляды на миграцию сильно отличаются. Эти отличия вызваны двумя обстоятельствами: Казахстан – страна-реципиент миграции, тогда как Кыргызстан – донор; кроме того, иммигранты в Казахстан в основном этнические казахи. Поэтому, в общих ценностных квалификациях, казахи толерантны к иммигрантам, но при оценке последствий иммиграции мы видим выраженный скепсис. Он вызван как раз социальными различиями между иммигрантами и местным населением.

6. Другие социальные и политические факторы

6.1. Родоплеменная структура

С начала противостояния одной из самых популярных тем стало наличие трех основных жузов среди казахов, и элит, организованных по географическому признаку. Младший жуз живет на западе Казахстана, в нефтеносных регионах, и Жанаозен, самый неспокойный город страны, находится именно там. Старший жуз расселен на юге Казахстана, это другой регион, где также мы видели беспорядки в последнюю неделю (включая г. Алматы), ну а средний жуз, расселенный на севере, вокруг столицы, никак себя не проявил. На этом основании строились предположения, что родоплеменная структура также стала причиной столь острого противостояния. Мы знаем, что в Казахстане сильна региональная идентичность (опрос, стр. 76). Но, по правде говоря, сколько-либо убедительных фактов в пользу этой версии, помимо географической картины протестов, нет, а специалист по Казахстану Андрей Казанцев не считает эту версию убедительной. А с родоплеменной структурой казахского общества можете ознакомиться ниже.

6.2. Олигархический / бюрократический конфликт

Подробных данных, подтверждающих эту версию также нет, хотя есть косвенные данные. Погромы носили явно организованный характер, а без вложения приличных ресурсов такое представить себе невозможно. Власти Казахстана утверждают, что имело место предательство в силовых структурах, арестован глава КНБ Казахстана. Также есть очевидный конфликт между Токаевым и Назарбаевым; сразу после начала протестов Токаев пошел на уступки протестующим и оттеснил Назарбаева и всех людей с ним связанных от властных полномочий. А конфликт между элитами всегда создает благодатную почву и для революций, и для других видов внутренней нестабильности.

6.3. Социальное неблагополучие и преступность

Хотя экономическое объяснение протестов в Казахстане мы не отнесли к первостепенным факторам, есть и группа факторов, связанных с социальным благополучием, носящих как объективный, так и субъективный характер, и эти факторы можно считать одной из причин происходящего. В свою очередь, это пересекается с демографическими факторами.

Например, г. Алматы является самым криминализированным регионом Казахстана. Пика преступность достигла в 2015 году, когда во всем Казахстане было совершено 387 тысяч преступлений, а в г. Алматы 73.5 тысяч (в два раза больше, чем в среднем по стране). С тех пор преступность в Казахстане сокращалась, но в пересчете на душу населения, в Алматы по-прежнему в два раза больше преступлений, чем в других регионах. По субъективному уровню преступности (основанному на оценках пользователей), Алматы на 5 месте в Азии из 100 городов, включенных в список (Астана/Нур-Султан – на 65, Баку на 73, Тбилиси на 88, Ереван на 91; на первом месте Кабул, на последнем – Абу-Даби).

По субъективному показателю качества жизни (включая уровень жизни, экологию, безопасность, здравоохранение, цены, транспортную ситуацию, климат и доступность недвижимости), Алматы также демонстрируют низкий показатель – 82.5 балла (максимум около 200), для сравнения Нур-Султан – 122.7 баллов, а Дакка (Бангладеш) – 55. Это уже показывает, что предпосылки для скатывания протестов в насильственное противостояние, были.

6.4. Религиозный и прочий экстремизм

Ряд наблюдателей обратили внимание на рост разного рода экстремизма в Казахстане, включая религиозный фундаментализм, национализм и пантюркизм. По опросам World Values Survey действительно заметна тенденция роста религиозности в Казахстане. Если в 2011 году 62% называли себя религиозными, то в 2018 году их было на 20% больше. Однако при этом религию считали важной в общественной жизни лишь 33% населения, а это не дает оснований предполагать рост экстремизма. Количество казахстанцев-добровольцев в ИГИЛ исчислялось десятками, максимум сотнями, но не тысячами, как в некоторых странах, так что объяснить религиозным экстремизмом взрыв начала 2022 года нельзя, хотя отдельные экстремисты могли участвовать в погромах. Что касается других видов экстремизма, то в подстрекательстве к противостоянию были замечены и пантюркисты (уже ставший известным Арман Джумагельдиев), но опять же, сомнительно, что это могло стать драйвером.

6.5. Роль иностранных государств и внешнего вмешательства

Внешний фактор как источник дестабилизации в Казахстане был отмечен официальными лицами и руководствами самого Казахстана, Россией, странами ОДКБ в совместном заявлении, Китаем, а также Сербией. Это само по себе значит довольно много, но насколько уверенно можно говорить о внешнем факторе в протестах и насколько он мог быть основным? Однозначного ответа на этот вопрос нет. С одной стороны, в действиях, направленных на подрыв стабильности Казахстана уже замечены казахские олигархи, живущие за рубежом, а также все usual suspects, такие как Польша с телеграм-каналом Nexta, Украина и Турция; а также ряд западных некоммерческих организаций. Однако стоит отделять их подключение к столкновениям от предполагаемого управления ими. Версия о том, что иностранные сети организовали погромы в Казахстане выглядит маловероятной, поскольку опять же, нет сколько-нибудь существенных доказательств их участия в организации беспорядков или по крайней мере они пока что не представлены.

Выводы

В данном обзоре мы рассмотрели различные причины, способствовавшие росту социальной напряженности в Казахстане и приведшие к столь масштабному взрыву на улицах казахских городов, особенно в г. Алматы. Далеко не все факторы, считающиеся очевидными, действительно могли спровоцировать этот кризис.

Среди рассмотренных наиболее значимым следует считать демографический фактор – массовая иммиграция без соответствующей социальной адаптации в г. Алматы и в целом возросшая географическая мобильность и высокий естественный прирост при плохо действующих социальных лифтах. Вторым важным фактором является высокий уровень преступности (в том числе насильственной) во всем Казахстане, а особенно в г. Алматы – и в целом низкий уровень социального благополучия, несмотря на относительно высокий уровень экономического развития. Раскол элит также сыграл значительную роль, при очевидном конфликте нынешнего и бывшего президентов, и множестве других, менее очевидных конфликтов. Но пока нет достаточных оснований считать, что это противостояние происходит из жузовой структуры общества. Раскол элит обнажил слабую институциональную состоятельность Казахстана; устойчивость Казахстана в прошлые десятилетия в этом смысле выглядит скорее как следствие отсутствия серьезных вызовов, чем успешному их противодействию. Также заметно доминирование личностных мотиваций над государственными для многих политических деятелей Казахстана.

Ряд других факторов выглядят менее значимыми, а это: влияние внешних сил на раскачивание обстановки в стране, рост экстремистских настроений, экономический фундамент протестов/погромов и стремление казахов к демократии. Несмотря на то, что эти факторы в том или ином виде присутствовали, их нельзя считать доминирующими, в частности, потому, что протестующие, включая как мирных (на западе), так и с применением насилия (на юге), не выдвинули своих лидеров и альтернативных концепций будущего Казахстана. Они говорили о том, что им не нравится, но не говорили о том, чего они хотят. Политические требования оформлены еще крайне смутно и в основном касаются ухода надоевших политиков и улучшений жизни населения, включая снижение тарифов. Власти пошли на эти уступки. Но нынешнее соотношение причин вряд ли будет вечным и в случае сохранения недовольства, будущий протест будет сильно отличаться. В том числе, потому, что нарушена сакральность власти – уже все видели как можно громить государственные учреждения, если не безнаказанно, то как минимум, эффектно.

Все вышесказанное имеет и практическое, и теоретическое измерение, и крайне важно для изучения всеми политиками и экспертами на постсоветском пространстве, поскольку случай Казахстана совсем не уникален, хотя и имеет свои особенности. Но он демонстрирует, что стабильная внешне страна может в одночасье взорваться. Есть еще несколько кандидатов на такое развитие событий на постсоветском пространстве - например, Туркменистан, Узбекистан и Азербайджан.

Грант Микаелян