ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.

Политолог Эмиль Паин прокомментировал "Кавказскому узлу" статистику по количеству жертв конфликта на Северном Кавказе и дал оценку мерам российских властей, направленным на стабилизацию ситуации. По мнению эксперта, на сегодня не выработан комплексный подход, который позволял бы справиться с существующими проблемами, лежащими в основе северокавказских конфликтов. Кроме того, ряд шагов, предпринимаемых властью, как считает Эмиль Паин, ведет даже к большему росту напряженности в регионе.

"Кавказский узел" ("КУ"): В 2012 году жертвами вооруженного конфликта на Северном Кавказе стали 1225 человек, в первом квартале 2013 года пострадали 199 человек, за аналогичный период прошлого года – 258 человек. Это случайное колебание или тенденция? Какова, по Вашим оценкам, динамика напряженности в регионе? Удается ли федеральным и местным властям добиваться снижения интенсивности конфликта?

Эмиль Паин (ЭП): Я вижу в этом некую тенденцию, но хочу сказать, что для нее существуют различные объяснения. Довольно распространенное, особенно в кругах правозащитников, объяснение этой тенденции, заключается в том, что уменьшение числа жертв (в особенности среди мирного населения) происходит за счет эффективного переговорного процесса, который был организован, к примеру, в Дагестане во времена предыдущего руководителя Магомед-Салама Магомедова. Но эта идея не подтверждается по следующим причинам: во-первых, аналогичное снижение произошло и в ряде других республик, скажем, в КЧР ¹ и Ставрополье ², где никаких диалоговых процедур не проводилось. Во-вторых, составляемые "Кавказским узлом" сводки боевых действий, дают информацию, объясняющую природу этого явления, и показывают, что в значительной мере сокращение жертв связано с изменением стратегии и тактики боевиков. Вместо подготовки крупномасштабных террористических актов в публичных местах, которые обычно были связаны с гибелью гражданского населения, боевики сосредоточились на точечном уничтожении своих основных противников - представителей правоохранительных органов и органов власти, а также некоторых деятелей традиционного ислама. Кроме того, имамы по-прежнему в числе основных жертв боевиков. Это изменение тактики было анонсировано Докку Умаровым еще в начале 2012 года.

Похоже, что его тактика принята к сведению. Понятна природа этого изменения - она дает гораздо большие политические преимущества боевикам, чем прежние операции в многолюдных местах. Во-первых, резко упало недовольство населения этими террористическими актами, потому что жертв среди мирного населения стало меньше. Во-вторых, частота актов возросла - это видно по вашим же данным. И это создает у общественности впечатление перехода оппозиционных вооруженных сил в атаку. Это создает, в известном смысле, иллюзорное представление о росте активности боевиков.

Мои студенты и аспиранты проводят в течение года анализ мнений населения, выражаемых через Интернет. Могу сказать, что во всех идеологических течениях, которые выявились и были зафиксированы нами - и левых, и правых, и националистов, и даже сторонников власти, преобладает настроение недовольства деятельностью власти, и прежде всего - правоохранительных органов. Это такое тотальное настроение, оно не специфично для Северного Кавказа. Но на Северном Кавказе, понятно, сам факт увеличения частоты террористических актов, даже с уменьшением численности жертв, - достаточное основание для продолжающегося роста критики правоохранительных органов.

И если говорить о динамике напряженности на Северном Кавказе, я бы оценил ее как нарастающую по совокупности факторов. Дело в том, что до недавнего времени существовала как бы временная локализация типов конфликтов. В девяностые годы преобладали конфликты на этнической почве - конфликты суверенизации. В двухтысячные годы стали преобладающими конфликты на религиозной почве, прежде всего конфликты между салафитскими и суфийскими течениями ислама. И крупнейшие теоретики Бенедикт Андерсон и Сэмюэль Хантингтон объявили о том, что эпоха этнических конфликтов кончилась и началась эпоха конфликтов религиозных. На этой основе строились разные теории, в том числе и концепция войны цивилизации, и т.д. Но вдруг - 2011 год показал нечто, из ряда вон выходящее. По всей стране, особенно на юге, обнаружилась совокупность разного рода конфликтов: и религиозный, и этнический, и территориальный. Причем этнические конфликты затронули такие общности, в отношении которых это меньше всего ожидалось. Например, возник чечено-ингушский конфликт - этнический и территориальный одновременно. Проявился конфликт между Дагестаном и Ставропольем по поводу использования приграничных земель в Ставропольском крае. Резко возросла межэтническая напряженность между этническим большинством Ставрополья и выходцами из Дагестана. Обострились старые, дремавшие еще с пятидесятых годов, конфликты между Калмыкией и Астраханью ³.

Масса других конфликтов вспыхнула на этих южных территориях. Если сопоставить это с возникшими брожениями в центре России - митинговой активностью в Москве, в Петербурге и в ряде других крупнейших городов, - то мы можем говорить о том, что наблюдается некая вспышка тревожности, как свидетельство тектонических сдвигов, связанных с ростом нестабильности в обществе. Ее истоки могут быть самыми разнообразными, и прямо к этнополитике могут не иметь отношения.

Если говорить о методике и стратегии властей по стабилизации ситуации, то нельзя сказать, что они сидят и смотрят со стороны, как происходят эти конфликты. Это было бы неверно. Но набор инструментов, которые используются, оказывается, во-первых, чрезвычайно бедным, во-вторых, на редкость неэффективным. Стратегическая линия полпреда президента в Северокавказском округе Александра Хлопонина является, с одной стороны, переносом его тактики, которую он, может быть, с успехом применял в Красноярском крае. Он бизнесмен и экономист, и в его представлении, если закачать бюджетные деньги в регион и создать какое-то количество рабочих мест, можно будет изменить ситуацию. Но Северный Кавказ это не Красноярский край. Кстати, в известном смысле, как это ни парадоксально, но это воспроизведение стратегии Березовского, когда он был заместителем Секретаря совета безопасности. У него тоже была идея выкупа безопасности за счет закачивания бюджетных средств. И тогда, и сегодня - результат один и тот же: при бесконтрольности закачивания средств это дает скорее негативные последствия, чем позитивные. К тому же временной лаг, за который мог бы проявиться позитивный эффект такой политики, чрезвычайно велик. Такие закачки дают результат через 10-15 лет, в краткосрочной перспективе их никак не ощутить. Пока что это, безусловно, неактуально. К тому же, все эти меры не учитывают и спрос местного населения на те или иные виды сферы приложения труда. Индустриальное производство - работа у станка или на конвейере - спросом здесь не пользуется.

Сейчас на Северном Кавказе пытаются применять те же меры тушения протестных настроений, какие используются в остальной России. Но здесь ни одна из них не срабатывает, потому что это в основном репрессивная практика, которая с позиций властей дает некоторый эффект. Но он - временный и проявляется только при применении к маргинальным группам, - скажем, к либералам, все еще чуждым значительной части общества. А если те же меры применяют к националистам, то они дают совершенно обратный эффект - они только увеличивают поддержку населения. В России оппозицию сдерживают тем, что ее обвиняют в сотрудничестве с Западом, то есть с Америкой. Попробуйте обвинить в этом оппозиционеров-националистов в русских краях и областях или нерусских республиках - и вас поднимут на смех, поскольку и те, и другие - еще большие антизападники, чем сама власть. Тот ограниченный набор мер, которым более ли менее удается сдерживать и погашать нестабильность в центральной части России, абсолютно неэффективен на Кавказе.

"КУ": На первом месте среди республик Северного Кавказа по количеству жертв конфликта уже несколько лет находится Дагестан. На Ваш взгляд, по какой причине именно в этом регионе сегодня ситуация самая напряженная? В чем корни напряженности? Является ли большое количество жертв следствием неэффективности работы региональных властей?

ЭП: Это результат сочетания большого числа факторов. Даже их перечисление займет много времени, и вряд ли это уместно в коротком интервью. Но вот что хочу сказать: первое, если сравнить нынешнюю ситуацию с тем, что было семь-восемь лет назад, то мы увидим, что тогда обстановка была совсем иной. На первом месте по уровню нестабильности были Чечня и Ингушетия, а Дагестан занимал третье-четвертое место. Сегодня Дагестан - безусловный лидер, это совершенно очевидно, причем не только по числу жертв, но и по количеству терактов. Эти показатели в разы больше, чем у любой другой республики Северного Кавказа. Причин здесь много. Возникновение очага нестабильности в Дагестане в девяностые годы было более ожидаемым, чем в Чечне с Ингушетией, и я всегда говорил, что это чудо, что удается удержать стабильность в таком регионе, где самой историей создана масса возможностей для нестабильности. Здесь всегда был более высоким уровень религиозного фундаментализма, чем в любой другой части. Здесь, как известно, самый высокий уровень этнической чересполосицы. Здесь исторически накопились всякого рода конфликты, в том числе и территориальные. Здесь властям невозможно обеспечить хоть на какое-то время мобилизацию, как это удается в этнически однородных республиках. Но зато в Дагестане веками врабатывались традиционные механизмы поддержания баланса интересов разных этнических и религиозных групп. Но к этому культурному чуду, которое сохранялось еще в 1990-х годах, отнеслись, на мой взгляд, очень безразлично. Найденные тогда механизмы сдерживания, а именно - использование такого специфического для республики политического инструмента как Госсовет, который, так или иначе, обеспечивал политическое присутствие и постоянный диалог разных этнических сообществ, были бездумно разрушены. На мой взгляд, это большая ошибка, поскольку это регион, требующий специфических форм управления. Подгонять Дагестан под одну гребенку со всей страной и даже с соседними республиками невозможно. Кроме того, никто не пытался использовать накопленный здесь капитал традиционных взаимоотношений и традиционных механизмов урегулирования. Исторически сложившиеся механизмы саморегулирования, которые нужно было холить и лелеять, бездумно и безумно выкашивают. Так же, как и другие элементы гражданского общества, которые существовали в республике. В том числе это касается мощного журналистского ресурса, который не оберегали и сейчас не оберегают. Этот ресурс тоже, в известном смысле, работал на самосохранение. Это все дефекты управления, на мой взгляд. Мы уже забыли о бомбардировках Чабанмахи, Карамахи, которые не остались без последствий ⁴. В Дагестане – и это единственная такая республика - был принят специальный закон, объявляющий целое направление религиозного движения террористическим ⁵. То есть не действия каких-то групп, не группировки, проявившие себя в этом качестве, а целое религиозное течение объявляют террористическим. Само по себе это подливает масла в огонь, поскольку салафизм довольно популярен во всех регионах. Мне говорили управленцы в Дагестане: "закон есть, но он же не применяется". Но этот закон работал и работает как символ. И пока он существует, он будет работать в негативном направлении, усугубляя напряженность.

Многие представляют себе ситуацию на Северном Кавказе и в Дагестане как некий замороженный традиционализм. А это неверно, потому что там происходят разные процессы, в том числе и модернизационные. Увеличивается активность и свобода выражения молодежи, чего раньше не было. Но эта активность молодежи не находит реализации в позитивной форме, и она направляется в сторону радикальных действий. Наконец, играет свою роль общая социально-экономическая ситуация в республике, которая далека от позитивной. Здесь дольше и тяжелее проявляются кризисные явления в экономике. Здесь острее, чем где бы то ни было, проявилась деиндустриализация. Сокращение рабочих мест в индустриальной сфере в Дагестане просто разительное, огромное. И, к сожалению, это не та проблема, которую можно решить за месяцы и даже за годы.

Региональные власти приняли этот закон, поддались давлению и устранили специфические формы правления, причесав такую полиэтническую территорию к системе, явно не пригодной для этой территории. Тем не менее, несправедливо упрекать только региональные власти. Они ведь не самостоятельно действуют. Если бы они сами выбирали направление деятельности, то кто его знает, как оно было бы. Они жили в условиях сильнейшего давления со стороны Кремля. Вот эта уравниловка, которую им навязали в двухтысячные годы, сказалась на ситуации в регионе. Кроме того, сыграло свою роль нашествие Шамиля Басаева и связанных с ним салафитских организаций Дагестана, после которого последовал этот запрет.

"КУ": Вопрос о ситуации в селе Гимры, где с 11 апреля с.г. продолжается операция силовиков. Как Вы оцениваете сложившуюся там обстановку? Удастся ли властям удержать ситуацию под контролем только за счет силовых операций? Какие факторы, на Ваш взгляд, им следует учесть при поиске путей снижения напряженности в данном регионе?

ЭП: Гимры - это повторение Карамахи, Чабанмахи. Это попытка переноса старых методов в новые условия. Но, знаете, всякое повторение неэффективно. Когда древние говорили, что дважды в одну реку вступить нельзя, некоторые не вполне понимают, что это значит. А это означает, что в истории попытка воспроизвести ситуацию никогда не получается. Об этом говорили и Гегель, и Маркс. Даже в 1999 году, когда атаковали Чабанмахи и Карамахи и общество в большей мере было настроено на военное решение, поскольку это было связано со второй войной в Чечне, применение такого рода методов вызывало рост напряженности. А сегодня военные действия в Дагестане тем более усиливают конфликтный потенциал. Представить себе ситуацию, что можно военным путем вычистить некую заразу и таким образом решить вопрос, - абсолютно безумная идея. Ведь это не какой-то исчерпаемый ресурс: убрали и больше не будет. Появятся новые обиженные, появятся родственники тех, кого обидели, - процесс будет эскалационным. Более того, эскалационность уже проявилась, поскольку война идет уже не с узкими группировками. Сегодня в противостояние вовлекается уже все население.

В случае Дагестана мы имеем дело с многофакторной проблемой, в которой решение отдельно взятого вопроса не изменит ситуацию, и тут нет такой ниточки, ухватившись за которую можно размотать этот клубок. Могу сказать, что сведущие люди и в Москве (включая и экспертов в силовых структурах) и в Дагестане понимают высочайшую опасность усиления силового элемента в решении проблемы. Потому что это очень мозаичное, полиэтничное и полирелигиозное явление, и эта дифференциация только нарастает. Силовые и запретительные действия в такой ситуации только подливают масла в огонь. Тактика диалога, которая была принята при М.-С.Магомедове, если и не давала решающего, радикального улучшения, то хотя бы не ухудшала ситуацию. Ее можно было рассматривать, по крайней мере, как заморозку. В то время, как усиление силового аспекта, при кажущейся радикальности, дает прямо противоположный эффект. Хотя еще раз повторяю, что ни диалог, ни война, ни даже экономические меры, взятые в отдельности, эффекта не дадут. А комплексной многомерной программы, в которой были бы учтены разные аспекты и в которой решающая роль отводилась бы местному населению, нет и, боюсь, не будет. Ее и в стране нет. У нас сегодня и к населению и к разного рода гражданским институтам отношение скорее подозрительное, чем позитивное. Как в советское время существовало опасение по поводу самочинных действий так называемого "самотека, который нельзя допустить", так и ныне у нас ставится знак равенства между опорой на гражданские институты и бесконтрольностью, чуть ли не анархией. Уровень недоверия к институтам гражданского общества крайне высок и их значение явно преуменьшается. Если же и используют, то, скорее для имитации и в разные "советы при..." приглашают не мудрейших и влиятельнейших, а удобных, послушных, тех которые представляют наименьшую опасность для власти.

Отсутствие решения для проблем Дагестана связано с многофакторностью и чрезвычайной сложностью ситуации в республике. Лечение рака или СПИДа задача неизмеримо более легкая, чем лечение социальных или социокультурных проблем. Кроме того, помимо этой объективной сложности ситуации, мешает и отсутствие к ней интереса. При этом нельзя сказать, что кто-то хочет специально подорвать или затянуть решение этого вопроса – я в такого рода заговоры не верю. Дело в другом: у нас сегодня происходит номенклатурный взрыв - чрезвычайная роль отводится номенклатуре, но государство при этом слабеет. Когда говорят об усилении роли государства, это ложь. Государство теряет свою силу, а растет роль тех, кто выступает от его имени. А эти люди, как правило, не интересуются никакими экспертами. Эксперты им нужны такие же, как гражданские институты - услужливые и поддакивающие. А строптивые, которые будут самостоятельно искать ответы на вопросы, - Боже упаси!

"КУ": За прошлый год жертвами конфликта в Чечне стали 174 человека, в первом квартале этого года - не менее 37 человек, за аналогичный период 2012 года – 78 человек. По Вашему мнению, оправдывает ли себя жесткая политика главы Чечни Рамзана Кадырова? Насколько эффективны действия руководства ЧР?

ЭП: Я выделил бы здесь два аспекта. Первый - это надежность информации о снижении числа жертв. У меня есть некоторые сомнения в надежности сведений именно по этой республике. Если используется данные из прессы, явно подконтрольной местным властям, то возникает искажение, связанное с явным преуменьшением количества жертв. Я могу ошибаться, если речь идет об информации, предоставляемой корреспондентами "Кавказского узла". Мне казалось, что по существует некоторое занижение данных по Чечне, а корреспонденты, если они местные жители, подвержены влиянию среды. Предпринималось несколько попыток проведения социологических опросов под руководством профессора Высшей школы экономики, директора Института социального маркетинга Сергея Хайкина. Все они по Чечне демонстрировали один и  тот же дефект – заведомое искажение данных в сторону приукрашивания ситуации. Из этого социологи делают вывод о существовании систематического искажающего фактора, связанного со страхом. Мне кажется, что и в данном случае существует определенное преуменьшение, которое не согласуется с другими показателям, и количество терактов все-таки возросло.

И второе - то, чего не хотят понимать многие, когда оценивают ситуацию в Чечне. Они не принимают во внимание тот факт, что стабилизация произошла в условиях создания совершенно специфического режима, не похожего ни на один другой в соседних республиках, когда практически вся власть тотально перешла в руки группировки Кадырова, опирающейся на собственный и весьма значительный военный ресурс. Что из этого может произойти? Да примерно то же самое, что произошло в 1991 году, когда примерно такой же контроль установил Дудаев. Мы уже знаем ситуацию, когда местная гвардия не подчиняется федеральным силам, включая ФСБ, а были даже случаи, когда в гарнизонах, расквартированных в республике, извне были заварены ворота. Этот известный случай широко описан. Так вот - может произойти ситуация, когда оставшиеся гарнизоны будут просто блокированы, и повторится та же проблема, которая была в 1991 году – ни вывезти людей, ни вооружение перенести.

Кроме того, некий специфический статус, который получил вождь Чечни, позволяет ему произвольно вторгаться на территорию других республик, что создает в регионе целый ряд проблем. Конфликт, который сегодня не замыкается в республике, переносится на более широкую территорию. Какие-то группировки, которым, скажем, стало неуютно в Чечне, перебираются в соседний Дагестан, перебираются в соседнюю Ингушетию. Кому от этого легче? Сформировался режим, наименее подконтрольный, в том числе и силовым структурам, режим, который сам определяет цели действий на территории, и который, в известном смысле, стимулирует разрастание очагов напряженности в регионе, потому что некоторые группировки просто мигрируют.

"КУ": В 2012 году Рамзан Кадыров раскритиковал руководство Ингушетии за то, что власти соседней республики недостаточно эффективно, по его мнению, борются с терроризмом. При этом число жертв в Ингушетии (167 чел. за прошлый год) вполне сопоставимо с числом жертв в Чечне (174 чел. за 2012 год). Правильно ли сравнивать статистику по регионам?

ЭП: Это неверное сравнение, потому что, если считать удельно, то в Ингушетии жертв будет больше, чем в Чечне. Население в Ингушетии ведь намного меньше. Но я хочу сказать, что это продолжение предыдущего разговора. Перенос той модели, которая организована в Чечне, невозможен, потому что фаворит у нас только один. Если все будут фавориты, то и в Чечню будут вторгаться все, кто захочет. Вряд ли он допустит такое. Поэтому вы не воспроизведете такую ситуацию. Очевидно, что теми возможностями политического покровительства, которыми располагает Кадыров, не располагает никто другой. Если бы все были такие, то можно было бы признать, что Северный Кавказ де-факто уже вышел из состава РФ и стал полностью бесконтрольным.

"КУ": Как бы Вы оценили состояние конфликта в КБР, где за первый квартал 2012 года жертвами стали 43 человека, а за тот же период 2013 года – 22 человека? В чем причины и специфика этого конфликта? Какова, на Ваш взгляд, эффективность принимаемых руководством КБР мер по урегулированию?

ЭП: Сокращение численности жертв является следствием изменения тактики боевиков, то есть того, с чего я начал. Ничего специфического не происходит. Назвать это позитивным я не могу.

Я бы не выделял КБР. Когда мы изменяем оптику, мы теряем возможность оценки. Вот эти годичные перепады, которые связаны не столько с эффективностью управления, сколько с изменением тактики боевиков, не изменяют того факта, что еще недавно одна из самых спокойных республик Северного Кавказа за двухтысячные годы превратилась в один из самых неспокойных регионов. Сегодня он - устойчиво - занимает четвертое место по уровню терроризма. Эти частные колебания не меняют общей тенденции.

И это один из эффектов Рамзана Кадырова - когда происходит перераспределение активности боевиков, когда группы перекочевывают туда, где чуть более спокойно, где чуть меньше военных действий, но все та же общая деиндустриализация и весь остальной комплекс проблем. По сути дела КБР - это тот же Дагестан, только Дагестан неизмеримо более полиэтничен. Здесь есть две крупные этнические группы, причем острота проблем по поводу несправедливого распределения земель балкарцев, относящаяся еще к концу пятидесятых годов, не спадает ⁶.

"КУ": Следует ли ожидать роста напряженности в регионах Северного Кавказа, где сейчас число жертв конфликтов меньше, чем в Дагестане, Чечне, Ингушетии и КБР? Каков, на Ваш взгляд, потенциал роста напряженности в КЧР и РСО-А? Следует ли ожидать роста конфликтности на Ставрополье и в Краснодарском крае?

ЭП: Краснодарский край несколько в стороне от миграционных потоков, которые перераспределяются и вызывают большие конфликты. Там гораздо лучше экономическая ситуация и перспективы инвестиционного наполнения. Но и там есть немалый объем пороха, особенно учитывая приближающуюся Олимпиаду.

Я могу сказать, что, к сожалению, во всех регионах юга России есть достаточный запас нестабильности. Хотя он и разный. Скажем, все знают, что в Ставрополье резко оживилась "Новая волна" - русское националистическое движение, рост которого обусловлен тоже огромным количеством реальных проблем, которые усиливают это движение. Нельзя назвать это явление сугубо спровоцированным или чисто психологическим. Весь набор конфликтности - и в Ставрополье, и в других республиках - это отражение скрытых глубинных проблем: социально-экономических, политических и историко-культурных. Пока они не решены, трудно ожидать улучшения. Просто хочется надеяться на здравый смысл народа, который должен понимать, что в значительной мере спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Если рассчитывать на мудрость правильных внешних управленцев, то, на мой взгляд, улучшения ждать не придется. Стоит в большей мере рассчитывать на себя, на гражданскую активность, на исторический опыт совместного проживания, Кавказ ведь не только история конфликтов. Северный Кавказ - это история договоренностей, история решения проблем, народная дипломатия и гражданская солидарность и, если хотите, толерантность. Этот тот потенциал, который можно было бы использовать.

18 апреля 2013 года

С Эмилем Паиным беседовала корреспондент "Кавказского узла" Елена Романова.

 

Примечания:

1. В 2011 году в Карачаево-Черкесии жертвами конфликта стали 34 человека, в 2012 году - 7 человек, в первом квартале 2013 года - не менее шести человек.
2. В Ставропольском крае за 2012 год жертвами вооруженного конфликта стали 12 человек, а в первом квартале 2013 года пострадавших не было.
3. Земельно-территориальный спор между Калмыкией и Астраханской областью, касающийся участка в 390 га (т.н. Черные земли), с 1957 г. де-юре расположенного в границах Калмыкии, но административно подчиненного Астраханской области.
4. 28 августа 1999 года российские войска начали осаду самоуправляемого салафитского анклава Кадарской зоны Буйнакского района Дагестана. В течении двух недель федеральные силы вели обстрелы и бомбардировки сёл Карамахи, Чабанмахи и хутора Кадар, с применением реактивной артиллерии и боевой авиации. Салафитские сёла штурмовались подразделениями российской армии и МВД Дагестана при поддержке БТР и танков. В результате боевых действий только в селе Карамахи было разрушено 1850 домов (95% жилых строений).
5. Закон Республики Дагестан от 22 сентября 1999 года "О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан".
6. Согласно проекту развития туркластера в Кабардино-Балкарии планируется построить курорт европейского класса Эльбрус-Безенги. Жители села Безенги Черекского района сначала поддержали идею строительства курорта, но во время презентации проекта выяснилось, что под курорт планируется отвести 12 тысяч га пастбищ и сенокосных угодий. 18 августа жители селения Безенги провели митинг, на котором выразили несогласие с планами по строительству туркластера приняли решение отозвать их согласие с предложением "КСК".